После купания Николас замотал запястье с руной бинтом. На лугу неподалёку росли диковинные травы. Цветки походили на фиолетовые лилии с жёлтыми тычинками, а запах напоминал пряности, которые добавляла в свои блюда Умай. Эглаборгу точно понравится. Как он будет сокрушаться, что не увидел Долину! Николас присел на корточки и вырвал несколько растений с корнем.
Одевшись в нарядный халат, Николас вернулся в юрту, где уже аппетитно пах плов с бараниной. Умай раскладывала его в расписные миски и наливала в загнутые рогами кубки красное вино.
Произошедшим Николаса больше не донимали. Оли воодушевленно вещала про золотые купола Хитежа, счастливых людей, которые жили дружной семьёй и забывали, что такое деньги и оружие. Весь день хитежане угощали её изысканными сластями и фруктами, рассказывали истории из жизни города и её рода, вручали подарки.
— Это тебе, хитежане очень просили передать, — Оли всучила Николасу пузырёк изумрудных чернил и альбом.
— И кто доложил им о моей страсти к рисованию?
Оли надула щёки и посмотрела на видневшееся в отверстии на потолке юрты ночное небо.
— Не знаю-не знаю, точно не я.
Николас доедал уже вторую порцию плова, гоня от себя мысли, что ни малютка Лизи, ни задира Эдвард уже никогда не попробуют ничего подобно, мама не погладит его по волосам так, как задевает их невзначай Умай, отец никогда не услышит... Это страшное никогда. Нет, лучше не думать, идти вперёд без оглядки за местью ли, за звёздным клинком или за призрачной фигурой Безликого — не важно. Главное, не останавливаться, иначе тоска источит сердце, наполнит горечью душу и отравит существование.
Но быть может, они живы. Хоть бы!
— Поехали с нами в Северный! — донёсся словно сквозь воду голос Оли. — Свяжемся с Компанией "Норн", будем защищать людей от Лучезарных. У моей семьи остались связи и деньги, сам король Веломовии на нашей стороне.
— Нет. Если видение истинно, то меня будут искать куда тщательней, чем раньше. Я только подставлю вас, — покачал Николас головой.
— Куда же ты поедешь? Только не на Авалор — это прямой путь на эшафот! — встревожилась Оли.
— Разыщу ближайшую Голубиную станцию и всё разузнаю. Не подскажешь, где она? А потом продолжу странствовать дальше на восток, куда власть Лучезарных ещё не дотянулась. Всё будет хорошо!
— Ближе, чем в портовом Мкаре людей из Компании не найти. Здешние места слишком дикие и нет крупных поселений. Только от боли не сбежишь. Поверь, я знаю это, как никто другой. Поэтому и глушила кампалу, — не выдержала Оли.
Николас отстранился.
Тяжело вздохнув, она принялась укладываться спать. Время было уже позднее: сверкали звёзды, в отверстие на потолке заглянула полная луна.
— И ты ложись, — предложила Умай. — Перед дальней дорогой надо выспаться. Завтра Цильинь отвезёт вас за кольцо.
— Спасибо, но вряд ли мне удастся уснуть, — Николас откинулся спиной на край юрты, не желая видеть ничего перед собой. — Мой отец... Я их всех подвёл! Я бы отдал за них жизнь, хотя в глубине души понимаю, что это бы не разжалобило их палача и не изменило их участь.
Он закрыл лицо руками, пытаясь подавить эту муть. Ничего же ещё не известно точно!
— Мой муж... он очень любил нашего младшего сына, но они не ладили. Каждый раз их встречи заканчивались криками и ссорами. А всё оттого, что мой муж очень хотел уберечь его от ошибок. Даже когда наш сын ушёл из дома, мой муж не переставал переживать за его судьбу. Так и твой отец, он любил тебя и хотел, чтобы ты жил и был счастлив. Дети не должны умирать раньше родителей, — Умай отодвинулась в тень, смахивая со щёк слёзы. — Хочешь почтить его память — не сходи с ума и борись. И он, и все твои погибшие родные будут отныне жить в тебе.
Николас опустился на топчан, подложил руки под голову и подтянул колени к груди. Умай притушила огонь в очаге и принялась наводить порядок. Охотник не смыкал глаз, глядя то на её светлый силуэт посреди темноты, то на тлеющие угли, то на звёзды в отверстии. Одинокие и холодные, вот бы стать одной из них.
— Спеть тебе колыбельную? — ласково спросила Умай.
— Мне это даже в детстве не помогало, — он улыбнулся, извиняясь. — Не беспокойтесь, я переживу любые бури.
— Конечно, — она подсела к нему и снова провела когтями-ногтями по его щеке. — Спи-засыпай, мой непоседливый малыш. Завтра ты станешь сильным. А сегодня позволь немного слабости своей старой матушке, — запела она нежным тихим голосом, и веки сомкнулись сами собой.
Николас не понимал слов, но перед взором вновь вставал город свечных башен и цветущего жасмина. Хотелось забыть все горести и остаться в нём навсегда!
* * *
Матушка Умай всё гладила мальчика по щеке. Под её чарами его дыхание становилось всё более ровным, он засыпал. Раньше только колыбельной она могла уложить сыновей спать, особенно младшенького, который доставлял больше хлопот, чем его братья вместе взятые.
В песню вплёлся заговор, который должен был облегчить душу и заставить забыть о горестях Дольнего мира. Пускай, когда он проснётся, то навсегда останется с ней её милым мальчиком. Она защитит его, как хитежан, от всех бед и напастей, от той боли, что жаждет причинить ему Мрак, загоняя раскалённые гвозди прямо в сердце.
От её пальцев по его щеке побежали колдовские знаки, переползли на грудь от шеи к соску, от соска к пупку и ниже, пеленая в плотный кокон. Нет, никуда он больше не пойдёт, она не отпустит.
Пропали звёзды на небе, исчезла луна, темнота внутри юрты стала плотнее. Шептались призрачные голоса, мерцал гранями чёрный спрут, протягивая щупальца к Белой Птице.
Перед глазами живыми вставали воспоминания об ушедших светлых днях.
— Куда ты собрался, сын? — спрашивала она, ещё молодая и красивая, со зрячими серебристыми глазами.
— К людям, — отвечал младший сын уверенно. — Я схлестнусь с ордой ночью и уведу их на север. Они будут жить там под моей защитой. А здесь мне больше делать нечего.
— А как же мы? — она указала на старших сыновей
Те застыли с мрачным отчуждением на лицах.
— Вас много, без меня не заскучаете. Я всегда был здесь лишним, а там меня ждут и встретят с благодарностью, — отвечал мальчишка, упрямо глядя вдаль.
— Это не так, — басовито звякнул по окнам голос Небесного Повелителя.
Послышалась его грозная поступь. Присутствие мужа всегда смиряло сыновей, служило последним доводом в капризах и спорах. Но тогда они ещё были детьми.
— Останови его! — с отчаянием взмолилась Белая Птица.
— Нет, — веско ответил Небесный Повелитель. — Пускай идёт, если хочет. Не удерживайте его.
Младший посмотрел на отца со злым прищуром. Явно ожидал подвоха.
— Ты уже достаточно взрослый, я не буду тебя наказывать или воспитывать, — продолжил Небесный Повелитель невозмутимо. — Ты можешь уйти, можешь даже отринуть благодать и принять смертную долю, но частью нашей семьи, частью меня ты быть не перестанешь. Ступай, если готов платить за свои поступки и отвечать за свой выбор.
Младший вздёрнул подбородок повыше, показывая решимость, и забросил на плечо тюк с вещами. Клубящаяся разноцветными сполохами Червоточина поглотила его. Он не вернётся, подсказывало материнское сердце.
— Зачем ты его отпустил? Он же погибнет! — напустилась на мужа Умай.
Он нежно взял её под руку:
— Он бы всё равно сбежал, так или иначе. Нельзя вечно держать детей в гнезде, оберегая их от жизни. Отпусти его и не иди против совести. Если будешь упиваться эгоистичной привязанностью, то пустишь Мрак и под сень этого светлого дома.
Умай скорбно опустила голову, прижимая руки к груди. Значит, поделать ничего нельзя, как бы сильно ей ни хотелось увидеть мальчика снова.
Воспоминания заструились по щекам слезами. Надо отпустить, иначе жизни здесь никому не будет, ни хитежанам, которых она взяла под опеку, ни преданному Цильиню, ни даже этому милому, горячо любимому мальчику.
Белая Птица отняла от него свою руку, и колдовские узоры медленно затухли на его теле.
Завтра он проснётся отдохнувшим и успокоившимся. Завтра она отпустит повзрослевшего птенца в большой мир.
* * *
Широко распахивались небеса с барашками-облаками. Исполинская птица плавно кружила над лесом, купая крылья в закатных лучах. Под ней на поляне в одежде из белых перьев водили хоровод четыре мальчика, таких разных, что никто бы не догадался, что они братья. Они отрывались от земли и летели, но не вслед за породившей их птицей, а в разные стороны. И Николас тоже летел, высоко и стремительно, прочь от восходящего солнца, надеясь встретить его с другой стороны.
Проснулся он свежим и полным сил. Позавтракав, они втроём вышли на порог прощаться.
— Это подвенечное платье, — сказала Умай, подавая большой свёрток Оли.
— Спасибо, но сомневаюсь, что из меня выйдет хорошая жена, — попыталась отказаться та.
— Не сомневайся, девочка. Плут, конечно, твой муж будет, каких мало. Но полюбит крепко, за это я ручаюсь, — заверила её Умай и обратилась к Николасу: — А это тебе, мой мальчик.
Она вручила ему рубашку из белоснежных перьев, точно такую же, какую он видел во сне.
— Когда-то я соткала четыре такие, чтобы они хранили моих сыновей от всех напастей. Эта принадлежала младшему, с которым я тебя спутала. Возьми её себе.
Николас неловко повёл плечами, разглядывая подарок.
— Он обязательно к вам вернётся, ваш сын. Они все вернутся.
— Я знаю, — Умай вновь погладила его по щеке. — Если... если когда-нибудь устанешь от дорог и преследований, возвращайся сюда. Я утолю твою боль и укрою от всего.
Он сложил руки лодочкой и поклонился.
Цильинь снова лёг на землю, позволив седокам забраться себе на спину, и помчался вверх по склонам Снежных гор. У руин он остановился. Оли слезла первой и закружилась по плато. В её глазах плясали жёлтые крапинки-огоньки, ладони закручивали вихрь из рун и цифр, на этот раз гораздо более уверенно. Знаки выстраивались в нужную последовательность, образовывая проход.
— Иди первым, не бойся. Теперь будет быстрее и удобнее, — улыбнулась Оли.
Николас пощупал ногой один из полупрозрачных кирпичиков. Вполне себе твёрдый. Охотник шагнул вперёд. Оли последовала за ним, помахав Цильиню на прощание. Тот затрубил в их честь, и воронка закрылась.
Через несколько мгновений они оказались на высоком берегу реки у Старого Хитежа. Оли свела ладони. Вихрь вспыхнул радужным куполом над кольцом гор и исчез.
— Теперь могу без кампалы, — радостно похвасталась она. — Воронка закрыта. Отныне в Долину можно попасть, только если Цильинь перевезёт тебя на своей спине. Хитежане будут жить в мире.
— Молодец! — восхитился Николас. — Во время испытания в Хитеже научилась?
— Увидела себя со стороны: все свои ошибки и промахи, как пренебрежительно поступала с братом, как отказывалась слушать, когда ты пытался помочь. Осознала, каким я была ребёнком и что пора повзрослеть. Истинная сила не снаружи. Она — внутри.
Николас улыбнулся. Познавать простые истины оказывалось сложнее всего.
— Что скажем твоему отряду? — спросил он.
— Правду. Что двинулись вверх по течению Седой реки в поисках убийцы отца, но не нашли ничего, кроме замшелых руин.
Николас поднял вверх большой палец.
— Оли, Морти! — к ним уже спешили со всех ног Камай и Эглаборг, обгоняя друг друга.
— Я уже хотел разделить отряд и отправить в горы на ваши поиски! — взволнованно тараторил брат Оли, ощупывая её со всех сторон.
— А я уже наготовил зелий от ушибов, обезвоживания, обморожения... да от всего! — кудахтал Эглаборг и, забывшись, тряс Николаса за плечи.
Всё же приятно, что некоторые вещи никогда не меняются.
— Вот-вот, я же говорил! Они просто уединились на пару дней. Молодость же! — подбежал к ним командир отряда.
Оли с Николасом переглянулись с заговорщическим видом. Пускай думают, что хотят.
— Вы ранены? — от взгляда целителя не укрылась повязка на запястье.
Они отошли в сторону и дождались, пока остальные скрылись в городе.
— Сувенир с испытания, — отмахнулся Николас.
Эглаборг всё же размотал повязку и осмотрел рану.
— Вроде чистая, но надо следить, чтобы не воспалилась. Без повязки она быстрее подсохнет.
— Нет, нельзя, чтобы её видели, — упрямо ответил Охотник.
— Вы собираетесь ехать с отрядом? Ну, раз испытание уже прошли. Эх, жаль в Долину я так и не попал! Наверное, столько всего пропустил!
Николас вручил ему мешок с растениями. Эглаборг увлечённо изучал их, забыв об остальном.
— Надо же! У них наверняка даже названий ещё нет. Назовём их в нашу честь: Мортензия-Эгласия.
Николас аж поперхнулся и только тогда понял, что целитель шутит.
— Так куда дальше, домой на Авалор? — спросил целитель, пряча растения обратно в мешок.
— Вначале в портовый Мкар. Нужно выведать последние новости. Потом решу, как быть дальше. Если хочешь, можешь ехать в Северный вместе с Оли и Камаем. Они с удовольствием тебя примут. А там сядешь на корабль до Лапии.
— Нет, от меня вам так легко не избавиться! — погрозил ему пальцем Эглаборг.
Когда у него такой серьёзный вид, спорить бесполезно.
Отдохнув ещё пару дней, они расстались с отрядом Олениных и двинулись на восток, огибая Снежные горы с северной стороны.
Часть III. О зеркалах и вьюге
Глава 19. Храм Ветров
1565 г. от заселения Мунгарда, Мкар, Веломовия
До Мкара на восточном побережье Сайберы они добирались хоть и очень долго, но без приключений. Даже не разыскав ещё Голубиную станцию, они услышали о государственном перевороте на Авалоре. Стоило показаться на рыночной площади и прокатить между пальцами деревянную метку, как плечо невзначай задел старик в неприметной одежде и поманил их за собой.
Здесь Голубиная станция пряталась в погребе у птичника. С виду неприметная, крохотная землянка, а внутри балками обнесено просторное помещение с припасами.
— Раньше здесь был склад контрабандистов. Торговали опием из Поднебесной, — пояснил смотритель, снимая свою маскировку.
— Мы долго странствовали по диким землям, — подал голос Николас. — Что стряслось на Авалоре?
— Лучезарные обвинили короля в заговоре против служителей Единого и пособничестве колдунам. Смешно, конечно. Все знали, что он ратовал за мир на своих землях и ничью сторону не принимал. Даже нашу, хотя мы предлагали ему защиту, — смотритель тяжело вздохнул. — Его упекли в темницу, казнить пока не собираются. Народ не очень-то поддерживает его травлю, династия Хассийцев-Майери до сих пор пользуется популярностью. Но в отместку Лучезарные залили остров кровью его сторонников и бывших Сумеречников.
— У вас... — Николас сглотнул ставший в горле ком. — Есть списки погибших?
— Вам повезло. Только на днях срочной соколиной почтой доставили. Но пока только самые громкие дела, — смотритель передал ему тонкий закручивающийся лист, испещрённый бисерным почерком.
Николас пробежался по нему глазами, потом ещё раз и ещё раз, особенно придирчиво вычитываясь в последнюю запись.
