Зверь Лютый. Книга 18. Урбанизатор

Я, честно, и половины его хитростей не знал. Николай это усёк, напыжился, загордился. Молодец мужик, классно работает. Но надо малость "спешить":

— Николай, что-то наши горшки не берут. А давай мы им "третий бесплатно" сделаем.

— Э... Ну... А это чего?

У меня два амбара Горшениной продукцией забиты. Когда новосёлы приходят — мы оттуда берём. Амбары пустеют. Потом Горшеня, спешно, как на гонках, их заново набивает. Успокаивается и возвращается к своим поливам.

Когда "утки" начали менять "подарки эмира" на наш хлеб — мы цены несколько... подвинули. Впятеро. В каждую сторону. Как купцы рязанские пытались. Но мы вынесли на торг ещё и свои изделия.

— Горшочек? Чёрнолощёный? Хорошо. Пожалуй, возьму один.

— Возьми два. И третий — даром.

"Жаба" — великая сила. Особенно — у "простодушных дикарей". Которые всей своей "простатой души" только и мечтают меня нае... обмануть. Страстное желание, которое, как им кажется, исполняется. Даром же! Халява же!

Все довольны. Все — лучатся доброжелательностью и истекают приязнью. А остаток хлеба, который они могли бы взять вместо этой посуды, переходит на следующий торговый день.

Конкретный покупатель реагирует на красоту, на скидку, вовсе не на реальную нужду своего кудо. Была бы у них монополия, власть, государство — они бы на такие штучки не покупались бы. Они бы сами меня... развернули. Как я взул рязанцев.

Но... демократия форева! Каждый кудатя сам решает за своё кудо. А он сам, своим желудком — чувствуют голод последним. Зато есть другие приоритеты:

— У тебя внучек любимый есть?

— Как не быть. Трое.

— Так возьми им в подарок коников. Глиняных, крашенных. Не дорого — по лисице за штуку.

— Не, хлеба нужно.

— Смотри сам. Но... внучки таким редким подаркам — рады будут, дедушкиной заботе — поумиляются. У других-то, у внуков — такого и близко... А для тебя... только тебе одному... но чтоб никому... особая... у нас говорят — акция. Третий — бесплатно. Даром! В уважение, значит. Чтобы у каждого внучека — свой коник. Чтобы в дому твоём, стало быть, было мирно да радостно. Мы ж тебе зла не желаем, пусть детишки порадуются.

— А, ладно, давай!

Годовое потребление хлеба хоть в 12 в., хоть в 21 — около 7 пудов в зерне. У меня на Стрелке доходило до полутысячи голов. Но не постоянно, и состав другой — не средне-статистический. Ещё, чисто из-за моих привычек, люди предпочитают есть ржаной хлеб с отрубями, а не пшеничный тонкого помола. Не знаю насколько это их личное желание, но иначе... не кошерно.

— Господин Воевода — сам! Чёрный хлеб ест, а ты...!

А за пшеницу эрзя дают втрое, у них и в хороший год пшеница — малая часть. Снова: были бы на торгу простые мужички — брали бы "числом поболее, ценою подешевле" — у каждого свои детишки по лавкам сидят, в пустом горшке ложками дно скребут. А вот кудате... Ему лучший кусок. Всегда, без вопросов, "как с дедов-прадедов заведено". Так пусть "лучший кусок" будет ещё и просто лучше! Решать-то именно тому, чей "рот радуется".

Патриархальная демократия — отнюдь не всеобщее равенство. Люди-то разные. "Человек в авторитете" и кушать должен... "авторитетно".

Как пищевые привычки связаны с социальными ролями... да хоть на шимпанзе посмотрите.

"Торговый баланс" всё больше перекашивает в нашу пользу. А ведь я ещё всяких штучек из европейско-американско-русской торговли с туземцами не применяю.

Их же ещё и спаивать можно!

Баланс — перекашивает. И тот кудатя, который коников внукам покупал, приводит трёх мужиков.

— Вот, Воевода, три работника. Сколько дашь за них?

— Ничего. Им — корм. Много. Работа — дерева валять. Инструмент и одёжка — своя. Старшой — мой.

— Не, ты обещал — хлебом заплатить.

— Я тебе обещал? Лучшие работники получат награду хлебом. А вот твои... как наработают.

Купивший глиняных коников кудатя не только отдаёт мне в работу своих... однокудотников, но и старательно, всем своим авторитетом, промывает им мозги по теме: работать надо хорошо, лучше всех, Воеводу и его людей слушать. "Не осрамите, братцы", а то вернётесь — ужо я вам...

Больше сотни лесорубов-эрзя начали валить лес на указанных мною делянках. Возле Стрелки, по Ватоме, на Ветлуге, в Балахне... Это было крайне необходимо — своих лесорубов мне уже пришлось перевести на другие дела: в начальники, в обслугу, в мастера, в строители... Нет людей!

Только эти, "отданные на прокормление", лесорубы эрзя вывели нас из состояния "с марша в бой". Точнее: "упало — положили". Только с этого момента мы смогли начать, в существенных объёмах, накапливать деловую древесину "правильно" — давая вылежаться и высохнуть.

Разница между работой с сухим и сырым лесом не только в допусках или "куда поведёт". Даже просто удар топором по сырому бревну и просохшему до звона... Приходилось позднее и "мастеров" этого года выучки... подправлять.

Надо ли пояснять, что кроме самой работы, случались и разговоры. Пропагандистские...

— Илья, ты ж их наречие знаешь? Поговори. Насчёт того, что жить — лучше под моей властью. Что "Лютый зверь" — "уткам" не враг. А у меня — и бабы свободные есть. Ежели кто надумал жениться. И вон — новосёлам хоромы ставятся. Конечно, по первости — тяжело с непривычки. Но потом-то...

Нас трясло, колбасило и растопыривало. Вслед за первым обозом с марийскими "дезертирами" пришёл второй. Потом — совершенно больные, оголодавшие "вдовы и сироты" из ветлугаев, которых тамошние роды не приняли. Потом — просто марийские дети, отданные "в люди" от бескормицы. Отданные "в люди" — мне, "нелюди", "Зверю Лютому". Потом — ещё...

"Новосёлы" появлялись не только с востока, но и с запада. Могута, шастая по Заочью, наскочил на посёлок мещеры, управляемый беглыми "конюхами солнечной лошади". Выбитые с Муромских земель, они перебрались через Оку и подмяли под себя местных.

У Могуты в той прогулке большинство было из новонабранной молодёжи. Среди мальчишек мари есть очень толковые охотники.

Что не удивительно.

Но из-за неопытности ребятишек тихо разойтись с "конюхами" не удалось — двух мальчишек подранили. Один — тот пацан, который мне дорогу на Усть-Ветлужскую горку показывал.

Тут Могута озверел.

Могута — прекрасный, очень мирный, спокойный и добрый человек. Лес вообще сильных эмоций не любит. Иди, смотри, улыбайся. Будь настороже, но ласково. Ни сильная храбрость, ни сильная трусость..., а уж сильная гордость... в лесу?! — Тропка к собственной погибели.

Но Могута нагляделся на мои... военные экзерцисы этой зимой. А ещё он очень внимателен к своим подопечным. Даже больше, чем я.

Короче: "конюхов" не стало. Двоих притащили связанными и кинули Ноготку в подземелье. Учебный материал для его подмастерьев.

Остатки населения освобождённого посёлка — сюда. Для санобработки, фильтрации и "пропускания через грохот". Пяток марийских семей, уже прошедших эту процедуру — туда. С моим новым тиуном.

"Всеволжск размножается почкованием" — таки да. И очень — энергично. У нас каждая неделя — "вербная".

По собственно производству — идёт тиражирование. Прежде всего — подворий и целиком селений по моим стандартам. Сами эти стандарты нарабатываются и формализуются. В форме инструкций, уставов, тех же "Уложений...". Плюс, естественно, вся начинка: печки-лавочки... Кое-какая наработка более отдалённого задела: прялки, хохлома, сортировка зерна на посев...

Тут... тут я всегда неправ. Народ меня не понимает и постоянно бурчит:

— А может — ну его? А может — позже? Лучше же дать людям отдохнуть! Сделаем всем хорошо, а уж потом, когда всё устроится...

У меня никогда не будет — "всё устроилось"! Если я не вижу как сделать лучше — всё, спёкся. Пора в "за печку". Так будет всегда. Я буду здесь, в Всеволжске, делать что-то новенькое. Более-менее истерично, напряжно, "пожарно". Потом оно будет тиражироваться, распространяться "для всех". А здесь будет что-то ещё, что-то круче.

"Нет в жизни совершенства". И не надо! Потому что "совершенство" — конец. Остановка. Смерть.

А мои... побурчат и перестанут. Даже не из страха перед "Зверем Лютым". Типа: кинется — хрип вырвет.

У меня уже есть репутация. Вот среди этих людей. В которой страх, прямо скажу — смертный страх, вплоть до обмороков — только элемент. Важный. Для некоторых — главный. Но только кусочек. Другой — абсолютная уверенность в защищённости.

— Как бы оно не было, а Ванька-то плешивый завсегда выкрутится. Уж сколь примеров тому. И своих — вытащит. Богородица щастит.

И — в моей правоте.

— С виду — хрень-хренью. А сделаешь — ё-моё! У Воеводы — завсегда так.

И люди — уже сотни людей! — вместо обычного, привычного, "что было, то и будет" делают моё. В этом мире — невиданное. Вот — прямо сейчас, вот на ужин — не нужное. Нужное — мне. В нужное мне время.

В 21 в. приличные страны тратят на НИОКР 2-3% ВВП. Но мне-то естественно применять нормы отраслей "около-компьютерного взрыва". А там — 20-30%. У меня идёт процесс создания одновременно и экстенсивной, и инновационной экономики. Мне приходится не только выжимать из людей всё, чтобы, например, они быстрее и лучше строили нормальные "белые печки" привычного мне "русского типа" образца второй половины 18 в. Но и — "на шаг вперёд".

— Альф, у тебя толковый мальчонка найдётся? Думающий и не зашоренный. Давай его сюда. Смотрите. Любая печь состоит из топливника, конвективной системы и дымовой трубы. Задача топливника — полностью сжечь топливо, конвективная система — для поглощения выделившейся теплоты. Дымовая труба — для создания "тяги".

— Воевода, чего это ты? Мы ж их делаем!

— Делаете да не понимаете. Вы делаете нормальную русскую печку. Она — канальная. Горячий воздух из топливника последовательно протаскивается по дымооборотам, вертикальным и/или горизонтальным, передавая стенкам печи тепло. Так?

— Ну. Я ж говорю — мы ж про печки всё знаем!

— Альф, потом дашь своему выученику наряд вне очереди. За "всё". Про печку "всё" — знает только Господь Бог. А мы все — чуть-чутушную малость. Дальше. Кроме канальных печек бывают бесканальные.

— К-как это?

— Второй наряд — за то, что старших без разрешения прерывает. Костёр видел? Как от него дым уходит? В бесканальной печке — аналогично: струйка горячего воздуха в окружении холодного, поднимается, а струйка холодного в окружении теплого — опускается. Что из этого следует?

— Ну...

— Понятно. Если накрыть костёр колпаком — холодный воздух не сможет "продуть" нагретый колпак. У донца колпака изнутри — всегда будет оставаться воздух — горячий. Колпаковые печи как бы имеют собственную "воздушную задвижку" — менее чувствительны к неаккуратной эксплуатации. Протапливается она за полчаса-час. А не за три. Ещё: у колпаковых — очень небольшое сопротивление потоку, можно делать невысокие трубы. Кирпичник, итить тебя... Трубу в половину меньше ростом — ты всё про это знаешь?!

— Я... ну... эта...

— И я про то. Вот так делается "русская теплушка". Двухколпаковая печка. Вот эта часть работает всегда — для готовки пищи. Вот эта — зимой, для отопления. Сюда, в топливник — дрова. Да хоть что! Она — и с соломой, и с кизяком работает. Отчего у нас люди печки не любят? — Угореть боятся. Здесь, смотри, прямой ход. Сюда и сюда задвижка — топливник проветривается, а печка не стынет.

— Эта... А чем нонешняя-то хужее? Ну, научить их. Чтобы, ну, топили правильно.

— У нонешней — низ помещения, пол плохо прогреваются, стены внизу отсыревают. И жрёт она в 2-3 раза дров больше. Нынче нам дрова эрзя рубят. А когда сам да на своём подворье... кому охота попусту горбатиться?

— Дык... ну... понятно. Тута — топливник этот. И, вроде, всё.

— Невнимателен. Я сказал — два колпака. Один — как обычно, на поде. А второй где?

— Ой... Дык... Ну... Тута.

— Молодец. Снизу от пода. Крышка нижнего колпака есть основание пода верхнего. Как эту крышку сделать?

— Эта... А ежели... ну... Как в здятной печи — кружало и прокалить.

Я рассказывал: когда делают глинобитную печь — здят — делают такой... плетёный из прутьев полукруглый туннель по форме печного горнила. Потом его обмазывают глиной или обкладывают кирпичом-сырцом и внутри запаливают дрова. Глина твердеет и становится печкой. А корзина из прутьев — выгорает.

— Можно. Но не нужно. У нас есть хороший прокалённый кирпич. Ставим столбики. Сюда же ничего совать не надо. Только горячий воздух будет между ними ходить. Они нагреются, и будут тепло сохранять. Их перекрываем. Свод делаем чуть... выпуклым. А вот под — гладеньким. По нему горшки таскать будут. Всё понял?

— Ну-у...

— Не нукай. Откуда труба должна идти?

— Ну... ой... э-э-э.

— Труба — от того места, где горит. Вот отсюда. Снизу. Тут — шесток, устье, перетрубье. Тут заслонки. Вот печная, вот воздушная.

— Дык... ну... Всё понятно.

— Я за тебя рад. Потому что мне — куча ещё непонятного. Я показал самую простую систему. Их... штук пятнадцать. Одна другой краше. Сюда, куда-то, надо бы посадить водогрейную коробку. Чтобы в дому всегда была горячая вода. Железа... пока нет. Но надо понять — куда. Здесь надо бы сделать отсыпку. Из песка речного? Если работает только верхняя половина, то два варианта: или горят дрова в топливнике и горячий воздух идёт в верхний колпак. А дальше куда? Или дрова горят прямо в горниле, как в обычной печке. Горячий воздух уходит не в трубу, а вот по стеночке, остывает и... и вниз. Значит, в поде должны быть отверстия. Какие, сколько, где? Ещё. Что в русской печке, что в этой "теплушке" стенки "играют". Печной свод при нагревании расширяется и поднимается. От этого — трещины в боковых и задней стенках. В семидесятую долю вершка. Видел?

— Ну...

— Ну и? Мастер-ломастер. Печь сделал, а она сама себя ломает.

— Ну... эта... Так это ж у всех! Все так живут!

— Мне все — не указ! Думай! Ты! Как сделать хорошо!

Пусть думает. Базальтового картона у нас нет. Шамотный кирпич... если доживём. Но до двухконтурности... должен дойти.

— Сделать. Проверить, как оно работает. Понять ошибки и варианты. Повторить. 3-5 раз. Выбрать лучшее. Посчитать всё и записать. Там будет примерно 12 рядов, 1200 кирпичей, полтораста пудов глины и песка. Больше-меньше... смотрите. Думайте. Особо — по железу. С Прокуем потолкуйте.

Можно посчитать трудозатраты, или СО-два, или снижение заболеваемости, особенно среди маленьких и бесштанных... Не буду. Просто: "теплушка" — "правильнее". Сможем — сделаем. Для наших "пятистенок" которые начали ставить после бараков — самое то. "Теплушка" нормально греет помещение в 50 кв.м. А наши "хоромы" как раз близкой площади.

Кроме "НИОКРа" спешно, аж бегом, идут очевидные вещи: вышки поставил. В одну сторону — до Ветлуги, в другую — до Балахны. По Оке начали, как с "утками" помирились...

Где сигнальщиков брать?! На вышку нужно трое, вахта-подвахта, по 4 часа. Внизу ставим хуторки. Бабу, курочек, коровку, собачку... добавляем для хозяйства. Ну и прочее необходимое. По марийскому берегу Волги стало спокойно, можно делать. По эрзянскому... Не сейчас.