— Признай, что для тебя на самом деле значит эта женщина, — сказал Мартэ?, отстраняясь. — И не допусти, чтобы она превратилась в кого-то большего, чем просто раба, — прямой, немигающий взгляд глаза в глаза. Твердый и решительный. Вызов. Совет. — Ты знаешь, к чему это может привести, не хуже меня.
Штефан промолчал, сильнее стиснув зубы. Стекло стакана задрожало под напором его пальцев.
— Значит, вот что случилось, — проговорил Димитрий, внимательно разглядывая лицо своего собеседника. — Случилась она. Так?
Димитрий вдруг вспомнил о девушке, которую встретил в саду. Он почти не сомневался, что это она. И появилась она в замке осенью. Не красавица ведь, а вот что из-за нее произошло. Хотя... было в ней что-то, подумал Димитрий Мартэ. Воля, сила, стать, нечто неуловимое, но ощутимое. Будто она знала, что находится гораздо выше того положения, которое ей досталось.
Штефан промолчал. А потом резко, словно выплюнул:
— Она не случилась, — отпихнул от себя стакан и упрямо прорычал: — Ничего не случилось. Всё, как прежде!
— Если что-то пойдет не так, — Димитрий тронул его за плечо, — ты должен быть готов к последствиям, — Штефан стиснул зубы так сильно, что на скулах заходили желваки, а Мартэ? добавил: — Ты готов к этому?
Штефан промолчал. Сказать было нечего.
Ситуация выходила из-под контроля.
22 глава
Сила и слабость
Вечером пошел дождь. Сильный, хлесткий, но довольно-таки теплый, по-настоящему весенний, даже уже летний. Я всегда любила именно такие дожди, пропитанные теплой негой наступающего лета. Я помню, в детском доме все смеялись, когда я, едва завидев первые признаки дождя, выходила на улицу и, глядя в грозовое небо, начинала танцевать под аккомпанемент дождевых капель, отбивающих мелодичный ритм на асфальте. Когда жила в Праге, всегда выходила на балкон своей квартирки в одном из не самых лучших районов города, но заработанной своими силами, и смотрела на то, как косые струи начинавшейся бури захватывают меня в тиски. Теплые, влажные, сладкие тиски свежего безумства. Я не танцевала, нет. Выросла, наверное, а может, устала казаться безумной и не такой, как все. Но душа моя всегда смеялась и танцевала, в то время как тело противилось телесным инстинктам.
— Смотри, — невольный звонкий смех срывается с женских губ, — она радуется дождю.
— Совсем, как ты, — улыбается стоящий рядом мужчина.
— Она может простудиться, — беспокоится женщина, тревожно глядя на девочку.
— Нет, — обнимает ее и заглядывает в тревоженные зеленые глаза. — Она очень сильная.
А черноволосая малышка, не обращая внимания на застывших в нескольких шагах от нее, под крышей беседки, мужчину и женщину, продолжает кружиться вокруг себя, приподнимая подол платьица, босиком, по траве. Танцует и улыбается. Немногословная, беззаботная и невероятно счастливая.
Сейчас не хотелось танцевать. И для улыбок повода не было. Зато был десяток поводов глотать слезы от боли и заламывать руки в бесплотной попытке успокоиться и уговорить себя бежать дальше. И я бежала.
Единственной мыслью, которая била в мой воспаленный мозг, была мысль о побеге. И, наверное, если бы не урчание в желудке, как напоминание о том, что я давно ничего не ела, я бы чувствовала себя больше, чем хорошо. Конечно, тело болело нещадно, хотя боль и притупилась, стала менее ощутимой. Или я просто не обращала на нее внимания? Но я продолжала с не рабским остервенением рваться вперед. К свободе. Я была уверена, что там, где брезжит свет надежды, меня ждет новое будущее. Где я не буду рабой.
Ощущая, как от голода начинает скручивать желудок, я пожалела, что, убегая, захватила с собой лишь кофту, булку и пару яблок, которые съела еще вчера. Сейчас, спустя почти сорок три часа с момента, как я убежала, физиология отчаянно давала о себе знать. Две ночи на открытом воздухе, под иссиня-черным небом, которое давило своей беззвездной тяжестью, будто готовое вот-вот опрокинуть на меня божью кару. Лес, кишащий животными и остервенелыми птицами, норовившими подобраться ко мне ближе, не казался столь дружелюбным, а потому не дал мне нормально вздремнуть. Все две ночи, что мне, скрывающейся в лесной чаще, пришлось провести среди густо поросших деревьев и зверья, я спала четыре-пять часов.
Отчаянно скручивающийся от голода желудок пришлось успокоить, уговаривая себя скорой наградой. В детском доме мне тоже приходилось терпеть лишения, когда завистники и недруги подмешивали стекло мне в кашу или бросали канцелярские кнопки и скрепки в суп. Приходилось запасаться булками, которые от долгого хранения в ящике стола превращались в сухари, а потом грызть их, налегая на хлеб зубами. Порой эти припасы и спасали меня от голода. Воспитателям я ничего не говорила под угрозой скорейшей расплаты от других воспитанников, мысленно недоумевая, почему они меня так не любят. Они говорили, что я не такая, как они, что не имею права с ними играть, общаться и дружить. А воспитатели уговаривали, что я просто "не от мира сего" и дети это чувствуют. Наверное, они были правы. И мне приходилось терпеть подобное отношение к себе окружающих.
Сейчас, в девять часов утра, когда горизонт уже был охвачен золотистым сиянием взошедшего солнца, прошло уже больше сорока трех часов с момента, как я покинула Багровый мыс. С момента, как убежала. И лишь эта мысль заставляла меня улыбаться. Я убежала от самого Штефана Кэйвано! Где это видано. Но я смогла сделать это. Не без помощи других и по воле случая, но все-таки... Смогла! А он пускай кусает локти оттого, что из-под его носа ускользнула обычная рабыня!
Воспользовавшись отсутствием Князя, отвлеченного приехавшим к нему другом, я действовала быстро и продуманно. Или почти продумано. План побега не был тщательно организован или продуман, но шанса, чтобы привести его в исполнение, могло и не представиться, а потому я решила рискнуть. Вопреки всему и даже здравому смыслу, который неистово орал, что я еще поплачусь за столь необдуманный поступок, что смерть моя будет долгой и мучительной, что я идиотка, раз решила играть с огнем — со Штефаном Кэйвано, то есть, но я все же решилась на побег. И, к своему удивлению, нашла соратника в этом вопросе. Анатоль.
Уговорить его открыть мне ворота не составило труда. По чести сказать, мне было немного жаль, что я оставляю его в замке Кэйвано, потому что мы действительно стали хорошими друзьями. Эх, если бы иная обстановка, другое время, место... обстоятельства другие! Если бы не Штефан Кэйвано! Всё могло бы закончиться более чем хорошо. Но не закончилось.
Мне пришлось убегать одной, эгоистично оставляя Анатоля в Багровом мысе расплачиваться за помощь и содействие в моем побеге.
И только после того, как место моего многомесячного заключения осталось позади, я осознала, НА ЧТО толкнула своего нового друга. Картинки одна ужаснее другой вставали перед глазами, как только я представляла, что сделает со своим слугой, когда узнает, что именно он помог мне бежать. А в том, что Кэйвано узнает личность моего сообщника, я не сомневалась. Вопрос времени. Это всего лишь вопрос времени. И про ворота узнает, и про камеры наблюдения, и про ложь, сказанную им охранникам. Уж они-то точно выдадут Анатоля с головой! И тогда... тогда я пожалею о своем поступке еще больше.
— Ты молчалива сегодня, — сказал мне друг в день моего побега. — Что-то случилось?
— Да нет, — покачала я головой и решила улыбнуться. — Готовлю план побега. Поможешь?
Я сказала это просто так, решив пошутить. Кто шутит подобными вещами в логове зверя? Но Анатоль воспринял мои слова вполне серьезно.
— Помогу! — совершенно откровенно заявил он. — Может, ты и права, — задумчиво кивнул он. — Князь не успокоится, пока не сломит твою волю.
— Так ты... ты что, поможешь мне бежать? — уставилась я на него.
— Да, — просто улыбнулся он.
И он, действительно, помог. Отвлек охранников и открыл ворота, уничтожил пленки видеонаблюдения за входом, сделал всё для того, чтобы не хватились еще пару часов, уговаривая Лейлу, что видел меня в саду, когда та меня искала. Он подставлял себя ради меня. Какая неоценимая услуга!
— Пойдем со мной, — уговаривала я Анатоля. —
— Я не могу, — грустно улыбнулся мужчина. — Мне не тридцать, Кара... Мне шестьдесят три, — заметив мои округлившиеся глаза, он сжал мою ладонь. — Как только я перейду грань, годы возьмут свое. Зачем тебе старик на плечи? Лишний груз!..
— Не говори так! Мы можем...
— Не можем, Кара, — возразил он. — Тебе нельзя оставаться за гранью, ты должна перейти черту. Во Второй параллели тебя найдут в два счета, а там... за гранью, есть хоть какой-то шанс, что ты скроешься.
— Неужели всё так... опасно?
— Пока ты не перейдешь грань, шансов спастись, у тебя практически нет. Тебя вычислят по метке. Но как только перейдешь черту, беги. Каждый переход через грань фиксируется Пограничными силами, но за гранью... в твоей родной параллели, тебя вычислить будет намного сложнее. И помни, что твоя Прага и Прага за гранью — один и тот же город, — Анатоль давал наставления, а я слушала его с замиранием сердца, — ты можешь столкнуться с Ищейками Князя или с ним самим. Но, чтобы вернуть тебя назад, им придется вновь перевести тебя за грань. У тебя будет время, а это самое главное в борьбе с ними. На этот раз оно будет играть на твоей стороне. Как только попадешь домой, уезжай из города, они найдут тебя.
— Что же, — спросила я, — мне теперь всю жизнь придется бегать? Скрываться, лгать?..
— Вероятнее всего, да, — опустил глаза Анатоль. — Но ты станешь свободной, оно того не стоит?
Стоит, конечно, стоит! Но скрываться, прятаться, лгать окружающим всю жизнь!.. Убегать... Превратить всю свою жизнь в вечный побег от опасного поработителя. Готова ли я пойти на это?
— Как только я открою ворота, ты должна оказаться там, — сказал Анатоль. — Всего на две минуты, Кара. Если опоздаешь, всё сорвется. Выскользнешь из замка и пойдешь к лесу, там тебя сложнее будет найти. Ближайший город находится в ста трех километрах, на машине ехать около двух часов, но пешком... скрываясь в лесу и не выходя на дорогу, ты сделаешь "крюк". Попадешь туда только к вечеру второго дня, — перспективы не радуют. — Но помни, что и там тебе нельзя верить всем подряд. Есть те, кто знает о Второй параллели, а есть те, кто примет тебя за сумасшедшую, потому что живут в твоей реальности и через грань не переходили, — поцеловав меня в щеку, он шепнул. — Будь осторожна. И, пожалуйста, выживи...
Я благодарила его, не уставая. Не спрашивая о причинах помощи, не интересуясь мотивами, а когда он открыл ворота, я выполнила всё так, как он и говорил. А сейчас... сейчас в мозг билась отчаянная мысль...
Что я наделала, подставила его!? Собственноручно отправила его на плаху.
Угрызения совести вмиг вязли свое, вынуждая то и дело оглядываться, гадая, что происходит в замке, и как там Анатоль, и заставляя себя двигаться вперед — к свободе, а не, следуя уверениям сердца, вернуться в замок, чтобы защитить Анатоля от руки карателя. Не уверена, что с ним всё будет хорошо. И я буду виновата в его несчастье! Почему я не подумала об этом раньше?! Почему не осознала, что подставляю его перед Штефаном?! Ведь Князь не простит, не забудет, он будет мстить, и возмездие будет беспощадным.
Нужно было остаться. Изначально не нужно было втягивать во все это дело Анатоля, это были лишь мои проблемы и заботы, мне нужно было самой всё решить! Нужно было... Но как? Как бы я справилась одна? Без Анатоля я бы не вышла и на территорию, прилегающую к замку! И он сам предложил мне помощь...
А теперь он будет платить по моим счетам! Боже, за что?..
Закрыв лицо руками, я присела в траву, поджав ноги.
Как мне теперь искупить эту вину? И смогу ли я сама себя простить? Верно, что Анатоль сам предложил мне помощь, но я должна была, обязана была подумать, что с ним будет потом. За эту самую помощь! Как карается попытка побега? А сам побег? А что сделает Князь с сообщником побега, оставшимся на месте "преступления"? Страшно представить.
Нужно отбросить прочь эти мысли! Нужно встать и идти дальше, как велел Анатоль. Сам он просил о себе не волноваться, он справится. А я не должна его подвести. Мне нельзя возвращаться в замок.
Оставалось надеяться, что я смогу найти и другую помощь по дороге. Обратиться в полицию? А смысл? Меня вмиг отправят назад к Кэйвано, уверена, что в этом плане у него всё схвачено. Да и вообще, есть ли здесь, во Второй параллели, хоть один человек, которому я смогла бы довериться? Что там говорила Лейла об этой действительности, что я прочитала в Книге, о чем меня предупреждал Анатоль? Люди, живущие на территории Второй параллели, могут даже не подозревать, где находятся. Ведь, только перейдя грань, они оказываются заложниками этого мира. А это значит... мне нужно найти того, кто не подозревает о том, на чьей территории он живет! Кто не знает о Второй параллели, тот мне и поможет!
Но как выяснить, знает он о существовании этого мира, или нет. Подойти и спросить в лоб? Отошлют в психушку, а то и того хуже — в полицию, откуда я попаду прямо в руки Кэйвано. Намеками и наводящими вопросами узнавать правду? Как вариант, вполне подходит. Вот только, найти бы теперь в этой глуши хоть кого-то! За все время, что скрывалась от Кэйвано и его людей, которых, я была уверена, он уже пустил по моему следу, мне не встретился ни один человек! Замок Князя располагался в отдалении от города, в лесостепной полосе, а потому, нырнув в чащу, я всю ночь провела среди деревьев. И только к утру вышла к дороге, остерегаясь быть схваченной и оглядываясь по сторонам. Двигаться нужно было осторожно, не привлекая к себе внимания, потому что вероятность наткнуться на Князя и его людей была огромной.
Что я чувствовала к Кэйвано, не описать словами. Боль, негодование, ярость, злость, ненависть, апатия. Все это смешалось и билось из меня через край. Но боль телесная не шла ни в какое сравнение с тем, что чувствовала моя душа. Внутри меня всё рвалось на части от негодования.
Как он мог так поступить со мной? А главное — за что?! В чем я провинилась? Ведь он так и не объяснил причины! Это было насилием, — он совершил насилие надо мной, акт вандализма. И, кажется, считал, что имеет все права на это. Хотя, если посмотреть на всё с другой стороны, предательски шептал внутренний голос, то он и был в праве делать это, делать со мной всё, что угодно. Он — хозяин, я — рабыня. Другое дело, что я не могу простить подобного! Но задумывался ли он об этом? Волнует ли это вообще, что чувствует к нему рабыня? А я чувствовала боль... тупую боль предательства и отчаяния.
Я ненавидела себя за слабость. За то, что поддалась голосу сердца, которое едва слышно шептало мне: он не такой, он другой. Побесится и перестанет, на то он и Князь. Не перебесился, не перестал. Отомстил мне за что-то, выплеснул на меня всю свою ярость и злость. Я стала лишь пешкой, разменной монетой, игрушкой для битья и игры в наслаждение и боль. Насилием заставил подчиниться и подтвердить мое положение перед ним. Он всевластен, ему всё дозволено, он имел на это право. Согласна. Но поруганное и попранное доверие вернуть очень трудно. И те зачатки чувств, добрых чувств, что зарождались во мне к нему, угасли, умерли на корню, загнили и уничтожились. Перед моими глазами предстал Штефан Кэйвано — монстр и дьявол, не способный к жалости, состраданию и объяснению своих поступков. Это был жестокий правитель, деспот и тиран. Такой, каким его и рисовали окружающие. Тот, кого я не разглядела сразу за личиной благородной добродетели. Которую сама себе и нарисовала.
