Ложь. Откровенная ложь. Алак увидел злорадство, мелькнувшее в глазах королевы, и по спине его невольно пробежал холодок. Эта была ужасная женщина. Прекрасная и отвратительная одновременно. Она предлагала предать людей, которые вверили свои жизни Алаку? Которые сражались за него? Которые верили в него, как в своего императора и хранителя врана? Нет, не для того Грозохвост выбирал Таодана. Нахмурившись, юноша обернулся к Аньюн, сидевшей рядом на своей пегой кобыле. Девушка выглядела абсолютно спокойной и лишь покачала головой. Она почувствовала ложь, шедшую из уст Зинервы.
— Эта женщина не принесёт ничего, кроме боли и страданий, — прошептала Небесокрылая, разворачивая свою кобылу обратно к лагерю. — С этими людьми тебе не о чем разговаривать, Ворон.
Алак понимающе кивнул головой. Да, нужно было с этим заканчивать. Фаларны приехали, чтобы запугать его? Чтож, у них это не вышло. Фабарцы были храбрыми людьми, и чужие угрозы никогда не действовали на них.
— К сожалению, я вынужден отказать вам, — пробормотал Алак, натягивая поводья Победоносного. Жеребец попятился назад и громко захрапел, пугая соседних лошадей. — Я не собираюсь предавать свой народ. Мы будем сражаться до последнего. И, надеюсь, Латаэн падёт первым.
— Простите, Ваше Величество! — с иронией воскликнул Юген и сделал лёгкий поклон. Зинерва вспыхнула от гнева, но Руэл пристально посмотрел на жену, и она промолчала. Фаларн не собирался больше спорить с Алаком. Он понял его мнение, взвесил все "за" и "против" и пришёл к выводу, что Фабар не настолько уж труслив, как ему казалось. Но мирно разойтись у предводителей не получилось. Едва Алак собрался развернуть Победоносного и отправиться обратно в лагерь, Эвар Коверг неожиданно вытащил из ножен меч и направил его острие на Таодана.
— Псы предупреждают вас в последний раз, Ворон! — воскликнул мужчина, не обращая внимания на то, что Руэл буквально побагровел от ярости — он не давал Лису позволения говорить. — Если вы не сдадитесь сейчас, другого шанса не будет! И тогда... тогда я лично позабочусь, чтобы вас сожрали звери.
— Натравите на нас волколаков? — усмехнулся Эйд, и Эвар удивлённо вытянулся в лице. — Уже всем известно о вашем союзе с волчьими тварями. Чтож, попробуйте. Я лично перережу глотку каждой из них.
Алак сочувствующе посмотрел на приятеля. Траин до сих пор не мог забыть, что волколак растерзал Анитру, совсем маленькую девочку, которая даже не могла дать отпор. Это стало последней каплей терпения Камышового Кота. С тех самых пор он грезил мечтами убить каждого волколака в Сангенуме.
— Прости, Эвар, но сегодня явно не твой день, — усмехнулся Юген, помахав мужчине рукой. — Мы испугаемся тебя как-нибудь в другой раз, обещаем!
Аньюн грозно посмотрела на Роялда. Девушка чувствовала ненависть, исходившую от Эвара. Тёмные потоки отрицательных эмоций лентами серого дыма струились по земле и ползли к ним. В нос ударил отвратительный запах гари — так пахло злостью и ненавистью ко всему живому. Эти эмоции испепеляли, уничтожали, сжигали всё на своём пути. Они были намного опаснее страха или зависти и со временем становились лишь сильнее. От них невозможно было просто так избавиться. И сейчас Небесокрылая ощущала, как злость и ненависть в душе Лиса постепенно перерастали в совершенно иное, самое чудовищное чувство — желание убивать.
Девушка неожиданно вздрогнула, и Алаку на мгновение показалось, что он сам ощутил страх Аньюн. Княжна схватилась за поводья ровно в тот момент, когда Эвар вытащил из-за спины лук и натянул тетиву. Таодан, широко распахнув глаза, ударил Победоносного в бока, но конь нервно затоптался на месте, отказываясь подчиняться приказам. Словно он сам ощущал эту пугающую злость, исходившую от Коверга. Тетива затрещала, и стрела со свистом рассекла воздух. Алак не заметил, как Аньюн, ловко выскочив из седла, сшибла юношу на землю. Вместе они кубарем покатились в находившийся ниже овраг. Грозохвост тут же взмыл в небо, истошно крича и воя. Крики его больше напоминали громкий отчаянный плач, разрывавший сердце и заставлявший содрогнуться от ужаса.
"Кто-то умер", — понял Таодан. Открыв глаза, юноша убедился, что этот "кто-то" был не он сам. Аньюн тоже была цела и невредима, только снег засыпался ей за шиворот и теперь больно жёг спину. Девушка даже не обратила на это внимания и схватилась за оружие — в одно мгновение она превратилась из кроткой тихой княжны в могучую воительницу, невероятно опасную и сильную. Запрокинув голову, Аньюн устремила взгляд наверх. Она чувствовала струившуюся к ним энергию тьмы, но это была уже не жажда крови. От Корсаков волнами исходил животный страх.
Сверху послышался топот тяжёлых копыт — погонщик развернул слона Фаларнов и погнал его прочь от поляны. Эвар умчался раньше всех, испуганно хватаясь за поводья своего коня. Алак не умер, как рассчитывал Коверг. Но вместо него был убит другой человек. Важная фигура в политической игре. Это был сокрушительный удар не только Фабару, но и Латаэну — весь Запад поднимется, чтобы отомстить за смерть этого человека. Сердце в груди Алака сжалось, когда он догадался, что произошло. Таодан остался жив, но умер человек, бывший ему учителем и другом.
— Грам! — заорал Юген, соскакивая со своего коня на землю. Поводья скользнули из рук тигриного князя, и он рухнул из седла, поражённый стрелой. Алак стоял прямо перед Ловарсом, и когда Аньюн вышибла молодого Ворона из седла, Грам оказался на линии огня. Он не ожидал, что стрела настигнет его — это было понятно по широко распахнутым глазам, полным ужаса и удивления.
— Грам! — закричал Алак, бросаясь вверх. Он несколько раз едва не свалился обратно в овраг. Холодный снег обжигал голые ладони, но юноша не обращал на это внимания. В итоге Таодан всё же выбрался наверх и кинулся к лежавшему на земле тигриному князю. Мужчина уже не дышал — стрела попала ровно в сердце, словно сами боги направляли её в цель. Взвыв, Таодан затряс Ловарса за плечи, словно это могло вернуть князя к жизни. Алак чувствовал, как сердце его разрывается на части — это он был виноват во всём. Это он принял предложение Фаларнов встретиться на этом треклятом поле. Из-за него погиб Грам.
— Будьте прокляты... — прошипел Алак, опуская голову. Сердце его разрывалось от боли. — Будьте вы прокляты, чёртовы боги! Прокляты, прокляты, прокляты!
Грозохвост вторил ему истошным криком, мечась над головами людей. Фаларны подло сбежали, оставив за собой лишь вытоптанную землю. И смерть. Аньюн с самого начала чувствовала, что эта встреча не принесёт ничего хорошего.
— Мой император, прошу, успокойтесь... — прошептала девушка, касаясь плеча Алака. Юноша оттолкнул её руку и зашипел. Он чувствовал невероятную ярость, кипевшую в его сердце. Злость, ненависть... словно всё это вдруг обрело форму и вырвалось на свободу. Устремив на Аньюн покрасневшие глаза, Таодан покачал головой:
— Нет. Они заплатят за это, Аньюн. Пусть присылают хоть целую армию волколаков. Пусть хоть заявляются в мой дом. Я буду ждать их. Ждать и ненавидеть за всё, что они сделали. За Анитру, за Стефари, за Грама. И за всех, кто умер от рук Псов. Я клянусь в этом перед богами. Я клянусь в этом перед тобой и твоей чёртовой Синей Змеёй. Она слышит меня? Слышит?!
Аньюн тяжело вздохнула и кивнула головой. Мягкая рука снова коснулась плеча Таодана, но на этот раз Алак не стал её сбрасывать. Стиснув зубы, юноша поклялся себе, что никогда не отступит перед Псами. Чем бы они ни угрожали ему, он не остановится, пока Корсаки не будут уничтожены, а Латаэн падёт. Даже если ради этого ему придётся рисковать собственной жизнью.
В Беланору Алак возвратился в трауре. Он не знал, что будет говорить, когда встретится с женой Грама. Но он должен был объявить ей столь печальную весть. Таодан посчитал, что обязан сделать это лично, а не посылать чёрного ворона. Узнав о смерти мужа, княгиня побледнела от шока, но с достоинством выслушала юношу до конца и склонила голову, благодаря за то, что он лично пришёл рассказать ей об этом.
— Если бы вы послали мне эту весть с безмолвной птицей, я никогда не простила бы этого вам, — с горечью произнесла Давэль, смотря на Алака глазами, полными печали и скорби. За спиной у княгини стоял её сын — совсем ещё мальчишка. Ему было не больше девяти. А теперь на него свалился тяжкий груз отцовской власти.
— Я распоряжусь, чтобы за вами и Ракартом хорошо присматривали, — пообещал Алак, слегка склонив перед княгиней голову. — Я виноват в смерти вашего мужа. И единственное, что я могу теперь сделать — это беречь вас и вашего сына, чтобы род ваш не прервался. Я буду защищать Ракарта как собственного брата.
Давэль печально улыбнулась ему и поблагодарила. Ракарт, маленький мальчик с тёмными кудрями, удивлённо посмотрел на Алака и коснулся его руки.
— Ты теперь мой братик?
Таодан с удивлением на него посмотрел и, выдавив улыбку, потрепал по волосам. Сердце в груди сжалось от боли, и на глазах выступили слёзы. Нахмурившись, юноша снова поднял взгляд на Давэль и пробормотал:
— Я не должен предлагать вам такого после того, как вы лишились мужа, но... думаю, вашему сыну будет лучше в Биарге. Там есть много княжеских детей его возраста, а с Аньеном он быстро подружится. Вот увидите, я буду хорошо присматривать за ним, — переведя взгляд на Ракарта, Алак расплылся в улыбке и поспешно добавил: — И дам покататься на Грозохвосте, когда тот станет достаточно взрослым.
— Я буду как хранитель врана?! — восторженно воскликнул мальчик. Как грустно, что он совсем не понимал, что отец его больше никогда не вернётся домой, и через семь лет он взойдёт на трон вместо своей матери. А до тех пор она будет его регентом.
Давэль лишь мягко поблагодарила Алака и, не выдержав, обняла его. Юноша не знал, как утешить княгиню, поэтому просто молча слушал её рыдания и проклинал Корсаков за то, что они совершили. Таодан желал этому Лису скорейшей смерти и молил Четверых, чтобы они исполнили его просьбу. Должна же быть на свете хоть какая-то справедливость!
* * *
Услышав шорох возле кровати, Беральд лишь сильнее сжал глаза, стараясь не думать о том, кто мог прийти к нему в столь поздний час. Это был просто слуга. Или одна из тех кошек, что держала у себя кухарка. Или маленький рыжий щенок, привезённый охотниками из Медвежьей рощи возле Дарма. В Тирге ничто не угрожало молодому князю. Ничто и никто. Но шорох в темноте был настолько громким и явственным, что не давал Беральду уснуть. Кровать вдруг слегка прожалась под чьим-то весом, и мужчина почувствовал странный аромат хвои, смешанный с запахом свежей крови. Так могло пахнуть лишь от одного существа.
— Зачем ты пришла, ведьма? — Беральд ощутил на своих плечах прикосновения её мягких пальцев и холод острых когтей. Женщина ласково провела рукой по его груди и, остановившись у самого живота, прошептала:
— Мне было одиноко, мой дорогой Медведь. Мои братья и сёстры ушли в Медвежью рощу... — она облизала свои тонкие губы и широко улыбнулась. — Неужели князь не рад видеть меня?
При свете луны, замершей прямо напротив окна, обнажённая кожа Арраги казалась молочно-белой и манящей, но Беральд закрыл глаза — он знал, что всё это лишь чары. Стоит ему отвести взгляд, и волшебство волчьей ведьмы перестанет действовать. Но от такого холодного отношения к себе Аррага становилась лишь ещё более игривой. Проведя острым когтём по шее Беральда, женщина хищно улыбнулась и коснулась губами его щеки.
— Ты так холоден, милый Медведь... Неужели я тебя совсем не интересую?
Голос её задрожал, а лицо стало таким несчастным, что Беральд не смог удержаться и невольно посмотрел на Аррагу. Женщина тут же расплылась в широкой улыбке и прилегла на кровать рядом с медвежьим князем. Чары её всё сильнее овладевали Сатарном, и мужчина чувствовал, что уже не в силах сопротивляться волчьей магии.
— Разве ты не подружка Лиса? — усмехнулся Беральд, оборачиваясь к своей ночной гостье. На обнажённом теле ведьмы виднелись тёмные полосы, от которых исходил запах крови. Он дурманил мысли молодого князя, и в горле стоял противный комок, но Аррага почему-то от этого казалась лишь её красивее и опаснее. Осторожно сев, она принялась распутывать свои длинные волосы и раскладывать их на упругих грудях. На мгновение Беральду показалось, что в ярко-жёлтых глазах ведьмы проскользнула грусть. Поджав нижнюю губу, женщина долго смотрела в одну точку и перебирала пальцами мягкие локоны, волнами спадавшие сначала на постель, а потом и на пол.
— Я безразлична Лису, — наконец прошептала Аррага, слегка наклонившись вперёд, словно находясь в неком трансе. — У него есть другая женщина. Настолько опасная, что мою голову могут вывесить на главной площади Фаргеша на потеху жителям. Забавно, не правда ли? — она снова расплылась в широкой улыбке и обернулась к Беральду, заглядывая ему в глаза. Мужчина почувствовал пробежавший по спине холодок и нервно сглотнул. Аррага медленно перевернулась на бок и снова прикоснулась пальцами к его груди. — Неужели ты прогонишь меня? Я не желаю тебе зла, мой милый Медведь. Или ты боишься, что я убью тебя так же, как Йорана и Тхана?
Беральд лишь тяжело вздохнул в ответ. Он не боялся, что Аррага может его убить. Со дня смерти отца ведьма не раз приходила к нему — у неё был не один удачный момент, чтобы прикончить его, как и всех старших Сатарнов. Но волчья тварь игралась с ним. Ей что-то было нужно от него, но она не говорила, что именно. От этой таинственности Беральд едва не сходил с ума. Он уже привык к ночным визитам Арраги, знал, где она скрывалась днём. Благодаря тому, что ведьма всегда была рядом, мужчина узнал множество тайн волколаков. Например, что сила Ночных Певцов действует лишь при свете луны, а днём они абсолютно бессильны. Беральд легко мог прийти в логово Арраги и убить её, когда она будет беззащитна. Точно так же как сама Аррага могла прийти к князю ночью и оставить слугам лишь его бездыханный труп. Быть может, именно эти знания слабых мест друг друга всё ещё сохраняли жизнь им обоим. Как бы то ни было, Беральд даже не задумывался о том, чтобы убить волчью ведьму, и Аррага держала все свои фокусы при себе.
Откинув одеяло, мужчина поднялся с кровати и отправился к шкафу с вещами. Раз уж ему не было суждено уснуть этой ночью, то просто лежать без дела он не собирался.
— Откуда мне знать, что сегодня ночью ты не решилась наконец убить меня? — холодно спросил Беральд, накидывая на плечи лёгкий тканевый халат. В башне, где находилась спальня, было холоднее, чем во всём остальном замке, и князь часто замерзал по ночам. В те моменты, когда ему не было холодно, заявлялась Аррага — она всегда бесцеремонно ложилась рядом с ним, словно жена или любовница, шептала ему на ухо страшные вещи... а иногда пела. Голос её был настолько прекрасен, что Беральд понимал, за что таких как она прозвали Ночными Певцами.
Усевшись на постели поудобнее, Аррага склонила набок голову и лукаво улыбнулась. Её ярко-жёлтые глаза сверкнули в темноте, заставив Беральда невольно поёжиться. Всё же было в волчьей ведьме что-то звериное, несмотря на её человеческий облик. Она была настоящим хищником, а Берд — её добычей.
