Заживо погребенный

— На четвертом, пятом? — вяло предположил Скайуокер.

— Думаю, на третьем. И, как я понимаю, на секунду ты все-таки вернул прежний контроль и поддался. Падение с такой огромной высоты... — продолжил ситх.

Люк чувствовал возрастающую ярость отца — шторм все-таки надвигался. Хотелось прикрыть глаза, как когда-то в детстве во время песчаных бурь, но он уже давно не был ребенком...

— На Беспине же выжил, — привел аргумент Скайуокер, упирая на семейную живучесть. Посадка была несколько жесткой, но главное — он остался в живых. Сила защитила его.

— А если бы нет? — задал риторический вопрос Повелитель Тьмы. Резкий тон — то ли обманный выпад, то ли удар, который надо парировать. А мальчик вспоминает слова отца: "Сын, я никогда не прощу тебе твою смерть". Слова, которые прикрывают чувства...

— Ты не подумал о последствиях? — Удар под дых. Мальчишку часто обвиняли в безрассудстве, но в эгоизме? Эгоизм и самоотверженность — это не тонкие грани, а лабиринт, созданный из "я должен" и "я хочу", который трудно пройти, так ни разу и не заблудившись.

Молчание.

— Разрывание связи... — напомнил отец.

Мальчишка поморщился. Все-таки нелегко разговаривать с ситхом без метальных щитов.

— Это было несколько неприятно.

— Мы с тобой связаны не только Силой, но и кровью. После того как признаешь эту связь, она вплетается в твой рисунок, поэтому разрывать и неприятно. Почему она создается, неизвестно. У Силы свои мотивы, — пояснил Вейдер. — А я и не знал, что ты умеешь скрывать свое присутствие от меня.

По комнате волнами разнеслось напряжение.

— Так было нужно, — простой, но честный ответ.

— Необходимость твоего поступка на себе ощутил Император, прочувствовав все в полной мере, — в голосе звенели непонятные нотки ни то иронии, ни то сарказма.

Вейдер отвернулся от сына и сел в кресло, жестом показав мальчишке сделать то же самое. Первая буря эмоций отца пройдена.

— Так почему, Люк? — поинтересовался Вейдер уже намного спокойнее.

— Будущее всегда в движении, — вспомнил Люк. — Пока мы живы, можно что-то изменить.

"А еще, как бы сказали джедаи, ввергнуть Силу во Тьму", — подумал Вейдер, глядя на упрямого отпрыска. Ну вот чем думал Оби-Ван, когда ставил Люку условия? Ответ "Так велела Сила" Вейдера не устраивал никак — это отговорка для джедаев.

— Это было жестоко по отношению ко мне, Люк, — с неудовольствием произнес Вейдер.

Мальчишка, не смотря на отца, ответил:

— Я знаю.

От сына веяло болью, не физической, а моральной. А еще сомнениями, что было, по сути, понятно.

— Что с тобой? — спросил Вейдер, уняв свой пыл.

Люк отвернулся от него.

— Я не джедай и я больше не могу. Просто не могу.

Ему, как и его отцу, с большим трудом давались подобные слова. Оба ставили для себя высокие планки. Ситх вроде бы предупреждал сына о том, что чем выше требования, тем больнее падение, но отпрыск не слушал. Как всегда.

— Я заметил. Когда? — ему не надо было завершать вопрос, сын и так отлично все понимал.

Люк усмехнулся.

— Кодекс джедаев. "Нет эмоций — есть покой". Звучит как формула смерти, не так ли? Ни любви, ни радости, ни тоски — только вечный покой.

Я не понимаю. Если они отказываются от привязанностей, то за что тогда сражаются? Как вообще можно испытывать сострадание, так называемую любовь ко всему живому, если ты не любишь никого конкретного? Они даже и не любили, легко смиряясь со смертью. Нужно научиться отпускать то, что дорого, чтобы не чувствовать страданий. В таком случае я выбираю боль.

— В таком случае ты получаешься жертвой привязанности. По крайней мере, так называли своих родственников сами джедаи, потому что их семьей был Орден. Ничего другого они не знали и не понимали, считая остальных жителей Галактики нечистыми, обуреваемыми желаниями, движимыми инстинктами и подчиненными своим эмоциям людьми, — произнес Вейдер, погружаясь в собственные воспоминания об Ордене. Ситхи, конечно, тоже ставили себя выше других, но они не от чего не отказывались. Просто забывали свое прошлое в поисках могущества. Может, поэтому он не желает этого пути сыну.

— Это какая-то синтетическая жизнь. Искусственная что ли. Впрочем, джедаи и не жили. По крайней мере, для меня это жизнью не назовешь. И зачем? Из-за страха перед Темной стороной! — Люк вздохнул, переводя дыхание. — Да их Свет — это просто очередной оттенок Тьмы, бесчувственный и безжалостный. Вот такие светлые, бесчувственные, хладнокровные палачи. Ведь когда убиваешь, не обязательно что-то чувствовать, не так ли?

"Уважение к жизни". А они знали, что такое жизнь?! Как они могли судить, какая жизнь более важна?!

Все "ради общего блага". А они вообще знали, что это такое? Они, как и ситхи, действовали только ради себя. Основное правило войны: всегда есть свои и чужие.

И последнее (и мое самое любимое): "джедай — не существо морали". Становится понятно, почему мне солгал Бен. Все четко по Кодексу, от первой и до последней буквы. Ложь и обман не запрещены, особенно на благо Великой Силы, на Благо своего Ордена. Мертвого Ордена. Это было так легко... Всего чуть-чуть подтолкнуть... Он отлично знал, на что давить. Я просто должен был выполнить задачу. Что случится в процессе, никого не интересовало — у орудия мнения не спрашивают.

Похоже, сын становится беспощадным не только к противникам, но и к себе самому.

— Люк, как бы цинично это не звучало, но это жизнь, — спокойно ответил отец, хладнокровно наблюдая за агонией сына — тот пылал термоядерным костром в Силе.

— То есть это нормально? Как в тебе вообще сочетаются цинизм и принципиальность? — не выдержал мальчишка. Старые ограничения трещали по швам. Люку было больно, и эту боль он никогда не показывал, не позволяя себе выпускать ее наружу. Может быть еще с Беспина, может быть и раньше.

— А как в тебе сочетаются мягкость и жесткость? — парировал Вейдер.

— Я упорно не вижу разницы между Палпатином и Беном Кеноби, который с легкостью манипулировал доверчивым мальчишкой, — похоже, сына это пугало.

Люк неотрывно смотрел на пол.

— Встреть я Императора раньше джедаев, что бы было?

На это вопрос Вейдер не очень хотел отвечать, но когда-то они договорились быть искренними друг с другом. Условия этого договора он соблюдал.

— Самые опасные противники — это идеалисты. Так что все просто: внушить нужную идею — это главное. Про твои последние выходки я промолчу.

Слова утонули в возмущении Скайуокера. Ах да, он же несколько лет пытался абстрагироваться от эмоций.

— Джедаи сделали все, чтобы мы стали врагами. Из меня целенаправленно создавали причину твоей смерти. А ты молчал, — синие глаза смотрели на ситха с обвинением.

Бушующее пламя и одновременно сдержанный холодный лед. И Вейдер хорошо понимал, почему раньше не затрагивал эту болезненную для сына тему. Причина была той же, по которой он не рассказывал Падме обо всех ужасах войны. Знание ничего не меняет, зато причиняет боль.

— А зачем? В жизни бывают вещи и похуже. А так ты был рядом и живой, я не стал трогать прошлое. В конце концов, оно и должно оставаться в прошлом. Нужно жить настоящим.

— Я не должен был остаться в живых после Эндора, не так ли? — спросил Люк, уже без былого жара в голосе, спокойно, с легким налетом равнодушия.

Вейдер лишь кивнул в ответ. Люк продолжил говорить тем же холодным тоном, с оттенком легкого цинизма. Мальчик, когда же ты научился ко всему относиться с таким цинизмом, особенно к собственной жизни? И почему он этого не заметил? Отвык чувствовать — совсем как джедаи? Ведь что-то же перед отлетом его беспокоило, думал Вейдер.

— Этого не было в плане. Я не должен был выжить и стать джедаем — только уничтожить ситхов, — высказал Люк догадки отца, при этом стараясь не смотреть на него.

— Тебя начали учить слишком поздно, чтобы уменьшить вероятность достижения тобою границ собственного потенциала, но при этом оставаться перспективным вариантом, ловушкой для ситхов. Но на всякий случай заодно прививали страх к Темной стороне, — добавил ситх. Жизнь давно лишила его излишней жалости, и сейчас он отлично понимал, что должен убить наивность в сыне раз и навсегда и нанести ему этот болезненный удар. Именно он. Потому что ситх хотя бы заинтересован в том, чтобы Люк после этого смог подняться и жить дальше.

Скайуокер горько усмехнулся:

— И это я хотел вернуть тебя к Свету? Мне, по-моему, о нем самому не рассказали, или джедаи сами не знали, что это такое.

Вейдер хорошо понимал сына. Сейчас в мальчишке легко угадывался другой Скайуокер двадцатитрехлетней давности, с теми же сомнениями. Только вот поделился ими Энакин тогда не с тем человеком.

— И ты обратился к Темной стороне, — вздохнул ситх. Он поднялся и подошел к иллюминатору. Вейдер столько раз смотрел на звезды, пытаясь успокоиться или что-то понять. Звезды всегда равнодушны к чужим проблемам, но возле них всегда кипит жизнь.

Ты совсем забыл, как появляются Темные одаренные, Вейдер. Нужно причинить много боли, ударить по самому больному и уязвимому месту. И ты знаешь, куда бы ударил Палпатин твоего сына. Впрочем, рану и так нанесли, но уже так называемые Светлые. Джедаи наносили удар за ударом, и ты тоже к этому причастен, ведь ты не старался смягчить удар. Жестокость ли? Да, ты привык быть жестоким, и мальчишка, сидящий за твоей спиной, это знает. Несмотря на то, что это твой сын, ты никогда не щадил его на тренировках, отлично понимая, что чтобы стать воином, нужно познать вкус собственной крови. И мальчик познал ее. А заодно получил кучу ожогов, вывихов и переломов. Он терпеливо сносил это, чтобы пойти дальше. А ты всего лишь ждал, когда сын поднимется после очередного поражения, чтобы продолжить дальше, отлично понимая, что твоего ребенка не сломает физическая боль. Ты был жестоким, но Люк всегда знал, что это была необходимая жестокость.

— Я не знал, что на Темную сторону ведут сомнения, — тихо сказал сын.

В двадцать три года он один из сильнейших одаренных, отлично владеющий клинком, опасный противник и великолепный пилот. Но для Вейдера он просто ребенок. Его ребенок.

— Когда мне было девять лет, я вступил в Орден джедаев. Тогда я считал, что свет должен быть ярким и теплым, и мы должны сражаться за него. Я ошибался. Когда-то Палпатин спросил меня при Кеноби, почему я присоединился к джедаем. Я ответил, чтобы нести справедливость. Оби-Ван отругал меня тогда, заявив, что так решила Сила. Уже тогда я понял, что мне тесно в Ордене. Что позднее и подтвердилось.

— Люк, Свет и Тьма — абсолюты. Свет — созидание и порядок, а Тьма — разрушение и хаос. Свет не значит добро, так же как Тьма не значит зло — слишком относительны эти понятия. Свет согревает, осещает, выжигает. Тьма защищает, нападает, уничтожает. Но только сам одаренный выбирает принадлежность. А Светлая и Темная стороны — это то, что есть в нас самих. Считается, что это просто два способа использования Силы. На самом деле сложно судить, какая из сторон сильнее — они все-таки направлены на противоположное. А джедай или ситх — это больше относится к мировоззрению и философии.

— Почему Темнота? — спросил мальчик.

Вейдер улыбнулся. Мальчишка наконец научился различать оттенки.

— На самом деле чистые цвета встречаются крайне редко. На моей памяти ближе к Свету был Йода, к Тьме — Сидиус. Обычно встречаются именно оттенки, смесь Света и Тьмы, потому что одного не бывает без другого, и у нас всех есть светлые и темные качества. Но два Ордена старательно ломали своих последователей для более насыщенного оттенка.

— Зачем?

— Сила. Они полагали, что так станут сильнее. Глупо, — усмехнулся Лорд Вейдер. — Твой потенциал не зависит от абсолюта.

— То есть тебя пытались сломать два Ордена... — перевод темы как замена тактики в битве.

— Люк, в девять лет у меня уже был характер, я принимал только то, что сам считал правильным. А вот Сидиус постарался на славу. Ему никогда не нравились мои моральные рамки. Впрочем, избавиться от них до конца он так и не смог.

— Почему вообще воюют одаренные? — вопрос прозвучал немного по-детски, но это было важно. Ситх часто напоминал себе, что этот мальчишка мог быть кем угодно: повстанцем, джедаем, пилотом, — но прежде всего это был его сын.

— Джедаи считали, что Светлая сторона и есть равновесие Силы, а Темная — ее искажение. Возможно, то же самое считали и ситхи насчет Светлой стороны. Или же они банально мстили.

— Глупо, — не удержался Люк.

— А война империи с Альянсом разве не глупость? Война внутри одного государства, свои против своих, что, по сути, является самоуничтожением. Войны часто устраиваются именно из-за глупостей. Джедаи настолько увлеклись этой войной, что стали использовать темные методы. Ведь война и есть Темная сторона Силы.

— И ты уничтожил джедаев, — заметил сын. Мальчишка пошел в атаку, все еще пытаясь узнать и понять.

— Лишь потому что они стали врагами государства, — ответил Вейдер.

— Мустафар, — вырвалось у Люка, и Вейдер все понял. В голубых глазах на мгновение отразилась лава огненной планеты. Сын знал. Откуда-то он знал. Вейдер ненавидел Кеноби, но вот чего он точно никогда не хотел, так это чтобы Люк выяснил, что случилось на огненной планете. В независимости, насколько ситх виновен в смерти Падме.

— Прости, — тихо проронил мальчик.

— Тогда все были неправы, Люк, — короткий вердикт в столь длинном разбирательстве этой бесконечной войны. Такой простой вывод, почему он потерял все, что по-настоящему ценил. — И мы все заплатили за собственные ошибки. Люк, к сожалению, не существует ни правильной стороны Силы, ни легкого пути, чтобы тебе не говорили твои учителя. Иначе я бы никогда не поменял сторону Силы. На любой стороне Силы можно натворить дел, а каких именно — это уже зависит от тебя. Насчет учения джедаев и ситхов — здесь разницы действительно мало, от бесчеловечности Светлой до бесчеловечности Темной.

— И как при этом остаться человеком?

От этого вопроса захотелось улыбнуться. Когда-то мать Люка пыталась напомнить Энакину, что он всего лишь человек. В то далекое время он отвечал ей, что он прежде всего джедай, и только продолжал повышать планку требований к себе, пока она не дошла до предела.

— Не предавай себя. Ты никогда не задумывался, почему я не пытался восстановить тебя против повстанцев? Ведь при моем положении это было бы несложно.

Удар под дых. Люк дернулся. Он совсем забыл, что с отцом нельзя расслабляться. Страшно. Когда-то они дали друг другу достаточно опасное обещание — всегда говорить правду. По своему опыту Вейдер знал, насколько болезненной бывает правда. Он сам отдал за это достаточно высокую цену, когда узнал правду о Палпатине — он разучился доверять, закрылся ото всех. Но, как выяснилось, от собственного сына закрыться было сложно — эту битву Люк безусловно выиграл, заставив отца многое почувствовать. Слишком многое. А также многое открыть, но доверие сына того стоило.

— Я знаю, что такое выбор между предательствами, и никогда не пожелал бы тебе подобной участи. Потому что вне зависимости от выбора ты будешь ненавидеть и выбранную сторону, и себя. Впрочем, мы несколько увлеклись, а времени мало...