Вы когда-нибудь видели, как волна смывает рисунок на песке? Вот представьте, что бывает наоборот — и тогда поймёте, как появился тот замок. Он рождался прямо из воздуха. Крохотные песчинки собирались воедино, чтобы соткать из ничего твердыню. Шпили его обрывались вниз, порождая стены и каменные глыбы. Ветер колыхал ничто, и появлялись амбразуры. Пыль слагалась воедино, и обитые медными листами ворота открывались нараспашку, призывно ожидая телегу с изумлёнными до безразличия наёмниками. И всё это появилось средь сосен, но полог леса оказался нетронут, будто бы замок стоял здесь извечно.
Лошади захрапели, побивая копытами шелестевшую землю, но всё же затопали дальше. Рагмар сжал топор покрепче. Он помнил старую поговорку его народа: какой бы дух не вышел на бой с тобой, верный топор завсегда поможет. Олаф, в общем-то, придерживался схожих заповедей. С той разницей, что его мудрость звучала так: какая бы тварюга не выпрыгнула, быстрые ноги завсегда помогут.
Ричард же не вспоминал никаких мудростей. Душевный озноб его смолк ненадолго, чтобы нагрянуть с новой силой. Голоса ушли из разума, видения прошлого обратились сознанием настоящего. Он взглянул не замутнёнными болью былого глазами на этот замок — и впервые содрогнулся всем телом. Он знал, куда попал. И настоящее казалось ему ещё страшнее, чем прошлое.
Но Магус не стал говорить своим соратникам о том, что ждёт их впереди. Незачем рассказывать о гибели за пару минут до неё, это всё равно не спасёт. Их уже ничто не спасёт. Как Ричард прочёл в одном старинном фолианте ещё в пору своей учёбы, сильнее магии может быть только магия. И та магия, коей была пропитана эта цитадель, была не под силу несчастному пареньку, с детства сражавшегося с миром, а порой даже побеждавшего в этой борьбе.
— Ричард, что нам делать?
Олаф повернулся к Магусу всем своим дрожавшим от волнения торсом. Он с надеждой смотрел на единственного в их небольшом отряде, кто хоть что-то знал о магии и о подобных замках.
— Едем. Нас здешние заклинания всё равно не пустят обратно, — через силу произнёс Ричард.
Душа его требовала повернуть обратно, бороться — и пробить магический барьер, чего бы этого ни стоило, пусть даже ценой собственной жизни. Всё равно то, что ожидало, внутри было страшнее во много раз.
Телега въехала во двор, и позади раздался скрежет. Все — кроме Ричарда — повернулись. Ворота замкнулись, и щеколда с шелестом опустилась на своё место. Они оказались заперты.
— Вождь, прикажи, и я разломаю топором эту штуку, — прорычал Рагмар.
Ему не нравилось здесь, совсем не нравилось. Здешние духи были злыми, их гневом и злостью был пропитан воздух. Всё здесь было против орков и людей. Даже лошади, — и те чувствовали страх, которым веяло от каждого камня, от каждой песчинки, из коих был сложен этот замок.
И это витало в воздухе, несмотря на то, что замок ничем и никак внешне не отличался от любого другого. Высокая башня-донжон, невероятная по высоте — целых пять этажей! — высившаяся в центре замкового двора. Полукольцом его обступали сараи, амбар — строение это угадывалось по гигантским камням, на которых оно стояло, не соприкасаясь напрямую с землёю. И, конечно же, конюшня. Мощная такая, добротная. Ставни там были открыты, и можно было рассмотреть наполненные зерном ясли, висевшие на гвоздях хомуты. Но конюшня была пустой: ни одного животного там не было. Олаф готов был поклясться, что даже мышей там не было: ни единого дуновения ветра жизни не доносилось из этого строения.
Стоило только Олафу подумать об этом, как самый настоящий, что называется, самый что ни на есть ветристый ветер обрушился на замковый двор. Он свёл с ума флюгера, стоявшие на башнях, но жизнь в них так и не смог вдохнуть. Это были просто крутящиеся куски металла. Ветер просто дул на замок, но так и не оживил его, а потом замок тоже был просто грудой мёртвых камней, железок и деревяшек, соединённые вместе неведомой силой.
Ричард ухмыльнулся, но кисло и очень злобно. Он-то знал, что это за сила, но толку-то? Всё ведь было потеряно ещё до их въезда в замок. Интересно, случайность ли то была — или эти проклятые доспехи тому виной? Что же за сила в них сокрыта? Или кому они так нужны? Хотя...
Извечное любопытство ко всему непознаваемому, однако, отступило на второй план. К чему оно, если вскоре всё кончится? Даже голоса, эти проклятые голоса, — даже они отступили, покинули разум Ричарда. И впервые за очень долгое время Магусу стало очень легко. Он расслабил свои руки и ноги, и удобно расположился на пучке соломы и лицезрел лишённые жизни камни появившегося из воздуха замка.
Орк cжал топор ещё крепче, хотя, кажется, куда уж? Но это был особый, мало кому доступный талант. Пальцы сжимали древко крепче, чем ладонь любимой.
Олаф оглядывался по сторонам, не выпуская из рук меча. То ли рукоятка, обмотанная кожаными ремешками, грела руку, то ли наоборот, а может тому виной был страх перед этим местом, — но ладонь Везучего была потной как в самый жаркий день. И это под холодным, пронизывающим до самой печени ветром.
И только Ричарду не было никакого дела до замка: он чувствовал, как приближается единственный его обитатель. Если так, конечно, можно было сказать. Магус первым не услышал даже — почувствовал его. А потом и все остальные услышали эхо, шедшее из донжона. И лишь после пришёл звук шагов. Топ-топ. Топ-топ. Топ-топ-топ. Сапоги ступали по гранитным плитам замковой лестницы. Топ-топ. Вот они уже раздаются из помещения напротив дверей...Они громкие, и эха уже не слышно.
Все напряглись. Олаф спрыгнул с телеги. Рагмар прикрыл командира своим телом, чтобы уберечь его от опасности. И только Ричард спокойно, буднично спрыгнул с повозки и заложил руки за спину, точь-в-точь как терпеливо дожидающийся часа испытании подмастерье.
Петли заскрипели. Хотя звучало это так, будто их металл нарочно заставили звучать громче, а может, даже магией создали этот звук, насколько искусственным он казался.
Вот краешек двери дрогнул, она подалась вперёд...Олаф положил руку на плечо Ричарда, но тот кивком головы велел ни о чём не волноваться, ведь...
Дверь отворилась наполовину, и вот уже тень, отбрасываемую этим человеком, можно было разглядеть...
Это был...
Рагмар вжал голову в плечи, готовясь к прыжку, когда ТОТ показался...
Олаф прищурил глаза, будто бы разглядел что-то, а точнее, кого знакомого...
— Учитель, — Ричард склонил голову в знак почтения.
— Ну здравствуйте, мой дорогой Ричард Магус, — произнёс Рудольф Дельбрюк.
Он поднял правую руку кверху, готовясь сотворить заклинание.
— А ну! — Рагмар оскалился.
Олаф окликнул Дельбрюка.
— Вот кто-то сейчас получит за...
Ричард и Рудольф посмотрели на Олафа одновременно.
Везучий сглотнул: ещё никогда столь ярко в глазах Ричарда не читалась фраза: "Не лезть, это моё дело". То же самое словно бы крупными алыми буквами было написано во взгляде Рудольфа. Здесь учитель и ученик были похожи как никогда. Но мало кто знал, что кое-что объединяло их сильнее, чем иное родство...
* * *
Учёба Ричарда шла быстрее, чем можно было надеяться — и всё равно она заняла годы. Вот он уже давно брил подбородок от жёстких волосков...А ещё — всё глубже уходил в книги.
Пит ему было нельзя: однажды он попробовал в компании с другими подмастерьями пивка, и потерял контроль над собою. Голову начали нещадно атаковать крики умирающих из прошлого, а в настоящем он спалил дотла телегу, оказавшуюся на пути домой...
Домой...Школа Дельбрюка действительно стала его родным домом. Здесь он общался с такими же, как он: сражающимися против мира и лишёнными право на победу и поражение. Ведь мир победить всё равно было нельзя, а проиграть значило потерять самое себя. И все маги сражались, как могли. Но только Ричарду приходилось тяжелее всех. Как-то учитель сказал, что чем сильнее талант, тем сильнее давит мир.
— Но почему? — спросил от изумления Ричард.
— Таков закон равновесия. Чем сильнее ты можешь повлиять на мир, тем сильнее он бьёт по тебе. Всё просто, Вам, Ричард, так не кажется?
Рудольф отрастил короткие усики, слегка располнел и получил привычку ходить, заложив руки за спину. Порой он останавливался, тёр свой подбородок или пощипывал левый ус. В такие моменты в глазах его мелькало нечто страшное. Они становились бездонными, словно небесный океан, и столь же тёмным. А ещё — они сверкали отточенным лезвием стального клинка. И не было ничего страшнее того блеска. Потому что холод в нём и бездушие сочетались смертью. Все уже знали, что к учителю в такое время лучше не подходить. Он всё равно не отвечал на вопросы, устремив всё своё внимание вглубь собственной души. Но потом во взгляде его просыпалась жизнь, лёд таял, тёмное море (или море тьмы?) высыхало, и жизнь продолжалась...
Продолжалась ли?
Ричард не любил хвастаться, но именно он среди всех учеников и подмастерьев чаще всего общался с учителем. И, возможно, именно Магусу удалось пробраться в дебри души Рудольфа Дельбрюка. Если таковая осталась у этого человека.
Он никогда не любил говорить о своём прошлом, точнее, о годах до основания им этой школы. Так, отделывался общими фразами, ну вроде "когда я был молодым, всё было иначе...", но так ведь любой взрослый человек говорит, не так ли?
Но вот однажды Ричард сидел в кабинете Рудольфа, когда тому принесли письмо...И письмо это было от уже не жившего на свете человека. Дельбрюк, обычно выпроваживавший из помещения всех посетителей и запиравшийся изнутри до утра, на этот раз Ричарда выгонять не стал.
Он прочёл письмо и отложил его в сторону. Поднялся со стула, обитого красной парчой, походил взад-вперёд. Уставился в окно. И ещё — он молчал, и молчание это было красноречивее выступления любого герольда. По щеке его заскользила капелька влаги. Ричард готов был поспорить — солёной влаги.
— Знаете, Ричард, какая судьба постигла семерых моих учеников за последние пятнадцать лет? — он спрашивал, стоя к Магусу спиной.
— Они погибли? — едва слышно спросил Ричард.
Горло свело судорогой, говорить было трудно как никогда.
— Можно и так сказать, — вздохнул Рудольф.
Что-то стукнуло по стеклу с той стороны. И ещё раз. И ещё. Это дождь это просто дождь. Он был, наверное, холодным, этот ноябрьский дождь, очень холодным — но он был кипятком по сравнению с голосом Дельбрюка.
— Только двое из них пали в бою, одного скосила лихорадка. Разгорячённый, Анри выпил воды в полдень, и уже вечером он умер...Остальным повезло куда меньше. Они сошли с ума.
Комната наполнилась тенями, которые отбрасывали растекавшиеся по окну ручейки.
— Они проиграли в битве с миром.
Раздался стук. Сперва Ричард подумал, что это с текло треснуло от веявшего холодом голоса Дельбрюка, но потом понял: это капля. Простая капля дождя.
— Говоря проще, сошли с ума. Просто сошли с ума. А их талант был куда как слабее Вашего или моего...
Ричарда поражала эта способность Рудольфа в любом состоянии придерживаться светских манер. Даже с нашкодившим учеником он говорил, как глава городского совета с показавшим себя не с лучшей стороны казначеем. То есть когда человека убить хочется десятками разных способов, а приходится растекаться мыслью по древу и соблюдать правила этикета. Даже если хочется вместо слов ударить промеж глаз. Нет, не так: особенно если хочется ударить промеж глаз.
— А это значит, что и я... — сглотнул Ричард.
Он, конечно же, думал, что если не справится однажды с этими воспоминаниями, то случится нечто плохое. Но чтобы смерть? Хотя... Он уже видел, что такое смерть. И он не боялся этого. Страшнее то, что будет перед нею и после.
— И я — тоже, Ричард, тоже мог бы быть, как они, — Рудольф коснулся указательным пальцем левой руки стекла.
Там, за окном, вовсю стучал дождь. Мерно так. Будто бы ничего не случилось. А где-то умирали люди. А дождь всё шёл и шёл. А где-то сходил с ума маг.
— А какого это — проиграть миру? — задал вопрос Ричард.
И тут же пожалел. Плечи Рудольфа поникли. Он обернулся, старый, уставший, почти сдавшийся натиску мира человек.
— Каково это, Вы спрашиваете? — глаза его сверкнули.
Ричард взглянул в тёмную бездну. Но что же была там, на дне её? Ведь не могла же она быть по-настоящему бездонной! Не могла же?..
Рудольф улыбнулся. Хитро так, со смыслом. И улыбка эта была такой страшной и одновременно (а может, потому?) завораживающей, что Магус даже подумал: неужели Дельбрюк тоже...
— Ненадолго ты станешь...едва ли не столь же сильным, как сам Палач. Но он не придёт за тобою. Сперва. Ни к кому он не приходил в те мгновения упоения силой и властью, ведь, впустив мир внутрь, маг сам становится миром. Соприкасается с теми стихиями напрямую, тогда как до этого лишь усилием воли и мысли направлял их. И это потрясающее чувство. Вседозволенность. Всемогущество. Всесилие. Заметьте, Ричард, я говорю слова на "все". Именно так: если маг до того ограничивал себя каждый день, каждое биение сердца своего смирял, то теперь — вот она, свобода! Никаких рамок!
Дельбрюк говорил с упоением, будто бы бедняк об открывшемся ему во сне золотом городе. Но — всё-таки во сне. Сказка была недосягаема и оттого сладка безмерно. Рудольф закатил глаза, и мысли его витали где-то за окраиной этого мира.
— А что же приходит потом? — спросил завороженный Ричард.
— А потом...Потом...— слова застыли в горле учителя, не желая выбираться наружу. — Потом...
* * *
— Не лезь, Олаф, это наше дело, — сквозь зубы произнёс Ричард, всё своё внимание обратив на Дельбрюка.
Тот выглядел помолодевшим — и это после стольких лет! Возможно, истерзанный десятками сражений и годами борьбы с миром Ричард выглядел старше своего учителя. Может быть, так оно и было. Ведь когда умираешь каждую ночь, каждое мгновение, впору состариться до срока. А Дельбрюк здесь, отгородившись от окружающего мира, сохранял себя в наилучшем состоянии.
— О Вас ходят легенды, учитель, — Ричард не отрывал взгляда от Дельбрюка.
И кто бы мог сказать, что за чувства бередят его душу? Злость на учителя, изменившего делу всей своей жизни и запершегося здесь? Зависть: ведь Магусу приходится тратить жизнь свою на разъезды по миру во имя заработка на книги, тогда как...А, ладно! Кто их поймёт, магов?
— Большая часть из них выдумана пьяницами, ещё половину переврали, об оставшемся даже я судить не возьмусь.
Дельбрюк улыбнулся точь-в-точь как в прежние годы. Легко так, отчего усики его несколько топорщились, мягко. Столько тепла прежде было в этой улыбке! Сейчас же — холод, и больше ничего.
— Зачем всё это, учитель? — Ричард обвёл глазами замковый дворик.
— Вы хотите узнать, зачем эта клетка? Для мира, мой дорогой ученик, для мира. Я сковываю мир внутри меня. Хотите заглянуть?
