Соскользнуть, соскользнуть, соскользнуть... Глубже, дальше... До самого дна, до самого дна...
* * *
Гул турбовинтовых двигателей за бортом.
Тёмный отсек транспортного самолёта, скупо подсвеченный тусклыми лампочками дежурного освещения.
Длинные ряды больших оцинкованных ящиков.
Сижу около двери в пилотскую кабину, прямо на полу, привалившись спиной к металлу. На мне пропыленный и выцветший на солнце зелёно-жёлтый пограничный камуфляж.
Не отрываясь, смотрю на ящики.
Я знаю, что внутри них. Вернее кто...
Груз 200, "двухсотые", погибшие на войне.
Все, кого я знал или любил. А я живой, я всё ещё живой...
Один, остался только я один...
И я откуда-то знаю, кто из моих друзей лежит сейчас здесь и даже где.
Вон там — Лёха. Его "осьмушку" (прим. (жарг.) вертолёт Ми-8) сбили из "стингера". Чуть дальше Костян. Он в бээмпэшке подорвался на грёбаной итальянской мине — четвёртым в колонне ехал, и вот так не повезло... Рвануло аккурат под левой гусеницей — его прямо с мехводом и... Чёрт, чёрт, чёрт... Как же так? Как же так...
А вон там, в уголке лежат двое моих тёзок — всегда друг друга держались и под обстрел в том кишлаке тоже вместе попали. Только я выжил, а они — нет! Всё как всегда — едем на броне, а тут из-за дувана (прим. высокий глинобитный забор, как правило окружающий любое здание в Средней Азии и в том числе в Афганистане) "духи" с безоткатками. Залп, второй и наутёк. А у нас три "коробочки" в хлам и дюжина убитых...
...Обхватил голову руками и застонал, раскачиваясь из стороны в сторону. Грудь разрывало от боли, хотя я и не был ранен...
Почему? Почему они все, а я... И Лёха, и Костик, и Мисато...
Стоп!!!
Меня словно поленом по голове стукнули и вдобавок окатили ледяной водой.
Какая. Ещё. На хрен. Мисато?! Кто это, млять?!
"Вспомни".
Что за хрень! Как я могу вспомнить того, кого не зна...
...Тут же осёкся.
Потому как вспомнил.
Сначала какие-то предметы, образы, и лишь только потом лицо...
Красная спортивная "супра" с дизайном восьмидесятых годов, чёрно-золотая форма, пистолет Хеклер унд Кох УСП, любимая короткая красная кожаная куртка...
Лицо. Карие глаза, длинные иссиня-чёрные волосы, неизменная беззаботная улыбка...
М-майор... Мисато... Кацураги? Мой... командир?! Да... Да! Да, это мой командир!..
Тут же откуда-то пришли совсем иные образы.
Тёмно-зелёный "бардак" (прим. (жарг.) советская и российская боевая разведовательно-дозорная машина БРДМ-2), обычный жёлто-зелёный крапчатый камуфляж, редкий в наших палестинах "стечкин", кепка вместо уже ставшей привычной форменной шляпы-панамы. Карие глаза, неизменная беззаботная улыбка, длинные иссиня-чёрные волосы, собранные в хвост ...
— Достаточно.
Поднялся с пола и в тот же миг ощутил, как всё вокруг застыло. Рёв самолётных движков исчез, уши словно заложило.
— Вот это я понимаю — кошерный глюк...
Бросил взгляд на запястье левой руки... Хм, естественно мои старые командирские часы из прежней жизни на месте. Поцарапанный золотистый корпус, кожаный ремешок, чёрный циферблат с символикой ВВС... Только вот секундная стрелка отчего-то не движется. Кончился завод? Сейчас исправим...
Гм, странно — вроде бы всё в порядке. Пружина, что ли лопнула? Да нет, вряд ли... А что если...
Я вслушался в окружающую меня мёртвую тишину. Почесал затылок, полез в карман брюк, достал мятую чёрно-белую пачку болгарских сигарет, бросил на пол...
Точнее, попытался бросить. Едва оторвавшись от руки, пачка просто застыла в воздухе.
Ага...
С интересом оглядел себя — зелёный с жёлтыми крапчатыми пятнами камуфляж советских и российских пограничников. Лычки старшего сержанта, кирзачи, ПМ на поясе... Занятно, занятно...
Гм. Первый раз употребляю это слово в отношении самого страшного кошмара, который иногда посещает меня.
"Чёрный тюльпан", летящий из Афганистана; все кого я знаю и люблю — погибли, один я остался в живых и просто сижу в грузовом отсеке среди цинков... Почти всегда память об этом кошмаре развеивается поутру, но вот сейчас как-то удалось осознать и понять, что это сон...
Очень странно, кстати, почему мне снится именно это, ведь у меня никто из знакомых или родственников не был "за речкой" (прим. жаргонное обозначение Афганистана, связано с тем, что путь в него из СССР пролегал через реку Пяндж), а вот поди ж ты...
В голове творилась самая настоящая каша. Картины невероятной чёткости и подробности, которые я видеть просто по определению не мог. Когда наши войска выводили из Афгана, меня ещё даже в детский сад не взяли. Ложные воспоминания, доступные только во сне? Очень и очень странно... Я ведь сейчас действительно помню, как мы попадали под обстрелы, тряслись на броне "коробочек", штурмовали какие-то кишлаки... Вот только все лица моих "сослуживцев" были лицами тех, кого я оставил в своей прошлой жизни — друзья по школе, общежитию и университету, родные...
Ептыть, вот, блин, у меня фантазия-то больная! Или богатая? А, ладно, неважно...
И, вероятно, я бы спокойно досмотрел этот тихий, но жуткий кошмар до самого утра, если бы...
Если бы сюда не пролезли отзвуки моей новой жизни. Ложные воспоминания о Мисато, Рей, Тодзи и Айде в антураже афганской войны сразу доказать, что всё окружающее — это не более, чем сон. Невероятно реалистичный и чёткий, но всё равно сон. У меня же с ними всё как — "не было ни гроша, а тут — алтын". Неделями и месяцами могу без сновидений спать, и тут бац! Нате, получите, распишитесь! Мисато в роли нашего комбата, костерящая по матери кого-то из снабженцев. Тодзи, торчащий из командирского люка Т-55. Айда — наш штатный военкор, Рей... Хр... Нет, всё! Больше не могу! Ощущение бреда зашкаливает — ржать охота!
Хотя, особо и не над чем...
Так, а теперь немного подумаем.
Уснуть мне, похоже, в конце-концов, удалось, но всё идёт явно как-то не так... Я чётко осознаю, что нахожусь во сне, но, чёрт возьми, в ОЧЕНЬ реалистичном сне. Похоже, что смерть, перемещение в другой мир, совместное существование двух душ в одном теле, контакт с Евангелионом и многочисленные стрессы всё же неким образом влияют на психику...
Ха. Ха. Как смешно, Виктор. Очень оригинально и остроумно.
Ладно, что делать-то теперь? Просыпаться, что ли? Ну, уж нет! Раз я вполне осмысленно могу тут рассуждать и действовать, то грех не воспользоваться возможностью наконец-то добраться до Младшего... Осталась только самая малость — найти его в лабиринтах собственного сознания и подсознания. Так, с чего бы начать?
Хм, а проверим-ка мы способность управлять окружающей реальной ирреальностью...
Схватил всё ещё висящую в воздухе пачку сигарет, достал одну, сунул в зубы, похлопал себя по карманам. Нашёл коробок спичек, поджёг, прикурил, затянулся...
Мда... Сон — есть сон, никакого вкуса даже и не ощутил, хотя, наверное, должно быть что-то довольно гадостное и крепкое, типа "беломора"...
Только успел подумать, как тут же закашлялся от горечи, хлынувшей в лёгкие. Млять, нужно думать не так ярко! А то в зубах уже самая натуральная папироса дымится...
Хм, а ведь это результат... Причём, положительный. Фиг с ним, хоть во сне покурю...
Так, а теперь нужно найти Младшего. Если верить подсознанию, то он должен быть где-то недалеко в своём собственном кошмаре высочайшей пробы. Ну, или в чём-то подобном...
...Огляделся по сторонам.
Ну и где его искать? Ладно, попробуем пойти самым простым путём — откроем дверь в кабину, потому как совсем не факт, что здесь она ведёт именно туда...
Посмотрел на рекомую дверь. Задумчиво пожевал бумажный мундштук папиросы, сделал последнюю затяжку, бросил на пол и затушил сапогом.
Фух! Ну, с Богом!
Дёрнул дверь за ручку... И в тот же миг зажмурился от ударившего по глазам солнечного света — переход после полумрака транспортного отсека оказался слишком резок. Немного проморгался, привыкая к новым условиям освещения, огляделся по сторонам...
Ага...
Обычный вагон электрички или лёгкого метро, широко распространённого в "Тройке". Ряды сидений, из окон льётся неестественно яркий солнечный свет (с обеих сторон льётся, между прочим, что вообще-то невозможно), тишина... Так, а это кто там сидит в дальнем углу? Хе, ну, конечно же, кто же ещё...
Делаю шаг вперёд...
Эй, какого чёрта?..
Проход между "реальностями" заволакивает золотистой светящейся плёнкой, до безобразия похожей на АТ-поле, и меня буквально отбрасывает назад. Ткнул пальцем, стукнул кулаком, поддал ногой — ни в какую! Барьер только пружинил от ударов, прогибался, но исчезать явно не собирался.
Хреново...
Так, спокойно, Виктор, спокойно. Должен быть способ преодолеть эту преграду... АТ-поле говорите? А ведь, если вспоминать официальную идею оригинала, то это нечто, в первую очередь разделяющее людей, в том числе и в философском плане... Муть, короче. Меня сейчас другое интересует.
На секунду представил, что я Ева. Нет, не библейская. И не Браун. А биомеханоид проекта Е.
Вытянул руки ладонями вперёд и попытался сформировать собственное АТ-поле.
Хрен.
Никакой реакции.
Хм... Так, попробовать сосредоточиться на одной-единственной мысли — пройти. Пройти... Пройти... Пройти, млять!..
Закрывающая дверной проём золотистая плёнка неожиданно пошла рябью и начала колебаться. Я усилил собственный напор, ощутил как взмокла спина, в ушах зазвенело, а во рту появился противный медный привкус... Ещё... Ещё!
С лёгким хлопком барьер исчез.
Я с облегчением вздохнул и вытер пот со лба. Вот же морока быть сноходцем...
Шагнул внутрь вагона, внутрь чужого сна. Кирзовые сапоги прогрохотали по полу, солнце блеснуло на металлической бляхе солдатского ремня. Плюхнулся на самое дальнее от входа сиденье, достал пачку "беломора", пальцами смял мундштук и сунул в зубы папиросу. Чиркнул спичкой, подкурил, затянулся. Лёгкие обжёг горький табачный дым.
— Типа убежал, да? — обратился я к сидящему передо мной мальчишке, обхватившему голову руками и пригнувшегося к коленям.
Синдзи вскинул голову, отнимая от неё руки, и удивлённо уставился на меня. Кстати, сейчас ему почему-то было на вид не четырнадцать лет, а максимум семь-восемь.
— В-виктор? — недоумённо произнёс Икари.
— Ждал кого-то другого? Вообще-то кроме нас двоих тут никого больше быть не должно...
— Как ты здесь оказался?
— Что полегче спроси... — хмыкнул я. — Так, значит, это — твой кошмар? Я ожидал увидеть что-то другое...
— Это не кошмар, — покачал головой Синдзи. — Это просто место, куда я убегаю... и с помощью чего пытаюсь убежать.
— Пора бы уже перестать убегать и принять всё как данность. Кажется, мы ведь как-то говорили с тобой об этом, братец? Когда шли в первый бой, например, да и потом...
— Но я не хочу убивать людей! — воскликнул Икари. — Я... я... Я просто не могу! Ангелы... Ангелы — это страшно, но просто, а люди — это... это...
— Убивать людей проще, и оттого ещё страшнее — так? — спросил я, затягиваясь папиросой.
— Да, — твёрдо ответил Синдзи, глядя на меня исподлобья. — Я не буду этого делать. Мне... мне страшно...
— Всем страшно, — пожал плечами. — Но придётся. Или мы их, или они нас...
— Лучше тогда пускай они нас.
— Старик, ты эту херню лучше брось! — прикрикнул я на Младшего. — Мы теперь не только с Ангелами, но и с террористами боремся. Они ублюдки и подонки, а мы на правой стороне. И наш долг и святая обязанность бороться с такими.
— Все... уроды, один я — Д'Артаньян, так что ли? — скептически нахмурился Синдзи.
— Ты-то откуда это выражение знаешь? — опешил я.
— Знаешь ты, знаю я. Знаю я, знаешь ты, — лаконично ответил Икари.
— В таком случае не утрируй и не переворачивая всё с ног на голову. Мы — правы, они — нет. Они — за хаос, мы — за порядок. Они — за разрушение, мы — за мир...
— Штамп на штампе, и куча громких слов. Это уже фэнтэзи какая-то получается, — покачал головой мальчишка. — А у нас тут реальность...
— Ну да, — хмыкнул я.
— И не нужно смеяться! — нахмурился Синдзи. — Ты ведь и сам уже веришь в реальность всего происходящего.
— Ну, допустим, что так... — флегматично протянул я, стряхивая пепел на пол и наблюдая, как он на лету растворяется в воздухе.
— Не допустим, а так, — неожиданно твёрдо произнёс Икари. — И убиваем МЫ в реальности, а не в...
— Ты задолбал уже, — сплюнул я, внезапно разозлившись. — Как ты не можешь понять, что мы на войне?
— Я не хочу убивать людей, — заявил Младший.
— Нда, вы бы с Рей были идеальной парой... — хмуро заметил я. — Что ты, что она об одном и том же... А мне, значит, за всех отдуваться, да?! Я, млять, за тебя, что ли, ТВОЮ Родину и весь мир в придачу защищать должен?!
— У тебя вроде бы неплохо получается, — буркнул Синдзи. — Как и всё остальное.
— Ты, кажется, был не против, что я все головняки взял на себя. И не уходи от ответа.
Младший замолчал. Надолго.
Я в это время достал ещё одну папиросу и, не торопясь, выкурил её, давая Икари время на размышление.
— Ну, что? Что скажешь?
— Я не...
— Хотя, вообще-то я тебя уже выслушал и вполне понял. Вот только ты забываешь о том, что мы с тобой в одной лодке. И ты её, мать её, раскачиваешь, что очень чревато для нас всех. Думаешь, я очень рад нехилому риску сдохнуть в сражении с каким-нибудь Ангелом? Или получить пулю от террористов? Или с нетерпением жду, когда наша доблестная японская армия, она же по совместительству — Восемнадцатый Ангел, пойдёт в бой против меня? Зря ... Я вообще-то не ради себя это делаю, а ради всех вас, млять. Ради тебя, Рей, Мисато, других нервовцев, просто людей...
— Это слишком большая ответственность... — пробурчал Синдзи.
— А я о чём? — выразительно поднял бровь. — Но ведь ты теперь вроде как и ни при чём... Сидишь себе в сторонке, наблюдаешь...
— Нет.
— ...за тем, как развиваются события. И как один глупый и самонадеянный русский пыжится и пытается изменить целый мир...
— Нет.
— Тебе же... Стоп, — спохватился я. — В смысле "нет"?
— Я уже больше не сторонний наблюдатель, Виктор, — покачал головой Младший.
— Не понимаю, — признался я.
— Всё меняется... — с какой-то странной тоской протянул Икари. — Раньше был ты, был я. А теперь ты — это я, а я — это ты...
— Вот последнее что-то не догоняю...
— Я кое-что успел узнать об этом мире... Смотри.
Синдзи посмотрел мне в глаза, в них промелькнул короткий солнечно-золотой отблеск, и Младший протянул вперёд левую руку.
Внезапно я понял, что тоже должен сделать и тоже протянул руку, но только правую.
Полная синхронность движений, вот уже наши пальцы встречаются, и...
Пространство идёт какой-то рябью, и я вижу, как моя рука словно бы начинает погружаться в воду — в воздухе идут именно такие сдвиги реальности. С Икари происходит то же самое.
В голове мелькает колоссальный поток мыслей и образов...
О да, Младший, теперь я тебя понимаю...
