1. Морские короли. Дороги судеб

Вот ведь, и зло может во благо пойти! Не обсчитала б она старую ведунью, та не разгневалась бы, и жить Магдалене с чернотой. Плохо жить, тяжко, тоскливо...

А сейчас куда как легче! И денежку заплатили за заговор, и жильцы валом валят... жить да радоваться!

Но обсчитывать постояльцев она еще до-олго не решалась.

А вдруг вернется? А вдруг не все вымела?

Страшновато...

* * *

Алаис о Магдалене не вспоминала вовсе. Вот еще...

Напугала тетку, выбила свои деньги, даже с верхом, и отправилась восвояси. Магдалена-то пес с ней, было и прошло, а вот как, не привлекая внимания, по дороге из пункта 'А' в пункт 'Б' превратиться из старухи — в молодого парня?

Хотя пару мест она приглядела. Очень удачных. Между городской стеной с одной стороны, мусорной кучей с другой и кустом с третьей. Зашла бабка и зашла, а может, и не бабка, и даже не зашла... бывает!

Выглядело это так.

Мужскую одежду она заранее нацепила под старушечью, так что в нужный момент зашла за мусорную кучу, там распрямилась и сняла юбку, которую тут же засунула в сумку.

Все. Была старуха, стал старик.

Волосы она подрезала постепенно, по одной пряди, сжигая их в камине. Но осторожно, чтобы запаха сильного не было. Тщательно проветривая комнату, убирая малейшие следы...

Пару 'седых' прядей она оставила, пришила к косынке, которую теперь и сняла. И тоже сунула в сумку. И осталась с рыжим хвостом чуть ниже лопаток.

Здесь так ходят.

Посох летит в кучу мусора, гарола извлекается из мешка и вешается за спину. И остается последний штрих — лицо. Заранее намоченной косынкой пройтись по лицу, стирая морщины. Раз, второй, третий, быстрый взгляд в зеркальце. Вытереть в уголках глаз, на висках, на шее...

Вывернуть плащ наизнанку. Был темно-грязно-синий, стал черный, но с синей подкладкой. На руки — новшество, перчатки без пальцев. Сама лично сделала. Купила у старьевщика кожаные перчатки, нашила на них медные бляшки, обрезала пальцы...

Чего уж, силы нет, так хитрость будет!

Если правильно ударить кулаком в такой перчатке, есть возможность лишить врага глаза. Или нанести ему несколько болезненных порезов. А лицо — место сложное, любые повреждения на лице обильно кровоточат, лишая человека уверенности.

Пальцы!

Убрать полотенцем следу грима с пальцев.

Все?

С Богом!

Можно с Арденом, но она на любого согласна.

Описывается преображение долго, а на деле...

За те десять минут, которые потребовались Алаис, никто и не заглянул за мусорную кучу. Зашла бабка, вышел парень, и пошел по городу, закинув за плечо гаролу, к которой для удобства был привязан крепкий шнур.

Идти было сложновато.

Женщины ходят более грациозно, раскачивают бедрами, привлекая внимание к определенной части тела, ноги ставят достаточно близко. А у мужчин нет вихляний бедрами, если это не мужчины определенного сорта. Движения мужчин более линейные и размашистые, прямые и четкие.

А если рассматривать человеческое тело, как маятник, мужчины, шагая широко, больше раскачивают его плечами и руками, для равновесия. Вправо-влево.

А женщины, за счет движения бедер и коротких шагов качают его же вверх-вниз. Алаис приходилось тщательно следить за своей походкой, и это ее еще спасал опыт жизни в джинсах. Местные женщины штанов не носили, а если носили, то выглядели в них... неестественно. Она же шла типичной 'моряцкой' походкой, слегка утрируя раскачивания, но это никого не удивляло.

Гарола отвлекала на себя внимание, широкий плащ помогал скрывать часть движений, как и мешковатые штаны с рубахой. Так что до нового жилья Алаис добралась без происшествий.

Глава 10.

Губит людей не пиво...

В новом жилище на Алаис посмотрели без интереса.

— А, ты что ли... бабкин внучек?

— Я.

— А звать как?

— Алекс.

На стойку перед Алаис лег здоровущий ключ размером с ладонь.

— Комната третья по коридору.

— Благодарствую.

Алаис развернулась спиной и уже собралась уходить, как...

— Слышь, парень, а игрушка у тебя для красоты?

— Для игры, — отозвалась Алаис. — А чего?

— Сыграй чего хорошего? Цельный день сижу, скучаю...

Алаис на миг задумалась.

Проверка?

Очень может быть что проверка. Но тогда отказываться нельзя, никак нельзя...

Гарола сама скользнула в руки. Она устала лежать в лавке старьевщика, она соскучилась по теплу человеческих ладоней, и сейчас дерево доверчиво, словно котенок, льнуло к пальцам. Цеплялось струнами за подушечки, уютно устраивалось в изгибе тела...

— Только дяденька...

— Какой я тебе дяденька? Говори, господин Агилар.

— Хорошо, господин Агилар. Только коли не понравится не бейте, ладно?

— А что так сразу-то?

— Да я не так, чтобы очень опытен. Сам сочиняю, сам пою...

— Ну-ну...

И Алаис, мысленно благословив Владимира Высоцкого, коснулась струн.

— Баллада о любви.

Когда вода всемирного потопа...

Отзвучали последние строки, Алаис красиво завершила дело аккордом, и взглянула на хзяина. Тот сидел, полуприкрыв глаза.

— Красиво. Непривычно, но красиво. А еще что-нибудь знаешь?

— Знаю, господин Агилар.

— Такое же?

— Да нет... Баллады знаю, сказки разные, чуток стихи складываю...

— Откуда так?

— Батяня научил. Он мастером был, хоть на гароле, хоть на флейте, хоть в барабан постучать, а меня Арден не сподобил. Так, струны чуток дергаю...

— А еще что-нибудь спой?

Алаис было не жалко. 'Катюша' вполне подошла для современных условий. Разве что пограничье поменяли на заставу, а так все один в один. И цвет яблонь, и девушка.

Господин Агилар слушал серьезно.

— А баллады знаешь ли?

— Знаю. Но исполнять долго.

Аргумент был принят.

— Надолго ты к нам?

— Бабушка сказала дней на десять. Потом или дядька смягчится, или мне где местечко найдут...

— Не хочешь пока у меня в трактире подработать? Серебрушку за вечер я тебе заплачу, не обижу, ну и что сверх накидают — твое будет.

Алаис подумала. Вообще, условия были неплохие — на первый взгляд. Но!

— Вечер — это с какого часа и по какой?

— Указом короля кабаки в полночь закрываются, так что... с восьми до первых петухов.

— Я постоянно должен что-то играть?

— Да нет. Это ты пальцы в кровь сотрешь. Но скучать люди не должны.

— А если кому песня не понравится? Кто меня у толпы отбивать будет?

— Вышибала у меня есть. Шепну словечко, но ты и сам не плошай. Квартал здесь не самый тихий, всякое бывает.

Алаис кивнула.

— День можем попробовать, если подойдем друг другу — дольше поработаю. По рукам?

— Этот вечер?

— Да.

— По рукам.

Рука Алаис утонула в руке мужчины. Господин Агилар засопел, перевернул ладонь Алаис тыльной стороной вниз и вгляделся в тонкую кожицу.

— Ишь ты, руки у тебя какие...

— Отец говорил — у всех музыкантов руки изящные, если они тренируются с детства.

— И маленькие потому?

— Я же еще расту!!! — возмутилась Алаис насколько могла искренне. — Да и батя из благородных был!

— Ишь ты... из благородных?

— Говорил — незаконный сын барона! Мож, и сбрехнул, только у него тоже ручки маленькие были, что у девки.

— Ну-ну... Иди тогда, отдыхай. Поесть в комнату принести?

— Если не в тягость.

— Служанке скажу.

— Благодарю.

На стойку легли деньги за десять дней, не считая оставленного 'бабушкой' задатка.

— Если подольше задержаться придется, еще добавлю.

Господин Агилар посмотрел, сгреб деньги, вытащил из горсти одну серебряную монету и протянул Алаис.

— На...

— Вперед денег не беру.

— Ишь ты...

Но в голосе мужчины слышалось уважение. Алаис пошла по лестнице наверх, слыша, как мужчина призывает служанку и на ходу перебирая песни, которые хранились в ее памяти. Выходило много...

Надо посмотреть, подумать... может, 'конька-горбунка' им сбацать под бряканье? Или сказки Пушкина?

Самая та аудитория.

А привыкать надо, еще как надо! Лучше потренироваться здесь и сейчас, чем спалиться там и потом.

* * *

Вечером Алаис, не без трепета душевного, переступила порог маленького трактира 'Посох и свинья'. Огляделась из-под ресниц.

Неплохо, очень неплохо.

Трактирчик не из тех, что только для чистой публики, но и не полное дно, где на стол облокачиваться опасно, потому как прилипнешь.

В одном углу — стойка, весьма похожая на современные, только за ней не батарея бутылок, а несколько бочек. Разумно, стекло здесь недешево. Одна драка — и годовая прибыль перейдет в убытки. Может, и есть тут бутылки, но спрятаны получше. А глиняные кувшины — товар дешевый. Хоть десятками закупай.

В другом углу — камин. Здоровущий такой, быка зажарить можно. И, судя по вертелу и потекам жира, он используется и для готовки.

Столы нельзя назвать чистыми, но видно, что протирают их хотя бы раз в два дня. На стенах, которые не мешало бы побелить, развешаны косы лука и пучки каких-то трав.

Есть стулья, есть скамейки, столы делятся на две категории — для компаний, большие, на шесть-восемь человек, и для двоих. Там, где для компаний — там стоят скамьи,, а вот 'камерные' столики оборудованы стульями.

Полы посыпаны свежей соломой. Действительно свежей, без объедков.

Неплохо, весьма неплохо.

Народу было уже достаточно, так что Алаис прошла к стойке. Подумала, вспрыгнула, и устроилась на уголке, благо, сколочено было на совесть.

На нее тут же уставились десятки блестящих глаз.

Стало страшно, но только на миг. Потом Алаис улыбнулась привычной улыбкой.

— Чего спеть? Повеселее, подлиннее? Принимаю заказы...

— Давай что-нибудь подлиннее. И подушевнее, — распорядился голос из угла.

Других заказов не последовало, и пальцы Алаис легли на струны. Не подведите, Александр Сергеевич?

— Царь с царицею простился, в путь-дорогу снарядился...

Сказка о мертвой царевне пошла весьма душевно. Слушатели искренне переживали, несколько раз обматерили мачеху, посочувствовали королевичу Елисею, а когда царевна все же отравилась яблоком, ахнул весь трактир.

Даже трактирщик не перебивал, даже девица, которая разносила пиво, старалась делать это потише. Голос у Алаис был не очень громкий, но звонкий и сильный, он разносился по залу, достигая самых дальних углов.

Мелкие ляпы с рифмой слушатели ей простили. Бывает, что сказать? В размер она более-менее попадала, гаролой себе подыгрывала, отмечая то особо драматические, то лирические моменты, история интересная, да и вообще — тут больше принят белый стих.

Но все кончается, закончилась и сказка.

— Тут и сказке конец, а кто слушал — молодец, — закончила Алаис. И еще раз перебрала пальцами струны.

В трактире повисла тишина.

Девушка приготовилась нырять за стойку, но оказалось, что все не так плохо.

Не принято в этом мире было аплодировать. Поэтому окончание сказки приветствовали восторженным ревом, а к ногам девушки полетели монеты.

Прежде, чем Алаис поняла, что с ними делать, служанка принялась собирать доход,, который потом и положила на стойку. Может, и утаила пару монеток, что ж. Поползай-ка на полу, среди соломы...

— А что покороче есть? А то заслушались, аж в горле пересохло?

Алаис выделила взглядом сказавшего. Молодой наемник улыбался так дружелюбно, что хотелось улыбнуться ему в ответ. Но — нельзя.

Она сейчас не девушка, да и время тут не толерантное. За такие улыбочки могут и в челюсть двинуть.

— Для вас, господин... и для нашего гостеприимного хозяина, который позволил мне здесь поработать... Губит людей не пиво, губит людей вода!

Трактирщик одобрительно кивнул, и Алаис прошлась по струнам. Лихо, с перебором.

— В жизни давно я понял...

Песню пришлось исполнять четыре раза. Последний — 'на бис' и всем трактиром. Под стук пивных кружек. Эх, великая сила искусства.

Трактирщик расщедрился настолько, что толкнул кружку пива и к Алаис.

— Промочи горло, паренек, потом продолжишь.

Гости ответили разочарованным 'ууууу', но как-то не всерьез. Все поняли, что вечер будет интересным, а раз так, можно и дать парню чуток передохнуть. До полуночи еще много времени.

* * *

После полуночи господин Агилар выпроводил последнюю компанию. Трое мужчин, по виду типичные подмастерья, нехотя расходились, горланя от всей души:

— Губит людей не пиво! Губит людей вода!

Алаис подумала, что песня станет хитом сезона. Жаль, что авторских отчислений тут не предусмотрено.

С другой стороны, вряд ли Леонид Дербенев писал ее ради наживы. Ради удовольствия — безусловно. Чтобы пошутить, посмеяться, чтобы что-то донести миру. Писал, потому что не мог иначе.

Когда пишут ради денег, это звучит совершенно иначе, понятно же...

Почему поп-песни — это шлягер на месяц, а советские — на века?

Потому что в старые песни душу вкладывали. Ну да ладно...

Трактирщик протянул Алаис кружку.

— Пей, паренек. Не то завтра охрипнешь. Тяжко сегодня пришлось?

— Тяжко, — честно призналась Алаис.

В кружке оказалось горячее молоко с маслом. Не слишком вкусно, но горло просто жизнь почувствовало. Господин Агилар наблюдал за ней с симпатией.

— Завтра что новенькое споешь, или это же?

— У меня историй много, песен тоже. Надолго хватит, — усмехнулась Алаис. — Потерпите?

— Спрашиваешь! Я сегодня, считай, пятидневную выручку сделал. Если и завтра...

— что, плату поднимете? — не удержалась Алаис.

Господин Агилар расхохотался, и так треснул ее по спине,. Что девушка едва носом в молоко не впечаталась.

— А ты парень не промах! Нет, не подниму. Сниму.

— Вот как?

— Срежу тебе за комнату еще серебрушку.

— Благодарствую.

— Тока эта песня про пиво...

— А что с ней не так?

— Да все так. Почитай, у меня за сегодня его втрое выдули! Только второй куплет...

Второй куплет Алаис переделала. Теперь он звучал примерно так.

Как-то трактирщик толстый, друг незабвенный мой

Пиво всего однажды взял и развел водой

Крикнул он убегая, били его тогда

Губит людей не пиво! Губит людей вода!

Да простит Алаис великий Л. Дербенев, но не понимали в этом мире, как можно судить за разбавленное пиво. Здесь за него просто критиковали — ногами по организму. Вот и пришлось переделывать.

— Давай его я буду петь? А то слишком уж многозначительно народ пиво пробовал?

Алаис усмехнулась про себя.

— Как скажете, господин Агилар. Попробуем?

— Ты б отдохнул...

— В синем море отдохнем, — поговоркой ответила Алаис. Заодно подумала, что армянские мультики тоже подойдут для пересказа.

И привычно коснулась струн.

Сначала она пела одна. На втором куплете вступил господин Агилар, поддерживая ее голос своим, а припев уже исполнял он один.

— Эх! Губит людей не пиво! Губит людей вода! Да!

А накидали Алаис неожиданно много. Почти два золотых, только серебром и медяками. Так вот недельку попоешь, и считай, проживание отработала.

* * *

Алаис пела в таверне уже четвертый день.