Хороший ученик

На территории школы мы временно разделились: легионеры и Шварц исчезли в темноте Запретного леса, Поттер и авроры отправились к гробнице, а мы с Тао вслед за Кремером вошли в замок. В холле нас встретили директор и Эд Нордманн.

— Мы вас не очень напугали этим письмом? — спросил я. Бумагу, полученную в Департаменте образования, поздно вечером доставил Макгонагалл курьер. Директор покачала головой:

— Не напугали, но встревожили, особенно в свете последних событий... Я так понимаю, дело близится к концу?

— Очень на это надеюсь, — ответил я. — А теперь идемте.

Большой зал был погружен во тьму; под крышей на черном небе медленно вращались яркие созвездия. Тао попросила разрешения убрать несколько столов и скамеек; Нордманн вызвался ей помочь. Пока они готовили место, рядом со мной остановилась Макгонагалл.

— Линг, что произошло с Олливандером? — негромко спросила она.

— Он умер.

Директор молча смотрела на меня.

— В газетах писали — сердечный приступ. — Я покосился на Макгонагалл. — Вас это удивляет?

— После того, как ты задавал о нем вопросы, меня это пугает.

Я не мог сдержать улыбки:

— Что вы хотите сказать?

— Я хочу сказать, что ты занимаешься серьезными делами, и людям, которые имеют к ним отношение, могут угрожать.

— Минерва, вы преувеличиваете. Мои дела, конечно, серьезны, но людям, имеющим к ним отношение, ничто не угрожает. Просто так совпало, что Олливандер умер. В его возрасте смерть может наступить когда угодно.

Макгонагалл это не убедило, но тут в Большом зале появились авроры, и директор переключила внимание на Поттера. Спустя минуту Тао положила в центре освободившегося пространства заготовку печати и вопросительно посмотрела на меня.

— Это опасно? — спросила директор.

— Нет-нет, — поспешила заверить ее Тао. — Ритуал совершенно безопасен. Это ведь простое слежение...

— Слежение за чем?

Тао молчала, предоставив мне отвечать на главный вопрос.

— За душой Волдеморта, — сказал я.

Макгонагалл широко раскрыла глаза. Точно также отреагировал вчера и Поттер, когда я объяснил, что именно мы собираемся делать в Большом зале.

— Считаешь, что ритуал могли провести прямо там, когда мы все сидели и отмечали? — Кажется, эта мысль поразила его больше всего. Я подумал, что отмечали не "мы" — я-то точно ничего не отмечал, — но потом решил, что меня он не имел в виду.

— Считаю, что могли. Очень уж удобный момент — Хогвартс открыт, все заклятья сняты, войти и поймать ее мог любой. Тело Риддла лежало не на виду, и пока его не унесли в Министерство, душа оставалась рядом. Тот, кто это сделал, должен был знать, что она слишком слаба и не сможет оторваться от тела. Он мог быть в замке с самого начала, а мог дождаться финала где-нибудь в стороне и воспользоваться тем, что никто ни на кого не обращает внимания. Тао посмотрит, какие были заклятья, и постарается проследить, где сейчас может быть душа — место смерти обладает определенными свойствами...

— Да, знаю, — пробормотал Поттер. — А почему твоя дочь? Ведь следящие ритуалы несложные, ты мог бы сам...

— Мог бы, но мне будет, чем заняться — как и тебе, кстати.

С минуту Поттер молчал.

— Вот, значит, как, — наконец, сказал он. — Хочешь одним выстрелом двух зайцев...

— Хочу, Гарри. Сейчас мы начнем процедуру получения документов на ритуал, и они узнают, что завтра ты будешь в Хогвартсе. Пусть решат, что ты хочешь опередить их или укрепить положение, взяв палочку Смерти. Я очень надеюсь, что они воспользуются ситуацией, и мы, наконец, остановим всю эту игру. Ты читал сегодняшние новости?

— И не напоминай, — он с досадой махнул рукой. Ситуация в Хогсмиде казалась спокойной, но в трех других деревнях, где проходили аналогичные зачистки, начались столкновения с возмущенными иммигрантами. Толпа протестующих в Лондоне тоже увеличилась.

— Это еще цветочки, — сказал я. — В двух маггловских газетах появились статьи об операциях, которые наконец-то начали проводить в аэропортах. Газеты противоположных взглядов — одна левая, другая правая, — но обе одинаково ругают премьера: левые — за чрезмерную жесткость, правые — за недостаточную. Так что мы на финишной прямой.

Поттер молчал.

— Возьми с собой человека три-четыре, чтобы это не выглядело боевой операцией. Наша официальная задача — ритуал.

— Они подумают, что мы некомпетентные идиоты и хотим отследить нападавших на гробницу.

— Вот и хорошо. Пусть думают, что хотят. Главное, чтобы это убедило их предпринять в наш адрес хоть какие-нибудь действия.

— Скажи, согласно твоему плану я должен взять палочку или только сделать вид? — мрачно спросил Поттер, и я ответил:

— А вот это решай сам.

— За душой Волдеморта? — пораженно воскликнула Макгонагалл и обернулась к Поттеру. Тот никак не отреагировал. — Но я думала, ритуал будет связан с декабрьским нападением... Как всё это понимать, молодые люди?

— У нас есть предположение, что душа Волдеморта — то, что от нее осталось, — все еще находится в нашем мире, заточенная в каком-то предмете, — ответил я. — Речь, конечно, не о крестраже: она оказалась там в результате чьего-то колдовства, и это похоже на месть, однако оставлять ее в таком положении нельзя. Помимо этических вопросов, есть проблема безопасности: попади она в нечистоплотные руки, последствия могут оказаться печальными. Мы хотим знать всё, что произошло, когда он погиб, и постараться понять, где сейчас находится его душа.

— Откуда вы знаете, что она в плену? Кто поместил ее в предмет? — Макгонагалл выглядела ошеломленной, как и Нордманн, и авроры, и даже Эмилия Мазерс. — Гарри, объясни!

— Не могу, — ответил Поттер. — По крайней мере, сейчас. Но этот ритуал нужен, как нужно наше присутствие здесь. Школе ничего не угрожает, не беспокойтесь.

Удивление на лице Макгонагалл сменилось гневом.

— Как я могу не беспокоиться! — воскликнула она. — Вы бы себя слышали! Слова "душа Волдеморта" вызовут панику у кого угодно! Ладно Линг — он всегда был непредсказуем, но ты, Гарри!..

— Вообще-то я тоже был непредсказуем, — хмыкнул Поттер и посмотрел на меня. Я кивнул, соглашаясь.

Директор покачала головой и повернулась к Тао.

— Хорошо, проводите ваш ритуал, — отрезала она. — Это какой-то страшный сон. Если б я знала, ни за что бы не позволила заниматься здесь такими вещами.

Ритуал действительно был красив, оказавшись одной из тех редких церемоний, где возникали звуки. Сперва мы ощутили распространявшиеся от печати длинные, редкие волны, заставлявшие отзываться весь организм. Потом появился низкий звук, гудение на пределе слышимости. Из печати, чей диаметр после начала колдовства достиг почти четырех метров, начали подниматься тонкие языки сероватого дыма с серебристыми искорками внутри, постепенно расползаясь во все стороны, словно лианы. Тао почти не шевелилась, стоя в центре печати и иногда делая палочкой едва заметные движения.

В какой-то момент происходящее захватило и меня, заставив позабыть, что времени мало. Однако полностью отвлечься не удалось; кто-то смотрел на меня, и не почувствовать этот взгляд было невозможно. Лишь один человек мог видеть меня со спины — Эмилия Мазерс, стоявшая сейчас у дверей. Я очень не любил, когда меня разглядывают исподтишка, а интонации ее взгляда не понравились мне еще больше.

Я обернулся и посмотрел на нее в упор. Она быстро отвела глаза, но дело было сделано. Любой колдун почувствует на себе пристальный взгляд, а легилимент ощущает даже обычные. Думая, что это может означать, я тихо подошел к двери.

— Вы куда? — прошептала Эмилия.

Я молча посмотрел на нее и вышел из зала.

— Я с вами, — она направилась за мной.

— Мисс Мазерс, вернитесь обратно. — Я остановился. — Соглядатаи мне не нужны, тем более такие неумелые.

— Соглядатаи? — возмутилась Эмилия.

— Вернитесь, или я вас обездвижу! — процедил я, уже порядком разозленный. Эмилия шагнула назад, и я закрыл дверь.

К Шварцу я послал патронуса, выпустив его прямо из холла замка. Легионеры находились недалеко от опушки леса, скрываясь за толстыми стволами деревьев.

— Никого, — сказал Шварц, увидев патронуса. — В радиусе мили пусто, а если они пойдут от гор, им понадобится час. Так что пока рановато.

Я убрал патронуса, поглядел на вход в Большой зал и направился к подвалу, где некогда располагались камеры и тролли. Готовясь к тому, что у первой двери мне придется проторчать несколько минут прежде, чем она откроется, я был приятно удивлен: ее запирало простое двухуровневое заклятье, так что проникнуть внутрь мог бы даже сообразительный пятикурсник.

Правда, открыть без пароля нижнюю дверь, чья ручка представляла собой колючий венец, он бы уже не сумел.

Завещанный Дамблдором ключ я сохранил, как и другие следы своего прошлого, но забыл о нем почти сразу же после окончания школы. Никогда не думал, что однажды он мне пригодится.

За прошедшие годы подвал совсем не изменился. Здесь были все те же камеры и решетки; из помещения троллей доносился храп. Я смотрел по сторонам, вспоминая свои занятия, встречу с Кэрроу, и думал, что последним в одной из этих камер сидел Тейлор, отправленный мной в тюрьму.

Дверь в карцер была не заперта. Я быстро спустился вниз и зашагал по коридору между всполошившимися персонажами картин, быть может, много лет не видевших здесь ни одной живой души.

Полотно в конце коридора встретило меня настоящей бурей. Вдалеке высился Азкабан, огромный и впечатляющий даже здесь; вокруг его башни летали едва различимые на фоне темных туч драконы, и скоро я увидел, как один из них направился к утесу. Большое, завораживающее, таинственное существо, дракон опустился на край обрыва, вцепившись когтями в камни, свесил хвост вниз и сложил крылья. Харальд, облаченный в рогатый шлем, спрыгнул на скалу и встал напротив, держа в руке свою необычную длинную палочку.

— Приветствую. Ты принес то, о чем тебя просили? — спросил он с акцентом, выдававшим в нем немецкое происхождение.

— Принес.

Я ожидал, что всадник попросит показать ему палочку, и мне придется объяснять, почему я не могу этого сделать — если Олливандер прав, что помешает вампиру распространить свою проклятую магию на закартинный мир? Однако Харальд только кивнул, поверив мне на слово.

— Конрад о тебе рассказывал, — продолжил он, глядя на меня оценивающе, но не враждебно.

— А о себе он рассказывал?

Всадник вновь кивнул.

— Интересно, что, — пробормотал я.

— Мы общаемся с ним почти год, — ответил Харальд, — и за это время я узнал довольно много. Кажется, он военный преступник?

— С такой формулировкой его посадили в Азкабан.

Харальд улыбнулся в бороду.

— Ты не считаешь его преступником.

— Я тоже военный, — ответил я. — У нас довольно специфическая психология.

— У некоторых из вас, — уточнил Харальд. Я пожал плечами.

— А еще он сумасшедший, — сказал всадник. — Не знаю, всегда ли он был таким, или его изменил Азкабан, но временами его рассуждения можно объяснить только глубоким безумием.

— Я бы не назвал его сумасшедшим, хотя допускаю, что другие вполне могли бы. Когда мы общались мне было семнадцать; я и сам тогда был немного не в себе...

— Да, он рассказывал, как вы познакомились — ты собирался в гости к дементорам.

Я промолчал. Харальд постоял еще немного, развернулся, запрыгнул на плечи дракона, и животное, оттолкнувшись лапами, упало вниз со скалы, а через несколько секунд уже неслось к Азкабану.

Сумасшедший? Меня это не удивило. Четверть века в Азкабане — странно, что после этого кто-то вообще может связно общаться. Ничего не зная о взаимоотношениях Тейлора и викинга, не представляя, где висит азкабанская картина и как Тейлор до нее добрался — ведь не могла же она украшать его камеру, — я дал волю воображению, представив его как второго Хмури: может, без глаза, а может, без руки, которую он потерял в лабиринтах таинственного здания, и этот образ показался мне более правдоподобным, чем, к примеру, свихнувшийся обитатель одиночной камеры, заросший волосами, словно первобытный человек.

Кроме того, я не знал, что в такой ситуации положено чувствовать. Радость? Вину? Вообще ничего? Сколько ему сейчас лет? Должно быть, около семидесяти. Для прошедшего Азкабан это много — я видел Кэрроу, он был моложе, но выглядел лет на десять старше своего возраста... Не успев хорошенько обдумать все, что лезло мне в голову, я заметил слева от себя движение, обернулся, и на фоне застывшей тусклой абстракции, изображавшей неведомое заклятье, увидел знакомую фигуру, встретить которую здесь ожидал меньше всего.

Какое-то время мы смотрели друг на друга, потом портрет сказал:

— Я не могу такое пропустить. Увидеть Тейлора после Азкабана... надеюсь, ты не будешь возражать, что у вашего трогательного воссоединения окажется свидетель?

— И много еще собирается свидетелей? — спросил я.

— Полагаю, больше никого, — ответил Снейп. — Твой монах обещал сидеть в своей рамке. Он — существо истерическое, и в такие моменты ему следует быть подальше от всех, чтобы не привлекать ненужного внимания.

Я перевел взгляд на Азкабан.

— Не знаю, что за магия в этой картине, — проговорил я. — Хотя именно так Поттер и попал тогда в Хогвартс — через портрет в доме Аберфорта. Но то была магия Выручай-комнаты, а не человеческое колдовство...

— Проблема в том, что ты относишься к нашему миру как к искусственному, — сказал портрет, — а он такой же реальный, как и ваш. При определенных обстоятельствах из одного в другой можно перейти.

— То есть... — начал я, но портрет усмехнулся:

— Нет, я этого сделать не могу.

— А мы через картину Харальда можем?

— Вы можете перейти. Это мост из одной точки вашего мира в другую, а не вход в наш мир.

Эти "ваш" и "наш" немного меня отрезвили — я то и дело забывал, что говорю не с живым человеком, а с портретом — или, точнее, с жителем другого мира.

— У его картины какое-то особое свойство?

— У него самого — особое свойство, — ответил Снейп.

Я ждал объяснений, но портрет молчал. Мне было очень интересно узнать больше, однако вытягивать ответы клещами не хотелось, да и времени уже не было — из Азкабана возвращался дракон.

Крылатый ящер только подлетал к утесу, а я уже видел развевающиеся за спиной второго седока длинные волосы с проседью и на секунду подумал о представленном мною образе Тейлора — заросшего дикаря, но дракон сел, всадники спрыгнули на землю, и я мигом позабыл о своем беспокойстве.

В момент, когда Тейлор ступил на камни, я увидел его таким, каким не видел, да и не мог видеть в детстве, поскольку тогда ничего в этом не понимал. Для меня он был просто комендантом Хогсмида, военным советником Риддла, опасным и беспощадным убийцей по мнению своих противников. Я воспринимал его как одну из возможностей испытать свои границы и проявить удаль, не зная, как к нему относятся подчиненные, не умея видеть в нем то, что видели они. Сейчас я понял, какой властью он обладал над людьми, и что те, кто с ним служил, были готовы по его приказу — даже просьбе — сделать всё. Тейлор был идеальным командиром; обретя, наконец, собственную историю и возможность сравнивать, я смотрел на него и завидовал, понимая, что никогда не был и никогда не буду таким, как он.