Нашествие арабуру

Все было бы хорошо, да в глубине души Дегановид понимал, что он ненастоящий император и что в открытом бою ему никогда не победить мятежников. Однако он все делал для того, чтобы удержать власть. В свое время он спас от огня часть свитков и долгими вечерами предавался их изучению. Оказалось, что стратегия войны была взята у Ая, но приспособлена к местным условиям: горам и равнинам, малым расстояниям, отсутствию дорог. Особенно он проникся духом китайца Суньцзы, написавшего 'Искусство войны'. Во многом победы арабуру были заслугой Дегановида, потому что отныне он знал, как поступит противник в том или ином случае. По сути, Абэ-но Сэймэй выбрал неверную цель. Ему надо было убить не императора Кан-Чи, а его главнокомандующего — Дегановида, ибо он и только он знал, как правильно воевать с мятежниками.

Ему стали снится жуткие сны, в которых приходил самурай в красных доспехах и черной маске, а с ним огромный пес с синими крыльями. Они молча надвигались из темноты, и самурай выхватывал свой голубой меч, а пес оскаливался. Дегановид так хорошо запомнил самурая, что, кажется, встреть на улице, он тут же узнал бы его.

Царица Цариц — Шочипилли благословила Дегановида на трон страны Нихон, которую отныне называли Се-Акатль. Народ в лице армии, придворных, цукасано гэ и горожан с крестьянами из окрестных деревень радовались столько, сколько было разрешено новым императором Дегановидом — ровно три дня.

Дегановид спешил. Никто из его родни не поднимался выше командующего резервной армией. Только Дегановид дорос до уровня командующего экспедиционными войсками и то лишь по причине очевидной необходимости в таких людях. И все из-за того, что его отец не входил в число придворной знати, даже не был ацтеком, а происходил из людей собачьего происхождения — чичи, живших на севере, западе и юге. Чичи были очень воинственными. Они не строили городов и пирамид, не возводили плотин и не вырубали леса. Зато у них были бесчисленные стада лошадей, луки, мечи и доспехи. В бою же они были подобны лавине. Столетиями они терзали северные районы страны ацтеков. Ничто не могло утихомирить их свирепость, пока всемудрая Шочипилли не догадалась, как это сделать. После смерти первого мужа она вышла замуж за внука всесильного Мишкоатль — Кулуакана. Первым от этого брака родился Дегановид. Однако ни он, ни его братья и сестры, ни отец так и не стали своими в кругу придворных Царицы Цариц. А когда умер Мишкоатль, набеги на северные и южные земли возобновились. Дегановид не мог занять престол отца и не мог взойти на престол матери. Он, словно герой Уэмак, завис между Небом и Землей. Когда же будто ниоткуда появились кецали, Дегановид, как и его брат Чичимек, воспользовался случаем и отправился завоевывать Нихон в надежде обрести новую родину.

Нехорошие вести приходили из провинций. Пришлось уйти почти со всех островов и с большей части побережья. Лишь небольшие крепости в самых труднодоступных местах еще остались руках арабуру. Дегановид приказал грабить деревни и уничтожать продовольствие. Однако если раньше отряд в двести человек, вооруженных мшаго, представлял собой реальную силу, то теперь это считалось недостаточным. Отряды в тысячу человек едва справлялись с мятежниками, которые несли огромные потери, но нападали и нападали, волна за волной со всех сторон. Если вначале еще можно было надеяться, что такие потери образумят мятежников, то постепенно пришло осознание, что это не так, что действия мятежников постепенно меняются. Они уже слепо не бросались на мшаго, а применяли большие луки и пращи и нападали издали и только там, где могли воспользоваться своим выгодным расположением на местности. Постепенно арабуру вытеснили из северных провинций. Попытки отбить их принесли лишь временный успех и не давали никакого стратегического преимущества: то, что захватывалось днем, отбивалось мятежниками ночами. В преддверие зимы можно было ожидать только ухудшения обстановки.

Дегановид по-прежнему не видел в действиях мятежников какой-либо системы. Они нападали хаотично, у них отсутствовало планирование действий даже в одном и том же районе, поэтому Дегановид особенно не беспокоился и даже посмеивался в редкие усы в надежде закрепиться, пережить зиму, а весной, когда аборигены перемрут от голода и болезней, разрубить страну на две части от океана до океана и планомерно очищать провинцию за провинцией.

Однако события развивались не так, как он планировал. В конце лета мятежники стали нападать все чаще и чаще. Они уже контролировали большинство дорог и разрушили все мосты вокруг столицы, кроме одного — Бедо. Настал такой момент, когда арабуру удерживали лишь центральные районы страны и долины главных рек — территорию хотя и плодородных, он теперь совершенно не обрабатываемых земель. Что происходило в горных провинциях, никто не знал, а шпионов среди местного населения у арабуру не существовало. Все это было следствием близорукой военной политики императора Кан-Чи, который полагался исключительно на силу и превосходство оружия. Если близлежащие к столице горные районы легко еще было держать под наблюдением, то равнины с густыми лесами, реками и болотами кишмя кишели мятежниками. Поэтому стали строить равнинные крепости на расстоянии прямой видимости. В каждой пятой крепости сидело по дракону.

Днем драконы и конные отряды контролировали всю территорию вокруг, а ночью, когда иканобори не могли летать, а арабуру без опаски передвигаться, мятежники подбирались на расстояние броска пращи и забрасывали крепости горшками с углями и осыпали китайскими ракетами. За ночь две-три крепости сгорали дотла. Стали строить из камня, но это было очень долго и тяжело при отсутствии рабочей силы.

Запасы еды таяли. Отныне никто из титлаков не стремился продать свои товары в столице Мира, а собственный урожай еще не созрел. К тому же даже цукасано гэ не отваживались на поездки в свои деревни. Кое-кого из них крестьяне побивали, а кое-кому нагло заявили, что отныне цукасано гэ им не хозяева и у них есть свой господин — новый император Натабура Юкимура. Эта страшная весть привела Дегановида в смятении. Впервые в его душе закралось сомнение, и он побежал к кецалям.

Кецали допустили императора Дегановида в свою резиденцию, которая находилась в горах Куэн. Его выслушали, но ничего не обещали. Да и сам Дегановид знал о негласном договоре между ними, который заключался в том, что кецали не вмешиваются ни в какие конфликты. Правда, через семь дней кецали привезли еще одну армию, вооружение и продукты, но это была всего лишь временная передышка. Императору Дегановиду удалось стабилизировать положение на равнине Нара и даже продвинуться до города Сиагама на севере, но дальше этого дело не пошло — продукты, доставленные кецалями, таяли, как снег весной. Дегановид понял, что до весны им не отсидеться ни в крепостях, ни в столице, что надо давать сражение с тем, чтобы захватить южные районы и сбросить мятежников в море, а затем развернуться на север, где мятежников гораздо меньше, и двигаться до скалистых берегов Миммая. Сил у него более чем достаточно, а вот дух армий подорван. Для восстановления оного он приказал провести учения. Армии маршировали, ходили в атаку и жили в шалашах и палатках двадцать дней. Все заключенные государственной тюрьмы Тайка были принесены в жертву Богу Кетцалькоатль и его двойнику Пернатому Змею — Кукулькану. Три дня длились жертвоприношения, и три дня великая река Каная, красная от крови, несла в океан тела казненных. После учений Дегановид на два дня распорядился открыть Веселый квартал, что не делалось даже при регенте Ходзё Дога, и воины предавались пьянству и разврату. Кроме этого Дегановид ввел постоянную замену гарнизонов, с тем, чтобы солдаты могли отдыхать в столице. Правда, это требовало дополнительных затрат и усилий, но все они окупались укреплением духа войск, и это подняло авторитет Дегановида.

Учения, однако, дали мятежникам возможность подсчитать численность арабуру. Их оказалось не так уж много, но и не так уж мало, — а аж сто двадцать тысяч. Оказалось также, что драконов у арабуру примерно сто пятьдесят голов, и что все они умеют изрыгать пламя на расстояние не пяти тан, как считалось раньше, а на все пятнадцать.

Мятежники стали думать и придумали новое оружие, и еще кое-что. Но это до поры до времени было самой большой тайной титлаков — как называли их арабуру.

Между тем, третьей армии было предписано оставить в крепости Нагато гарнизон и двигаться в столицу. Флот так и не был построен. Завоевание Чосон потеряло смысл. Из заложенных на стапелях двух десятков кораблей к плаванию едва были готовы три-четыре. Правда, у тех же самых вако успели купить десятка два мелких судов, но этого было явно мало, чтобы переправить армию через море. Пришлось все оставить. А строительство судов приостановить до лучших времен.

Дорога пролегала вдоль голого побережья, где не было ни одной удобной бухты, через рыбацкие поселения Мацуэ и Тоттори, в которых тоже оставались войска. Тамошние жители, которые в основном занимались морским разбоем, лояльно относились к арабуру и даже видели в них защитников от императорской власти, которая стремилась уничтожить их морскую вольницу. Единственное, что их отвращало от арабуру — привычка питаться сушеными крысами.

Третья армия без особых трудностей продвигалась к столице. Так продолжалось до того момента, пока она не миновала перевал Бива и не вступила во внутренние районы страны. Здесь она впервые подверглась нападению.

Из штабной палатки вышел Моке, командующий третьей армией. Телохранители, как духи, бесшумно двигались следом. В воздухе стоял стойкий запах гнилых сидзими . Накануне пришлось выбросить в ближайший овраг три воза этого моллюска, который везли с собой в качестве пропитания. В результате треть армии осталось голодной, хотя вяленой рыбы было в избытке. Но к такой еде арабуру так и не привыкли. Им подавай сушеных крыс, но крыс они съели еще на побережье. По этой причине Моке отправил отряды на север и на юг пошарить по окрестностям. Ему доложили, что один из них вернулся с хорошими вестями. Моке вышел посмотреть, что они привезли.

— Молодцы, хорошо! — похвалил он, заглядывая под циновки, которыми были укрыты возы.

Раньше арабуру не понимали, как можно питаться одним рисом, но когда открыли, что японцы едят его с разными подливками, соусами и заправляют овощами, то даже превзошли своих учителей, так как привезли с собой великое множество специй. Они уподобились алхимикам и творили новые рецепты подливок и закусок. И все же большинство из них мечтали о простой лепешке из маиса на воде и о стакане дешевого вина.

Кроме риса, обозы привезли великое множество различных корнеплодов, которые никто не знал, как есть, два воза с гаоляновым маслом и огромные запечатанные кувшины с гаоляновым вином.

Иканобори Олум совершил последний за день облет армии и, хлопая крыльями, приземлился с краю от войска. Переваливаясь, как утка, он пошел на поляну, где ему уже навалили огромную кучу веток и привязали пять коз, которых он съел с большим аппетитом. Ночью его стерегли два десятка самых верных и сознательных корзинщиков.

По глупости, а больше из желания дать отдохнуть войскам и пресечь разговоры, что, мол, их ведут в столицу на убой, Моке приказал выдать солдатам двойную норму вина. В результате большинство корзинщиков к вечеру были пьяны до беспечности. Оказалось, что напились те, кто перекупил у товарищей их норму.

Напрасно Моке ругался и даже грозился повесить каждого второго из командиров и каждого сотого из корзинщиков. Делать он этого не стал по одной причине — ему нужны были солдаты, а не их трупы. Оставшееся вино он приказал спрятать, утроил охрану, а сам удалился в палатку, где молил родного Бога Солнца о том, чтобы ночью ничего не случилось. Одно успокаивало: перебить за ночь такое количество людей просто невозможно.

Штабная палатка стояла в центре лагеря. Сзади на перевале светились огни — арьергард прикрывал тыл. Места в узкой долине на всех не хватило, и на полянах ближе к скалам, меж толстых сосен, горели костры и мелькали возбужденные лица тескокских копейщиков. Рядом теснились атль-атля — метатели дротиков, чичи-лучники и чичи-кавалеристы. Жрецы-чочулы, вооруженные майдарами, жались к палатке командующего, но и они, похоже, беспечно улеглись спать. Постоянное напряжение притупило чувство опасности, но никто особо, кроме охраны, не вслушивался в звуки чащи. Да еще, пожалуй, единственный иканобори по кличке Олум, что означало 'зрящий', поднимал голову на длинной шее и прислушивался, как собака. Арабуру, привыкшие к спокойной жизни на побережье, вкушали плоды своей беспечности. С этим ничего нельзя было сделать. Ничего, мстительно думал Моке, первая же стычка приведет их в чувство.

До глубокой ночи Моке слышал со стороны арьергарда пьяные голоса и гортанные выкрики тласкаланских мечников и запотекских арбалетчиков. Они часто враждовали между собой. Кто-то бахвалился, кто-то дрался. Десятники и сотники попрятали оружие, и драчуны выясняли отношения с помощью кулаков. Их быстро утихомиривали. Моке не сколько уважали, сколько боялись. Знали, что он может казнить любого провинившегося, поэтому младшие командиры старались поддерживать дисциплину. Когда крики стали особенно громкими, Моке кликнул жреца-чочулы:

— Что там у вас?

Через пять кокой жрец-чочулы, немного заикаясь от волнения, доложил:

— Не углядели... Народ одичал...

— Говори толком! — велел Моке.

Оказалось, что лагерь тайком привезли женщин.

— А... вот в чем дело, — сказал Моке на удивление очень спокойно. — Женщин выгнать, а бузотеров связать.

Он даже не удивился. В походах так бывало часто. За всеми не углядишь. Только сражение сплачивало войско. На родине Моке участвовал в полусотне больших и маленьких походов, и каждый раз повторялось одно и то же за редким исключением: когда войска несли большие потери, в обозах появлялись женщины, когда войска становились на ночлег, в обозе появлялись женщины, когда праздновали победу, женщины появлялись словно ниоткуда. Дисциплина никогда не была сильной стороной корзинщиков. Когда они врывались в чужое селение, то только смерть могла их урезонить. Особенно отличались северяне: алгоны и ирокезы. Их свирепости не было предела. Они быстро обрастали обозом, поэтому северян распределяли среди других племен армии. Но и это мало помогало. Алгонов и ирокезов отправляли в отдаленные гарнизоны, где они или чахли, или убегали. Но из Нихон ведь не побежишь, рассуждал Моке, потому что бежать некуда.

И все равно на них напали, но не ночью, а на рассвете, когда у часовых слипались глаза. Напали молча, без криков. Те, кто пришли первыми, были вооружены кривыми пиратскими ножами для разделки тунца. За ними шли с тяпками, мотыгами, цепами. Арьергард тласкаланских мечников и запотекских арбалетчиков был смят. Нападающие прошли через их лагерь, как нож сквозь масло, и растворились в лесной чаще. Большинство пьяных солдат приняли смерть во сне. Убили также всех связанных бузотеров. Из чего Моке сделал вывод, что за армией внимательно наблюдали. И все бы ничего, да сорвались с привязи и убежали с десяток коней, Олум испугался, взлетел, врезался в склон горы и сломал одно крыло. Жрец-чочулы наступил на майдару и умер от голубых искр.