Шкала Любви - Сколько живёт любовь?

Жизнь не сложилась, мало того прошмыгнула вильнув хвостом и обгадив. Она не заметила, как абсурдное желание отделаться от клейма походной жены постепенно становилось навязчивой идеей. После его смерти её жизнь подчинена одной этой цели. И она выполнит её во что бы то ни стало. Но она была слишком умна и осторожна чтоб ломиться в лоб. Всё накручивалось поэтапно. Рассчитывалось и воплощалось. Очень старалась ошибки не совершать. Действовала сама, только сама. Газетчикам передать нельзя, докопаются, переврут. А так всё чудесно получится. Запоздалая откровенность, желание показать изнанку жизни Рутковского. Она верила в свою удачу. Ведь несмотря ни на что считала себя везунчиком. А как же иначе — попался же ей Рутковский. Он один такой и повезло ей. Но не выгорело с любовью, зато должно повести с местью. Мужа и его дочь она как-то само собой выкинула из своего жизнеописания. На что они ей. Ведь историю творить может лишь имя Рутковского и его дочери.

Теперь она затеяв новую игру с жизнью, вернулась к идее собственника. Почему бы и нет — прошлое мираж, ну подумаешь выпал отрезок, зато будущее свободно и рисуй в нём всё что хочешь. Хоть мираж, хоть два... Надя не понимая её трагедии не вмешивалась и Галя осталась со своей выдумкой один на один. Она разговаривала с его портретом перед сном, лелея надежду увидеть картинки их фронтового общения во сне. Просыпаясь, она первым делом, здоровалась с ним. Идя на работу своим собеседником брала его. Она играла в игру, где он въявь существовал рядом. Позже подустав представила себе, что он был её мужем и умер. Отсюда она просто обязана была ходить проведывать его могилку. Почему бы и нет?! Ей доставляло массу приятных минут. Там всегда кто-нибудь был... Часто шла в музей. В Курске директор музея совсем интересная женщина попалась. Даже дружба завелась. Потихоньку Галина объявляла кто она такая есть — курская любовь Рутковского. А потом уж и вовсе в масштабах расстаралась— фронтовая любовь. Все сразу развешивали уши. А потом собрав народ читала его письма, предупредив — это личное. Никому. Ни-ни... Мол, я не могу вам поведать обо всём, это слишком, слишком личное, но поймите мой священный долг перед ним — сказать правду. "Кому, зачем? Кто уполномочил?"— задумывался что ли кто. Слушали с открытыми ртами. Вот народ! По крупицам создавая себе имидж несчастной влюблённой продвигалась вперёд. Она играла эту роль так глубоко и талантливо, с таким искренним чувством, выкладываясь, что даже сама верила. Люди кто слушал и сочувствовал — бывает, кто крутил пальцем у виска — совсем крыша поехала. Она не заметила, как игра и цель переплелись организовав безумный коктейль.

Юлия подняла тяжёлую голову от подушки и огляделась. Пусто. Кости не стало. Всё цело, на своих местах и простоит сто лет, если у внуков хватит ума не разорить гнездо, только нет его, Кости. Она всё время пытается ухватить за какую-то мысль и не может. В груди не хватало воздуха. Нечем дышать, совсем нечем... Проклятый удушливый тяжёлый ком, мешающий дышать, не давал думать. Может распахнуть окна, дверь... Как распахнуть, если нет сил подняться. К тому же здесь его запах и она не хочет, чтоб он ушёл. Время тянется резиной... Каждая минута тяжело, словно гранитный могильный камень ложится на плечи. Как заставить думать себя связно, вернуть свои мысли и жизнь в нормальное русло, когда земля уходит из-под ног. Душа скорбит и плачет, сердце застыло, а тело не хочет жить. Да и зачем жить, если его нет. Зачем нужно просыпаться с утра, открывать глаза. После смерти мужа мир перевернулся.

Это его кабинет. Небольшой, на два окна. Простой стол под зелёным сукном. Протянула руку и взяла его записную книжку. Развернула. Каждая страница частичка жизни: даты, имена, адреса, маленькие заметки. Они давно жили в своём маленьком мирке и крайне ограничили круг общения. Люди, которые были рядом, серьёзно проверены жизнью, обстоятельствами. Их не так много. В основном, это фронтовые друзья и Юлины родственники. Знакомых было много, но они находились в ином статусе. Если Костю предавали, он не мстил— просто вычёркивал в записной книжке имена. Совершенно не страдать по этому поводу не получалось. Его душа так и не научилась защищаться от хамства. Юлия, естественно, успокаивала, мол, если на всё обращать внимание, то с ума сойти недолго. О-хо-хо... После похорон, неделю продержалась на снотворном. Вспомнила, рассказ Жукова о том, как он пережил свою свинскую последнюю отставку. Просыпалась, пила вновь снотворное и засыпала. И так неделю. Не было сил умыться, провести расчёской по волосам, достать косметику. На кой чёрт она теперь вообще сдалась... Потом всё же заставила себя встать, прошла по широкому как взлётная полоса коридору, зашла на просторную кухню, заглянула во все комнаты. Нет! Его нет! Приняла душ, и сев за стол в его кабинете, где всё хранит память о хозяине, просидела сутки. Весь стол был завален его рабочими бумагами. Надо разобрать, но не могла. Сердце запеклось. Встала, уткнулась в его фронтовые карты, прижала к сердцу фронтовой бинокль, что он не выпускал в боях из рук. Ручные часы с потёртым циферблатом — сколько раз она подавала ему их в дни приезда Костика с фронта. Долгая жизнь вещей и короткая человека... Как всё это не справедливо. Ада волновалась, но Юлия справилась с ситуацией. Надо жить. Растёт посаженный его руками сад. Светит солнышко, и день непременно сменяет ночь. Жизнь не остановить, в школах начался новый учебный год. Возможность жить в мире, любить и ждать весну, подарил земле Костя. Частичка их любви во внуках, потом в правнуках будет радоваться голубому небу, цветущим садам и просто каждой минуте жизни. Тёплое облако воспоминаний село на голову, нежно ласкаясь коснулось сердца, опалило жаром душу и пролилось дождём по щекам. У них была большая любовь и счастливая жизнь, только вот её боль..., но кому это интересно. Она взяла рамку с его фотографией. Он ободряюще улыбался. "Люлю, ну что ты?! Я ж просил". Юлия прижалась губами к его губам. Да, любовь это точно не земное, скорее от Бога, она, как талант, либо даётся человеку, либо нет. Им с Костей выпало такое счастье. Вырвала из тетради лист бумаги и зачеркнула в нём клеточку в верхнем левом углу— один день без тебя. Завтра зачеркнёт ещё одну — два дня без тебя. Лист и ручка заняли своё место под фотографией. Теперь она будет считать без него дни. Дни которые она проживёт без него. Пусть их будет мало.

Под руку попала старая из сибирских лет фотография. Ещё одна, фронтовая из той серии, что присылала "воробушек". Накатило ощущение гуттаперчивости времени. С одной стороны, кажется, прошла бесконечность, а с другой— не покидает чувство, будто всё случилось только вчера. По-прежнему так сладко или больно... Как с этим жить, как? Надо найти в себе силы победить горе и отчаяние. Но где их взять. Если только от земли. Её полосовали, взрывали и ранили, а она борется, встаёт из пепла. Может поможет время, оно ж помогает земле... Прошли годы... Заросли травой окопы, покрылись асфальтом военные дороги. Поднялись из руин и пепла новые города и сёла. Зарубцевались раны на людях и земле и только души истерзанные войной не знают покоя. Им уже никогда не найти тот покой на земле и живым прошедшим этот ад тоже. Боль притупиться, но исчезнет совсем только с комком земли о крышку гроба. Вот и Юлина душа не может смириться с одиночеством, а возможно она вообще ушла вместе с ним и в зеркало на Юлию смотрит только исстрадавшееся тело. Ведь прежней Юлии нет. Да и как она может быть прежней без него. Незаметно полетят дни похожие друг на друга. Но надо есть, пить, делать причёску, шить платье... Зачем без него это, кто на неё будет смотреть? "Господи, за что же ты меня караешь, смерти прошу и той тебе для меня жаль!"— она упала на стол пахнущий его папиросами и разрыдалась.

Вошла Ада, взяла её руку, сказала звенящим шёпотом:

— Мне тоже плохо, но надо жить... Ты просто обязана за него и себя жить. Он просил... Он подождёт тебя... Нас...

— Если б не встретила его, я б никогда не вышла замуж...

— Господи, мама... Вы оба с ним не от мира сего и любовь ваша не земная. Как бы я хотела того же...

— А вдруг...— Юлия сама испугалась своей мысли.

— Нет-нет... И думать не смей. Он нас любил и дарил нам искреннюю любовь. Это нельзя изобразить или сыграть. Он действительно очень-очень любил нас.

Голос дочери дрожал. Юлия обняла Аду и опять разрыдалась. Ей выпала такая радость прожить с ним целую жизнь и не просто быть рядом, а любить и быть любимой. Бог не всем даёт такое счастье, а ей посчастливилось. Только хорошего всегда мало.

Теперь разрыдалась Ада.

— Он самый лучший отец. Помнишь как он чинил мне куклы. Я ломала, а он, чтоб не ругала меня ты, чинил.

— Помогал решать тебе задачи,— улыбнулась Юлия.— Я знала, но молчала.

— Брал меня с собой в поездки по частям.

— Учил кататься на лошади... Это можно, Адуся, перечислять до бесконечности.

— А, помнишь, как я ленилась после войны учиться, а он предупредил, что лишит меня своего уважения. Я бесконечно благодарна ему за науку. А как он страдал, когда болели внуки. Не спал, прогонял нас, а сам сидел возле них ночами. Давал лекарство, книги читал. Мам, он с нами навсегда. Да, мам...

Юлия поцеловала её в висок. Для себя она решила — ничего не изменилось. Он рядом. Просто вышел на минутку оставив на спинке стула свой мундир. Пыталась быть всегда с ним и любить только своего Костика. Даже готовя еду не забывала о его порции. Просто уехал в командировку, вернётся... Вдруг захочет поесть, а у неё всё готово. Ведь живя с ним она была счастливейшей из женщин. А в письмах к ней и семье он был человеком заботливым, нежным и даже робким, и ранимым. Когда они были вдвоём, Костик растворялся в чувствах. Как же это можно забыть, да и зачем?!

Она была крепкая и ещё не старая женщина. К тому же приятная во всех отношениях. Находились чудаки предлагающие ей руку и сердце. Отшучивалась, мол, нечем ответ держать: Костик забрал её сердце с собой. Шли годы, но даже попытки не было заполнить жизнь кем-то другим. Её семья— это дочь и внуки, а жизнь-борьба с горем и отчаянием. Они с Адой заново учились улыбаться и радоваться всему живому.

Юлия и так не бегала по подругам, а после его ухода — уединённость стала её постоянной спутницей. Она любила одиночество и теперь за них двоих свою семью и дом. Но спать ночами не могла... казалось просмотрит, пропустит его приход. Была безумно рада, когда ощущала его присутствие рядом. Они стояли у окна обнявшись или ложились рядышком и купая в нежности друг друга говорили, говорили. А утром он исчезал и она оставалась опять одна. Это не было сумасшествием, его держала рядом с ней любовь. Ей надо было отпустить, а она не могла и не хотела. Боялась, чтоб не спугнуть, об этом говорить с кем-то. Так и жила: ожидая ночи и его прихода. День борясь с собой и временем старалась поскорее прожить. Но жить без него — это не легкое дело. Не могла бывать там, где бывали с ним, встречаться с людьми говорившим о нём. Её приглашали на встречи, просили рассказать о Рутковском, но шла Ада. Юлия не могла говорить о Косте в прошедшем времени. Да и не любил он эти разговорные посиделки. На трибуне-то в праздники и то прятался за людьми, словно стесняясь тех погибших колонн бойцов. Не сразу заметила, что с Адой творится что-то не то. И это не только из-за смерти отца. Дочь всё чаще прятала грустные глаза. Потом догадалась. Ада была наполнена любовью родителей, видела их нежные жесты, улыбки, внимание друг к другу, страсть, поддержка и самопожертвования. В её же жизни был иной брак. Такая себе игра в одни ворота. И она была не готова воспринимать его в таком виде. Да и любить так как мать с полным доверием к любимому человеку, отдачей ему себя без остатка, она своего мужа не могла. Нет, сначала так и было, но потом поняла, что не за что. Она была похожа на птицу, у которой отрезали крылья. Для Юлии Петровны это было открытие. Как помочь дочери она не знала. Всё было совсем не просто... А тут со всех сторон начали наползать слухи. Словно кто-то по мановению волшебной палочки принялся вытаскивать из прошлого военную историю с "матрасом" и широко освещать. О красочных рассказах "воробушка" про безумную любовь к ней Рутковского передавались и народом и прессой, превратив тем самым жизнь Юлии и Ады в кошмар. Они обе тяжело переживали это. А дама ходила по ветеранским встречам и вечерам не с пустыми руками, нося фотографии. На тех фото они были вдвоём. Следом пошли в ход письма. Она декламируя читала их вслух. Юлия понимала, что барышня направляла такие титанические усилия с одной целью, из "подстилки" безумно хочется въехать в любовь. Смерть Кости развязала ей руки. К тому же Юлию не оставляла мысль, что ей усердно помогают. Иначе б давно заткнули и сидела б она на жёрдочке не чирикая. Как и все прочие бойцыцы её полёта. Но, как бы там не было, только вся её болтовня — неправда и Юлия не позволит ей насмехаться над памятью Кости. Юлия готова за него в огонь и воду. Но как остановить это безумие не знает... Легко сказать — не позволю, но что она может сделать. Пойти поговорить? Попросить? Напугать? Но с этой женщиной бесполезно говорить душой и сердцем, а Юлия не сможет заниматься разборками. Низко. Но что же делать, нельзя же просто наблюдать за тем, как она пользуясь его смертью, плетёт вокруг его имени паутину. К сожалению, люди обожают сплетни и дама играет на этом используя их любопытство к чужому грязному белью в своих интересах. Юлии рассказали, что та взяла моду приходить к его праху в кремлёвской стене и там тешить посторонних людей рассказами об этой чудной любви, в доказательство своих слов, демонстрируя письма и фотографии. "Это похоже на сумасшествие. Но "воробушек" не такая, с ума не сойдёт, скорее со всех нас сорвёт крышу по её милости. Значит, это опять какой-то дьявольский расчёт. У Кремля прохаживаются приезжие со всей страны. Следовательно, понесётся этот слух лавиной. Она наговорит им семь бочек арестантов. У женщины поразительные способности разносить сплетни. Какое-то извращённое удовольствие".

Юлия ещё не знала, что встретиться ей с "воробушком" всё-таки придётся.

Перестирывая и переглаживая его вещи много думала о вехах их с Костей жизни. Теперь она могла себе позволить это. Всё было прекрасно, пока служили на дальних гарнизонах. Откуда взяться аресту. В его пребывании в "Крестах" много тумана. У него не было врагов, только друзья. Вот-вот, значит, искать нужно среди них. Кому чужому он нужен... Что же могло послужить причиной? Пожалуй только профессиональная ревность и зависть. И если подумать, то такой человек был. Догадка чудовищна, но имеет шанс на существование. Да и тогда вся последующая жизнь Костика обретает свои углы. "Чего бы мне не подумать об этом раньше— и тут же одёрнула себя.— Он бы не поверил. Господи, как страшны люди, как тщеславны и мелочны они..."

Болит душа и никому об этом не расскажешь. Сестре просто стыдно, да и не привыкла жаловаться. "Всё хорошо, вот и весь разговор". Знакомым,— упаси бог. Лучше держать язык за зубами. Люди не всегда умеют хранить свои-то секреты не то что чужие. Да и нет у неё их. Привыкла в своём соусе мариноваться. Жёнам его друзей, нет-нет, хоть и собирались по праздникам, но близких отношений не было. Ей не по душе были все эти молодые подружки героических стариков. Что же делать, хоть об стенку бейся головой? Юлия расстроена до последней степени. Нельзя никому рассказать даже дочери. Она и так подзаведена лирическими разглагольствованиями "воробушка", а Юлии приходится делать равнодушное лицо и безразличный вид, чтоб она не наделала глупостей. "Не дай бог, Адка полезет с разборками. От той только перья полетят. С перьями чёрт с ней, но ведь шум поднимет". Позвонила Нине. Та всё бросила и примчала. Они сидели, напротив его фотографии в его кабинете и плакали. Юлия ревела рассказывая, а та слушая. Не выдержав та взвилась: