Теперь второе. Чем занимались эти кто-то? Поправка! Чем настолько важным они занимались? Вот тут я бы не бы столь категоричен, как фон Либентштейн. Хотя, о чем это я говорю, ведь юности свойственен максимализм... У нас есть эпидемиологическая ситуация с совершенно неизвестными ранее симптомами у заболевших и переносчиком заразы. Еще мы имеем крайне странного монголоида с просто фанатическими физическими данными.
Темная доска оказалась покрыта разными значками, обрывками слов, монограммами и аббревиатурами, которые были соединены между собой разнокалиберными стрелками и черточками.
— Что мы имеет в итоге? — он удовлетворенно окинул взглядом свои писанину. — Кто-то, прямо в подбрюшье у нашей наступающей армии проводит опыты по увеличению живучести солдата... Если конечно, Вилил не подводит зрение и, надеюсь, мозги, то речь идет просто о феноменальных успехах Советов.... Конечно, не помешал бы хоть какой-то экземпляр.
Итогом, всех этих размышлений явилось предписание официально продолжить расследование заражения немецких военнослужащих, концентрирую на самом деле все свои усилия на основной миссии — поиск и захват материалов по лаборатории русских с последующей отправкой всего добытого в стены Аненербо.
71
Над большим котлом медленно вился сизый дым, клочья которого с трудом пробирались сквозь густую листву деревьев. Клавдия Степановна, дородная женщина впечатляющих пропорций, сама себя назначившая поварихой, молча мешала густую похлебку.
— А чи не похлебка? — сама с собой разговаривала она, в очередной раз заглядывая в котел. — Бульбу кинула, грибочков цельное лукошко закинула... Соли вот только треба малую дольку.
Вдруг ложка, только что скользившая по ароматной жиже, застыла.
— Який еще там шум? — пробормотала она, оборачиваясь в сторону болота. — Кого еще там несет? О! Мати, мои родные! Идут, наш родненькие...
Словно молодуха какая, повариха вскочила на ноги и тонко закричала:
— Ой, бабоньки, наши идут! Идут, мои хорошие!
Из-за невысокого завала, образованными сваленными друг на друга деревьями, появлялись люди.
— Петро! — подхватил ее крик кто-то сбоку. — Петро!
Чуть не свалив невысокого дядьку, с трудом тащившего огромный мешок, рванула вперед улыбающаяся женщина.
— Вон он, вот он, мой ненаглядный! — молодой парнишка едва успел сбросить рюкзак с плеч, как на него налетел вихрь радости и счастья. — Как же я тебя ждала... Петро! Что такое? Рука?
Шедший следом партизан добродушно хлопнул парня по плечу.
— Добрая у тебя жинка, хлопец, — проговорил он. — А ты, что глаза на мокром месте? Ничего с твоим не случилось! Мы его як красного сокола берегли.
В какие-то секунды притихший, словно перед тяжелой грозой лагерь, взорвался.
— Смотри, Мишка, не надорвись, аж две девки обнимать! — скалил кто-то громко зубы. — Охальник!
Раздавался смех...
— Да, сестренки это мои! — откуда-то доносился возмущенный ответ.
— Сыми-то сумищу свою! Не бойся не укушу! — повариха тянула за рукав длинного как верста парня. — Что и мамку свову не признаешь?
Из палатки кто-то вытащил гармонь и с чувством начал выводить залихватскую мелодию.
— Эх, девки, бабы, молодежь, подходи, не зевай! — заводил народ юморной гармонист. — Расскажу я вам как делить мой каравай!
— Дурак, ты Федька! — рассмеялась в ответ разбитная деваха с шальными глазами. — Че у тебя там делить-то? Шишь с маслом!
Шум нарастал, подобно валу, обрастая все новыми и новыми звуками. Мягкие шлепки снимаемых сумок и рюкзаков, приятный слуха металлический перезвон патронов дополнялись звонкими поцелуями и заливистым смехом.
— А ты, что видела что ли? — ни как не успокоится гармонист, хитро поглядывая на стоявшую напротив него бабенку. — Можа там и ого-го!
— Да, тихо ты! — вдруг кто-то шикнул на него из-за спины. — Уйми свою музыку!
От неожиданности его руки дернулись и гармонь, издав жалобный полувздох, умолкла.
— А... Что? — дернув головой, гармонист повернулся назад.
Все молча стояли. Десятки человек, которые мгновения назад шумно радовались встречи, с недоумением перешептывались. Федька решительным движением отложил инструмент и начал пробираться в центр лагеря. Лишь отодвинув в сторону очередную одетую в ватник спину, он увидел причину всеобщего оцепенения...
— Я смотрю у тебя совсем плохо с головой, старшина? — Смирнов угрюмой глыбой нависал над невысоким собеседником. — Ты отказываешься исполнять приказ высшего командования? Идешь против советской власти, гнида? Что молчишь, Илья Степанович? — имя и отчество он произнес так, словно выплевывал каждую букву по очереди.
Перекошенное лицо разведчика не предвещало ничего хорошего.
— Вот, значит ты как заговорил, капитан, — буркнул в ответ тот, скидывая со спины котомку. — Гнидой меня называешь... Может еще и под трибунал хочешь отдать?! Что буркала свои выпятил? ....Хрена ты получишь моих людей!
Капитан усмехнулся кончиками губ и медленно расстегнул нагрудный карман. Под пристальными взглядами окружающих, он вытащил небольшой клочок темной ткани и, поднеся его к глазам, начал громко читать:
— ... Оказывать всестороннее содействие Смирнову Игорю Владимировичу ... Имеет право брать на себя командование военными частями... Подпись: И.В. Сталин,
Он высоко вскинул руку, демонстрируя небольшой клочок ткани.
— Все слышали? — спросил он, пытаясь каждому заглянуть в в глаза. — Я должен забрать с собой в Москву одного человеку — Ковальских Алесю... А, ты слышал, старшина, кем подписан мой мандат?
Голованко шумно выдохнул воздух сквозь сжатые зубы. Мелькнувший перед ним документ был не простой "бумажкой", о чем он, пограничник, не раз слышал.
— Я ее не отдам, — еле слышно проговорил он, набычившись словно боксер перед ударом противника. — Капитан, я ее все равно не отдам...
После этих слов передние ряды словно отхлынули от них. Пятачок пустого пространства вокруг двух людей становился все больше и больше.
Смирнову показалось, что он ослышался. "Что? Какой-то вшивый пограничник вякает против такого документа? — в его голове просто не укладывался сам факт такого ответа старшины. — Это же подпись товарища Сталина!". Его руки сами дернулись вперед и крепко вцепились в воротник партизана.
— Ты, что же старый пень совсем ошалел? — крепкие руки словно мощный механизм с силой трясли старшину. — Тебе сам товарищ Сталин приказывает какую-то девку доставить в столицу... Сам товарищ Сталин! Да, я тебя прямо здесь шлепну! — тряхнув в очередной раз, он отпустил трещавший воротник. — Ты меня слышишь, прямо вот этими руками шлепну! О! Падла!
Воздух словно выдернуло из его легких, а живот сразу же скрутило невыносимой болью. Разведчик даже не уловил сам момент удара, он лишь ощутил его последствия.
— Ты?! Сволочь! — задыхаясь и сипя от боли, бормотал капитан. — Ты поднял руку на старшего командира?
Неожиданно его осторожно подхватили под руку и мягко опустили на землю. Оказавший эту помощь, Голованко присел рядом с ним.
— Успокойся, разведка, — тихо проговорил он, наклоняясь к лица Смирнова. — Прежде чем орать, ты бы сам башкой своей подумал, о чем просишь?! — наткнувшись на недоуменный взгляд, Илья продолжил. — Знаешь, что это за девка?
Тот с шумом выплюнул тягучую слюну и выдохнул:
— Какое это имеет значение? Кто она сама? Кто ее родители? С кем она спит и что она есть? Главное, она может принести пользу стране! Только это сейчас имеет значение.
Старшина печально вздохнул.
— Это же сестра его, — прошептал он, кося взглядом в сторону высокого дуба. — Родная сестра... И ты мне предлагаешь, отдать ее... Лучшего способа подписать себе смертный приговор ты точно не найдешь!
Боль сразу же отступила куда-то в сторону. "Его сестра..., — прозвучавшая мысль просто снесла его мозг. — Да, он же... Боже мой! Какая к лешему Москва?".
— Что тут такое? Что за столпотворение? Вот где они сидят? — прямо из толпы вылез и начал орать врач, также ходивший с ними на операцию по освобождению заложников. — Товарищ капитан, вы собрались улетать? Да? Как, мне интересно бы узнать? А на Абая не надейтесь... В самые ближайшие время он умрет. С такими ранами как у него, люди вообще не живут!
Оба командира вскочили как ошпаренные. Смерть Абая сильно ударяла по обоим. Если первый точно терял как минимум опытного солдата и потенциального "подопытного кролика" для советских врачей, то второй оставался без одного из самых сильных защитников партизан. Оба не сговариваясь рванули в сторону наспех оборудованной операционной. Таким громким словом называлась здоровенная немецкая палатка с огромным пологом, куда запросто можно было вместить около двадцати человек.
— Да вот он, — махнул рукой врач на небольшой занавешенный уголок. — Вы посмотрите сами!
Действительно, врач не преувеличивал. Пока два лидера сотрясали воздух, якут продолжал терять кровь.
— Как это так, доктор? — из капитана, казалось, окончательно вынули внутренний стержень. — Вы, что совсем ничего не можете сделать? — Плотные марлевые тампоны медленно впитывали кровь, становясь похожими на огромных пиявок, присосавшихся к ране.
Невысокий человек с жидкими черными волосами лежал практически неподвижно. Его руки были неестественно выгнуты, словно имели дополнительный сустав. Потрепанный комбинезон на груди был порван в клочья и из темно-зеленого приобрел буроватый оттенок.
— Я похож на волшебника? — Карл Генрихович, осторожно касаясь рваной ткани, освободил раны. — Видите? В него выпустили почти обойму... А с боку кажется ножом задели. И что с ним делать?
Скрюченное тело начало трясти. Все нарастало волнообразно. Легкие, еле заметные судороги, резко сменялись мощными рывками от которых тело едва не подпрыгивало.
— Олухи! — если только не взвизгнул врач. — Держите его! Руки! Сверху налегай! О! Больно! Лягнул меня...
Два здоровых мужика навалились на Абая, который несмотря на свое тщедушное тельце, оказался исключительно здоровым. Девяностокилограммовые туши Смирнова и Голованко с трудом удерживались на лежащем якуте.
— Осторожно! Кровь! Опять пошла кровь! — Очнувшийся от удара, врач снова взялся за руководство. — Крепче наддай! Надо остановить кровь! Да, что же это такое?! Нож! Ноже мне! Реж, старшина! Реж!
Из ран вместе с вступающей кровью лезли светлые нитевидные отростки, так отвратительно похожие на заразных паразитов. Они пробивались сквозь марлевые тампоны, окрашиваясь в ярко красный цвет. Небольшие тельца мягко покачивались, будто извиваясь...
— Еще лезут, боже мой! — плоть якута в некоторых местах с треском лопалась и оттуда лезли целы пучки древесных нитей. — Откуда же они берутся!
Внезапно, якут захрипел. Багровое от напряжения лицо немного приподнялось и выплюнуло темный сгусток какой-то мерзости.
— Аал Луук Мае, — шевелились потрескавшиеся губы. — Я иду к тебе! Элей ботур готов служить тебе, Владычица Великого леса...
— Что он говорит? Я ни чего не расслышал! — воскликнул капитан, державший раненного за ноги. — Что он там бормотал?
— Отпустите меня, дети железа, — шептал Абай, открыв красные как кровь глаза. — Отпустите меня в лес... Я не могу больше здесь находиться... Аал Луук Мае, я иду к тебе!
Тело дернулось в последний раз и замерло. Шумно дышавшие мужики не сразу сообразили, что стиснутое со всех сторон тело, больше не старается вырываться. Карл Генрихович осторожно коснулся его виска, стараясь нащупать биение сердца.
— Кажется, теперь точно все, — с горечью вздохнул он. — Что теперь делать? — его взгляд остановился на Смирнове. — Товарищ капитан, его надо доставить в Москву. Этому телу просто цены нет... Здесь я с этим примитивом ничего не смогу узнать!
— В Москву..., — пробормотал разведчик, не отрывая взгляда от лежащего тела. — Как? Пока будет запрос да прибудет самолет, от тела может ничего не остаться... Черт! Что же я предъявлю там?! А?
72
Дальний секрет партизанского отряда расположился прямо в самой гуще орешника, в его тесно переплетенных лещинах. За многочасовое бдение караул оборудовал себе удобный наблюдательный пункт. За стеной прутьев было все аккуратно срезано, на слегка торчащие обрезки накидали земли и все это сильно утоптали. Однако Пашку, одного из самых юных бойцов отряда, такие удобства совсем не радовали. Пожалуй все было совсем наоборот...
— Вот, черти полосатые, — ругнулся тот в полслова сразу же оглянулся, не слышало ли кто. — Чего толку здесь сидеть? Почитай возле самого болота штаны протираю... Вона, дальше только тина да жабье!
С угрюмым видом он вытащил из-за пазухи с трудом выпрошенный наган. Сергеевич его выдавал с таким лицом, словно отрывал от груди собственного ребенка.
— И чего он? — продолжал спорить Пашка с командиром. — Як на посту можно без оружия? Да ни в жизнь нельзя! А вдруг немчура какая пойдет... Я раз! На! На!
Боек револьвера несколько раз щелкнул. Юный партизан с настороженным видом водил стволом оружия по сторонам, выцеливая скрывающегося врага.
— Где же ты, немец проклятый? Подь-ка сюды! — бормотал она, крепко сжимая ободранную рукоять. — А-а-а-а-а! Больно ведь! Ну-ка отпусти ухо!
Невысокий потрепанного вида дядька неожиданно выскочил из-за дерева и уцепил мальчишку за ухо. От испуга тот выронил револьвер на земля и засучил ногами по ореховым пруткам.
— Отпусти, дядька! — с трудом не срываясь на плачь, кричал он. — Больно ужо! Отпусти, а то щас как крикну! Наши в миг тебе выдадут горячих...
— Не балуй малец, — невозмутимо проговорил незнакомец, поднимая с земли оружие. — Кричи сколько влезет. Вот пусть придут и полюбуются на такого партизана! Рубаха в грязи, морда в каких-то цыпках, да вон и револьверт без патрон. Тоже мне боец! Смех один! Таких бойцов вон на кухню надо! Щи варить, да картоху чистить. Эх ты!
Отпустив ухо притихшего пацана, он поправил на нем рубашку и пригладил кое-как его волосы. Потом с укоризненным видом осмотрел его и сунул в руки пистолет.
— На, держи, боец, — усмехнулся мужичок, расстегивая карман на пиджаке. — Вот тебе и документ! — говор был у него немного тягучий, да и окончания некоторых слов он проглатывал, словно не выговаривал. — Читать то поди научили, партизанский часовой?!
Цепко ухватив револьвер, Пашка вновь приобрел свой прежний залихватский вид, а с ним и старые ухватки. Подбоченясь, он внимательно оглядел своего обидчика. Прохожий, как прохожий... Выглядел он совершенно обычно для этого времени. Приглаженные черные волосы, немного навыкате глаза, сверкавшие из под светлой кепки. Из одежды Пашка обратил внимание только на сапоги. Хорошие, крепкие на вид, густо смазанные дегтем — сто лет носить и не сносить.
— Чай не маленький, сумею буквы разобрать, — буркнул он, наконец, в ответ, когда закончил с рассматривать сапоги. — ... Э... Маркин Семен Николаевич... Кузьминской школы ... село..., — желтоватая бумага с расплывшимися чернилами с трудом поддавались усилиям мальчишки. — Вот, направляется учителем... Учитель что-ли? — пацан уже с любопытством уставился на мужика. — У нас есть уже учительница — тетя Агнешка. А ты?
