Заклятые супруги. Золотая мгла

Взгляд — глаза в глаза, слишком жуткий, чтобы его выдержать.

— Как ты взломала защиту?

— Силой мысли.

Резкий удар кулаком в стену оглушил. Хруст, крошево пыли взметнулось рядом с моим лицом. Я шарахнулась в сторону, полыхнувшая внутри тьма растекалась подобно разлитым чернилам, мир поблек и сжался до точки, а вернулся ослепительно темным. Спальня превратилась в скопище теней, мрака и холода. Я чувствовала надрыв грани, самую суть смерти, с которой сроднилась во время тренировок. Она пила меня, я — ее, биение двух сердец затихло, а потом взорвалось оглушительным стуком. Серебряная паутина окутала непроницаемым коконом, с пальцев сорвалась тьма, тонкими щупальцами пронизывая комнату. Солнечный лед, исходящий от Анри, иглами впивался в кожу. Сила хэандаме клубилась мерцающей дымкой и ослепляла сиянием в глазах.

— Не подходи, — сдавленно пробормотала я, когда он шагнул ко мне. — Назад!

Анри тихо выругался: взгляд его вонзился в лежащую на кровати печатку.

— Ты виделась с Эльгером?!

Я рассмеялась — громко, надрывно, зло. Не хотелось сыпать банальностями, а ничего умнее: "Не твое дело", — в голову не приходило. В нее вообще мало что приходило сейчас.

— Вы правы, у меня не сложились отношения с отцом. И к любви я была не готова.

— Письмо графа Аддингтона адресовано Симону.

— Да вы что?!

Браслет дернуло болью. Едва уловимой, как если бы я пыталась сковырнуть свежую корочку с ранки. Потом — сильнее, в груди расплескался жидкий огонь. Моя боль или его? Наша общая? Не знаю. Вряд ли. Ему не может быть больно. Такие, как он, не умеют чувствовать.

Я бросилась к двери, но Анри преградил мне путь.

— В прошлом году Лавиния вынесла из хранилища твою кровь и кровь Винсента. Эльгер получил подтверждение тому, о чем раньше мог только догадываться: ты действующий некромаг. С этого дня его желание заполучить тебя в свою коллекцию переросло в одержимость. Только в отличие от сына он действует тоньше.

— Так я была твоим заданием? Серьезно.

— Серьезно. — Он смотрел мне прямо в душу. — Была.

Горечь. Тонкая и противная, как пенка на молоке. Никогда не любила горячее молоко из-за этой собирающейся на поверхности липкой дряни — ощущение, что жуешь мокрую паутину. Навернувшиеся на глаза слезы так и не пролились, растворились бесследно. В мире и без меня достаточно сырости, страдать буду потом. Сейчас нужно отсюда выбираться.

— Уйди с дороги!

Он не двинулся с места, и тогда я ударила. Сорвавшиеся с пальцев вязкие нити тьмы устремились к Анри. Я вложила в демонов удар всю силу, но мгла поглотила чернильные брызги до последней капли. Я била снова и снова — зная, что хрупкая на первый взгляд золотая дымка развеет магию без остатка. Била отчаянно, сумасшедше, зло. Смертоносные черные плети растворялись на глазах, кляксы летели в стороны, оставляя отметины тлена на полу и обоях.

— Тереза, остановись.

Голос его был угрожающе тихим, а взгляд чужим. Сумасшедше чужим, залитым расплавленным золотом.

— Ты делаешь хуже только себе.

Не только. Но он прав, мне его не зацепить.

Я судорожно вздохнула: магия заполняла меня как вода оставленный без присмотра кувшин — стремительно, неотвратимо, но бесполезно. Время замерло, сила билась во мне, пытаясь обрести свободу, и подобно ей билась о хрупкую человеческую оболочку мощь хэандаме. Я видела знакомые черты сквозь призму смерти: бледное лицо в сияющей дымке и эти ненормальные глаза.

— Нам нужно успокоиться. И тебе, и мне. Садись. Сюда.

Он указал на кровать, но я не пошевелилась.

Анри вытащил из кармана платок, перетянул руку, сквозь белый шелк тут же выступили крохотные пятнышки крови. Окружающее его золото медленно таяло, и я перевела напряженный взгляд на вмятину в стене, от которой расходились трещины. Дернулась, когда он сжал мои плечи, силком подтащил к кровати и заставил сесть.

— Эрик передал тебе кольцо?

В стоявшем передо мной человеке не было ничего от мужчины, что носил меня на руках, ничего от Анри, которого я обнимала на берегу Ирты. Ни капельки от навязчивого аристократа, который так раздражал на первом балу сезона и одним поцелуем перевернул всю мою жизнь. А проклятый лунник лежал в верхнем ящике комода, под лентами. Засохшие цветочки на тонком стебельке.

— Отвечай.

Только голос, от которого так сладко кружилась голова, остался прежним — глубокий, низкий, ласкающий. На миг показалось, что я сейчас завизжу, как Луиза, которая увидела паука.

— Это допрос?

— Как тебе будет угодно.

Все это время он со мной играл. Или правильнее будет сказать — мной? Моей жизнью, моими близкими? Слабостями, страхами, чувствами, потому что все они собраны в его чудесной шахматной шкатулке. Даже брат ему поверил. И Луиза, и Лави, и матушка. Анри подобрался к нам так близко, как никому до него не удавалось. Всего-то и надо было — запудрить мозги одной идиотке. И что бы ему поручили дальше? Завершить начинание Итана?

Сволочь.

— Да.

— Очередное письмо? Как ты вообще додумалась пойти на встречу с ним?

Я смотрела на приоткрытую дверь. Можно попытаться проскользнуть. Может даже получится, если я буду достаточно убедительна. Если Анри решит, что я растерялась и сдалась.

— Хотела вас защитить, — правду говорить проще всего. — Он заявился ко мне в сон. Угрожал. Я вспомнила, что с вами сделала мгла, и поняла, что не могу позволить этому повториться.

— Твоя подружка знает про Эльгера?

— Нет. Я сказала, что мы с вами поспорили.

— Значит, не было никаких примерок.

— Вы потрясающе догадливы!

— Не захлебнись сарказмом. — Он подошел вплотную, и я судорожно вцепилась в покрывало. — Ты собиралась драться с Эриком. Я правильно понял?

— Я тренировалась все это время...

На последних словах голос позорно сорвался, и я решила помолчать. Уставилась на браслет, кожа вокруг которого слегка припухла.

— Где? У леди Лефер?

— Нет. Я попросила ее снять квартиру.

— Она совсем дура?

Цинично, хлестко, наотмашь. Так, что на миг перехватило дыхание.

— Загляните в ваше чудесное досье, там все написано.

— Досье не всегда соответствует истине. — Анри уже не говорил, а рычал, мне же стоило немалых усилий оставаться на месте. — В твоем тоже написано, что у тебя есть мозги.

Я дернулась, как от пощечины.

— Вы сами это написали.

— Что он тебе наговорил?

— Обещал вас убить, — прохрипела я. — Надеюсь, в отличие от вас он выполняет обещания.

Теперь отшатнулся Анри. Побелевшие губы тронула холодная улыбка.

— Проверим это в самое ближайшее время.

Он отвернулся и подошел к тумбочке, чтобы налить себе воды, я же рванулась вперед. Единственная возможность, краткий миг, и ведь почти удалось — я была в коридоре, когда он меня перехватил. Рывком втянул назад, с силой прижал к стене.

— Ты не выйдешь из дома, пока мы не закончим разговор.

— А потом выйду?

— Совсем дурная?

Совсем. Я подставила свою семью. С тем же успехом можно было притащить в Мортенхэйм ядовитую песчаную змею и отпустить в комнатах брата.

— Будьте вы прокляты! — прошипела я. — Ненавижу, ненавижу, ненавижу!

Пальцы Анри впились в плечи, он оторвал меня от стены и встряхнул: голова мотнулась назад. Я рванулась из его рук — снова и снова, исступленно заколотила по груди, но это было все равно что лупить по каменным стенам. Один раз даже удалось влепить пощечину — ногти оставили глубокие кровавые борозды на смуглой щеке. Анри мгновенно перехватил мои запястья, сжал с силой, до боли. Я вскрикнула и ударила потоками глубинной тьмы.

Ослепительная золотая вспышка сожрала чернильные плети, хлестнула по глазам, окутала обжигающим коконом. Анри отшвырнул меня, но недостаточно быстро. Тело полыхало: пламя внутри, пламя снаружи, как если бы я глотнула убийственно жгучий яд из настойки наэла. Наверное, так себя чувствовали люди, всходившие в Темные времена на костер. Тьма сочилась из раскрытых ладоней, как если бы я истекала кровью, бессильно и жалко: по платью, под ноги.

Я налетела на тумбочку, тонкий хруст лопнувшего на тумбочке графина оборвался звенящей тишиной. Вода и осколки брызнули в разные стороны, мгла стремительно таяла. Я пошатнулась, поймала взгляд мужа — дикий, нечеловеческий, страшный. Браслет на руке почернел и словно превратился в ржавую проволоку, острые жала которой впивались в кожу. Анри бросился ко мне как раз в тот миг, когда я рухнула вниз, в бездонную пропасть.

И пропасть эта была заполнена солнечным пламенем до краев.

36

Горло пекло, внутри бушевало пламя, пить хотелось зверски. Такое чувство, словно в печке побывала. Уставившись на графин, я невольно облизнула губы. Никогда еще половина кровати не казалась такой бесконечной. Миг, когда руки сомкнулись на стеклянной ручке, стал самым сладким в жизни. Я поднесла тяжеленный графин к губам, чудом не расплескав половину, поперхнулась первым же глотком. Закашлялась, снова приникла к горлышку и принялась пить — жадно, вода текла на кровать, на сорочку, но я не остановилась, пока не осушила его до последней капли.

Жар немного поутих, и я откинулась на подушки, судорожно хватая ртом воздух. По сравнению со мной он был просто ледяным. Перед глазами плавал полупрозрачный балдахин и невысокие потолки спальни. Плотно задернутые шторы не пропускали ни лучика света. Который сейчас час?

Сердце колотилось как сбесившийся маятник. Странно, что не расплавилось. Ощущение реальности понемногу возвращалось, по браслету изредка бежали золотистые всполохи. Я прикрыла глаза и задрожала. Потянулась к тьме, но не смогла даже уйти на грань: тонкая серая пелена дернулась и растаяла перед глазами. Впервые в жизни магия оставила меня — ни привычного холода тьмы, ни трепещущей в ладонях силы, ни возможности защититься. Вдобавок к жару прошиб еще и холодный пот, пальцы судорожно сжались на простынях.

Спокойно, Тереза, дыши!

Я попыталась вдохнуть, но вдох вышел судорожным, хриплым, больше похожим на всхлип. Золотая мгла поглотила все мои усилия за несколько минут, теперь я не соперница Эрику. Я теперь вообще никому не соперница, по крайней мере, не в ближайшие дни. Слабая, бесконечно слабая. Сама виновата, конечно, глупо было пытаться ударить Анри, а сила хэандаме вблизи от источника — чистейшей воды яд для любого мага.

Что толку терзаться: что сделано, то сделано.

Никогда не думала, что доползти до зеркала в этой крохотной комнате такая нелегкая задача. Меня шатало, как двухнедельного котенка, ноги отказывались слушаться, но я справилась и сейчас тяжело опиралась на комод. Отражение глядело всклокоченным нечто: бледное до прозрачности лицо, черные круги под глазами, потрескавшиеся алые губы. Одно слово, красавица. Которая и в лучшие времена не отличалась выдающейся внешностью. И эта "красавица" с радостью поверила в то, что нравится Анри.

Сама себе дура. Не простая, а выдающаяся, почетная. Если где-то заседает совет идиоток, то я на нем Главная Дурила.

Как следует проникнуться осознанием собственной никчемности не получилось: скрип двери ударил по натянутым нервам. Я резко обернулась и поняла, что падаю. Ухватилась за комод, но пальцы предательски разжались. Ну что, плюс расквашенный нос в копилку одухотворенной красоты... Или нет?

— В кого ты такая упрямая?

Анри успел меня подхватить, и сейчас прижимал к себе. Я слышала, как гулко бьется под ладонью его сердце.

— На две минуты одну оставить нельзя. Зачем встала?

— Отпусти, — прохрипела я, уперлась ладонями ему в грудь, и добавила, — урод.

— Непременно.

Он подхватил меня на руки и понес к кровати.

— Скотина. Сволочь. Мерзавец.

— Продолжай в том же духе. Можешь даже покричать, станет легче.

Да ты что?

Надеюсь, мой взгляд был не менее говорящим, чем ругань потерявшего месячный заработок извозчика. Стоило Анри меня отпустить, как я подхватила валяющийся на постели пустой графин. Разумеется, он поймал мою руку до того, как я расколошматила бы несчастную посудину о его макушку. Легко надавил на запястье, пальцы разжались, и графин шлепнулся на покрывало. Я рванулась было, но тут же сползла обратно — голова закружилась, недвусмысленно намекая на глупость столь необдуманного поступка. Жар возвращался, а вместе с ним и желание пить.

— Что, разбивать графины о вас нельзя? — язвительно осведомилась я. — От этого мне точно стало бы легче.

— Нет. Графины нельзя.

— Какая досада! А что можно?

Выглядел Анри неважно. Непривычно бледный, на щеке отчетливо выделяются свежие царапины от ногтей. Глаза ввалились, вокруг зрачка пылает золотой ободок. Он смотрел так, что сердце сжималось, и за это я себя ненавидела. От злости хотелось надавать себе пощечин. За сожаление о случившемся, за желание спросить — почему? За то, что солнечный взгляд обжигал: до лихорадки, до дрожи. За отчаянное желание поверить еще несказанным словам. Если он, конечно, что-то собирался мне говорить.

— Как ты себя чувствуешь?

— Тошнит.

— Это пройдет. Чуть позже.

— Меня тошнит от вас. А пройдет это в тот же день, когда графиня Уитмор примет обет целомудрия.

Мы смотрели друг на друга и молчали. Тишина воцарилась такая, что от нее хотелось кричать. Слава Всевидящему, Анри больше не пытался ко мне прикасаться: сама мысль о том, чтобы снова чувствовать его, была невыносима.

— По приказу Симона убили моих родителей.

Я замерла. Ожидала чего угодно, но только не такого.

— Я всю жизнь положил на то, чтобы уничтожить этого человека, подобраться к его секретам и вытащить на свет всю грязь, которую только сумею найти. Но к тому, что нашел, оказался не готов.

Я упорно смотрела поверх его плеча, но взгляд все равно цеплял глубокие морщины, залегшие у губ, тянулся к сбитым костяшкам. Еще самую капельку ближе — и мы друг друга коснемся.

— Симон возглавляет тайное общество. Лига М — так они себя называют.

— Лига М?

— Мааджари. Сверхраса, недовольная положением дел и торжеством науки над магией. В окружении Эльгера только сильнейшие маги нашего времени. Они используют мертвые знания, изучают и практикуют заклятия, которые большинство наших современников не сумеют повторить. Случившееся с Луизой — еще цветочки. Да что там, ты сама столкнулась с силой Эрика — магия искажений, искусство гааркирт... И это только часть его талантов.

Можно ли ему верить?

— Они в каждой стране, в каждом городе. На руководящих постах или при тех, кто их занимает. Они хотят, чтобы магия снова решала все. Чтобы каждый человек на планете зависел от силы, которой он обладает.

— Герцог де ла Мер занимается благотворительностью. Как-то не вяжется вложение денег в научные разработки с желанием помешать прогрессу. Он помогает известным ученым...

— Чтобы их контролировать. Если кто и способен перевернуть мир — Симон Эльгер, с его властью и влиянием.

Анри смотрел мне в глаза, и внутри все переворачивалось. Выносить его взгляд становилось тяжелее с каждой минутой, поэтому я уставилась на браслет на смуглом запястье. Такой же потемневший, как у меня.