— Уже работают в пробном режиме две новых крекинг-установки инженера Шухова, — сообщил он. — Так что и бензин, и керосин, и соляр сможем дать сверх программы текущего года. Сколько точно, пока сказать остерегусь. Анастас Иванович, правда, жалуется, что тяжело наши нефтепродукты на внешний рынок проталкивать, однако заверил, что Наркомвнешторг готов чуть не весь сверхплановый выход, что мы еще через свой Нефтесиндикат не распределили, взять под внешнеторговые контракты.
— Ну, порадовал, — отвечаю ему. — А что смотришь невесело? Случилось чего?
— Пока не случилось, — не сразу отвечает Александр Павлович. — Но может случиться. В Башкирской республике чинуши из местного совнархоза хотят выйти из нашего акционерного общества по геологоразведке. Говорят, зряшная трата денег. Уже и Разумову жаловались. Тот пока ни да, ни нет, не говорит, но он, по слухам, на другую работу переходит, а кто будет новый первый секретарь, и какую позицию займет — разве угадаешь? — его лицо еще больше помрачнело.
— А в Татарской — еще хуже. Там уже сам Хатаевич требует работу акционерного общества свернуть и бурение прекратить в виду его очевидной безрезультатности. Правда, на буровых были собрания, и рабочие постановили продолжать разведочное бурение до достижения проектной глубины. Но если им зарплату платить перестанут и снабжение обрежут, долго ли они продержатся? — Серебровский помолчал немного, потом добавил:
— Впрочем, это будут уже не мои заботы.
— Что так? — выражаю вполне законное удивление подобным заявлением.
— В Совнаркоме уже решили — перебросить меня на руководство акционерным обществом Союззолото. Буду добычу 'желтого дьявола' поднимать.
— Погоди, пока ты еще глава Нефтесиндиката, скажи, как у вас с новыми установками крекинга нефти перспективы выхода высокооктановых бензинов? — пытаюсь выяснить не дающий мне покоя вопрос. Ведь от этого зависят перспективы развития авиации, автомобилизации, и технический прогресс в двигателестроении.
— А никак, — отвечает Александр Павлович. — Вообще выход бензина очень даже неплохой, но вот как раз с высокооктановым у Шухова пока не ладится.
Что же, и эту 'приятную' новость примем к сведению. Чую, никак мне не избежать серьезного разговора с руководителем нашего Главхимпрома, генерал-лейтенантом Владимиром Николаевичем Ипатьевым. Что, скажете, в двадцатые годы в СССР не было персональных воинских званий, а звание генерал-лейтенанта вообще появилось только перед самой войной? Все верно, вот только звание генерал-лейтенанта Ипатьеву не Советская власть присвоила, а государь император. За то, что во главе Химического комитета Главного артиллерийского управления фактически с нуля взялся наладить в России производство современных взрывчатых веществ, чем по существу заложил основы химической промышленности. Единственный, кстати, на тот момент в России генерал, имевший докторскую степень (по химии).
Такими кадрами умные большевики не разбрасывались, и теперь он, с благословления Владимира Ильича Ленина, возглавляет всю химическую отрасль. Да, у него же в этом году 60-летие. Нескоро еще, в ноябре, но надо будет не забыть поздравить. Поднимаю трубку и прошу своего секретаря соединить меня с председателем Главхимпрома. Владимир Николаевич оказался на месте, нашел для меня в своем графике пятнадцать минут для разговора — благо, отправляться куда-нибудь далеко не надо было, ибо руководство химического главка ВСНХ располагалось в этом же здании. Так что после обеденного перерыва я уже оказался в кабинете у генерала (вызывать по любому поводу к себе, так сказать, под светлые очи начальства, считаю дурным тоном — не переломлюсь и сам к человеку зайти, проявить уважение).
Разговор у нас с ним пошел не только про высокооктановые бензины, но и про анилокрасочную промышленность, и про синтетические пластмассы, и про искусственное волокно, и про каучук. 'Стереорегулярный изопреновый каучук' — всплыло вдруг в памяти. Черт его знает, что это значит, но бились над его получением, помнится, аж до 50-х годов. Но, если раньше этой проблемой озадачить, может, и решение малость пораньше найдется? Владимир Николаевич как раз проблемами органического синтеза при высоких температурах и давлениях занимался, как я предварительно выяснил в библиотеке, так что ему тут и карты в руки. В разговоре мы быстро достигли взаимопонимания, однако и проблем всплыло немало.
— Виктор Валентинович! — с нажимом произнес Ипатьев. — Те задачи, о которых вы толкуете, слов нет, важны. Но как их прикажете решать? Положим, специалисты у нас есть весьма достойные, по той же анилиновой проблеме, например. Могут, вполне, германцам вызов бросить по части технологии получения красителей. Николай Николаевич Ворожцов, например, профессор Московского химико-технологического института. Или профессор Родионов, Владимир Михайлович, технический директор нашего Анилтреста. Но у нас крайне скудная лабораторная база, на реактивы средств не хватает, с трудом получаем возможность выехать в заграничные командировки. Слава Богу, вот в Германию еще удается кое-кого послать.
— А что же Троцкий? — спрашиваю его. — Ведь теперь научные исследования в его ведении.
— Троцкий... С Троцким, как и с Лениным раньше, договориться можно. Но ведь и он не всесилен. Бюджет у него ограничен. Да и не в этом только дело! — тон Ипатьева стал несколько запальчивым. — Такое впечатление, что каждый мелкий чиновник смотрит на тебя с подозрением. Как это у них называется? 'Классово чуждый элемент', вот. В такой атмосфере очень сложно работать, когда любая просьба, любое предложение наталкивается на недоверие.
— Так с их точки зрения и я — 'классово чуждый элемент', — невесело усмехаюсь. — Враз эти настроения, к сожалению, не переломишь. Поэтому все же давайте не жаловаться, а работать. Все, чем можно будет вам помочь, мы со Львом Давидович выцарапаем. А если кто из чинуш будет всерьез мешать — не стесняйтесь нас побеспокоить. У нас достанет авторитета им мозги вправить.
Работа — работой, а надо бы жену в отпуск отправить, да и самому отдохнуть. Этим летом мы не ездили на юг — тащить по жаре Лиду с маленьким Лёнькой было бы чистым безумием. Сняли дачу в Подмосковье, и, пользуясь возможностью эксплуатировать гараж ВСНХ, я перевез их туда с вещами и время от времени закидывал продукты, — благо, что свежие молочные продукты и овощи можно было покупать в ближайшем селе. Тот же самый казенный автомобиль позволял мне делать вылазки в Москву и по служебным надобностям, чтобы не терять из вида насущные дела.
А дела не слишком радовали. Виды на урожай, как и предполагалось, оказались хуже прошлогоднего, несмотря на то, что я все уши прожужжал в Наркомземе относительно неотложных агротехнических мероприятий для противостояния засухе. Положим, все принимаемые еще с прошлой осени меры, вероятно, все же позволят получить от крестьян чуток больше зерна, и урожай соберут маленько получше, чем в моей истории, и от экспорта хлеба в этом году вовсе откажемся за счет некоторого прироста экспортных доходов по другим статьям... Надеюсь, на этот раз обойдется без чрезвычайных мер. Но дальше-то что?
Почти все то, что я делаю в течение последних восьми месяцев по хлебозаготовкам — это оттяжка проблемы, а не ее решение. Валовой сбор зерна пока ни разу так и не превысил уровня 1913 года. И хотя сборы хлеба целый ряд лет превосходят средний урожай 1909-1913 годов, никакой тенденции к росту они не испытывают — скорее, наоборот.
Выход один: надо увеличить производство и заготовки хлеба в первую очередь за счет роста урожайности и посевных площадей в обобществленном секторе. Но как же медленно происходит этот рост! Пусть идею МТС удалось протолкнуть на три года раньше, пусть быстрее растет производство тракторов и уже близится к пуску завод сельхозмашин в Ростове-на-Дону, пусть расширен моими стараниями выпуск специалистов для села, и уже созываются конференции по обмену опытом организации совхозного и артельного производства... Медленно, все равно медленно! А раз так — еще раз поскребу по сусекам, посмотрю, за счет чего можно развить производство тракторов и сельхозмашин, за счет чего можно подготовить еще немного агрономов и зоотехников через Комитет трудовых резервов. Все надо, и ничего не хватает!
И, несмотря на все наши усилия, вряд ли обобществленный сектор сумеет в будущем хозяйственном году решить зерновую проблему. Да что 'вряд ли'! Не решит, это точно. Даже если даст вдвое больше зерна, чем было в покинутом мною времени. И тогда неизбежно наши руководители кинуться решать проблему методом коллективизации 'через колено'.
Да... Но если все-таки большой зерновой фонд для маневра удастся собрать? Если не разбазарить то, что с прошлого хорошего урожая уложено в очень хилые пока еще закрома Госрезерва, созданного не в 1929 году, а в начале нынешнего? Может быть, удастся провести эффективные интервенции на хлебном рынке и сбить цену частной торговли? А чтобы принудить зажиточного крестьянина к продаже хлеба, усилить на него налоговый нажим? Надо будет расплачиваться, а значит — продавать хлеб.
Впрочем, в моей истории этот метод тоже испытали. Если в 1926/27 году доля хозяйств, облагавшихся по повышенным ставкам, составила 0,9%, то в 1927/28 году — 5,96%. Но не слишком-то помогло. Пока еще вырастет обобществленный сектор, все, что нас может выручить — рост товарных фондов для встречной продажи сдатчикам хлеба, авансирование крестьян, заключающих договора контрактации, без проволочек, максимальное упрощение кредитования крестьян, особенно предоставление зерновых ссуд под залог будущего урожая.
Ведь почему крестьянин предпочитает занимать зерно у кулака? Потому что Советская власть ему в принципе и готова помочь, но пока все бумажки оформишь, пока в волостной центр туда-сюда несколько раз скатаешься, да привезти это зерно со склада тоже дело не простое... А в страдную пору время дорого! Вот и идут на поклон к соседу-мироеду. Вот и растут у него в амбарах хлебные запасы. В лепешку разобьюсь, но протащу решение, чтобы на следующий год увеличили семенную ссуду за счет Госрезерва, и установили такой порядок ее предоставления, чтобы и выдавали ее, и оформляли прямо на месте, в деревнях. Будут злоупотребления? Так они без того есть. Но хотя бы механизм этот ржавый заработает.
Однако где брать дополнительные товарные фонды? Строить новые заводы, готовить новые кадры... Ага, новые заводы захотелось! Вон, сырье за границей покупаем во множестве, а мощности текстильной промышленности все равно недогружены. А если еще и импорт урезать? Расширение внутреннего производства сырья — дело небыстрое, и ресурсов требует немало. Где их взять? Кстати, при недостатке машин, в том числе и сельскохозяйственных орудий, мощности машиностроительных заводов тоже заняты не полностью — не хватает металла. Правда, дефицит металла удалось смягчить за счет расширения программы развития металлургической промышленности при помощи английских кредитов, которых в моей истории не было. И все равно — нехватка чувствуется.
Ничего не поделаешь — будем затягивать пояса, и форсировать развитие промышленности. На подходе проект налоговой реформы, который, в общем, поддержан Сокольниковым. Будем усиливать изъятие прибыли в государственный бюджет, обязательные взносы предприятий в Банк долгосрочного кредитования, но оставлять и некоторый капитал расширения плюс десять процентов на фонд улучшения быта рабочих. Иначе денег на масштабные капиталовложения не собрать. Уральские алмазы уже потекли тоненькой струйкой в кладовые Де Бирс, но в масштабе союзного бюджета — чистые слезы. Прирост добычи золота на Алдане дает немного больше, однако этого недостает даже для надежного обеспечения экспортных заказов. Правда, как ни малы получившиеся ручейки, кажется, они создают более благоприятный климат для получения товарных кредитов за рубежом.
После одобрения налоговой реформы можно выкатывать на XV съезд ВКП(б), намеченный на сентябрь 1927 года, и проект пятилетнего плана. В моем времени XV съезд, состоявшийся в декабре, утвердил лишь директивы по составлению плана. А теперь есть шансы утвердить уже сам план. Вроде Кржижановский уже почти завершил работу над двумя вариантами. И наши программы по промышленности (производства товаров народного потребления и роста благосостояния, развития станкоинструментальной промышленности и точного машиностроения, развития стройиндустрии, развития химической промышленности и развития двигателестроения) практически готовы. Начнем на год раньше, и 1927/1928 хозяйственный год станет первым годом пятилетки. И это формально мы начнем раньше на год. А фактически — на полтора. Ведь в моем времени пятилетку осенью 1928 года по существу не начали, все утрясали директивы до середины 1929 года, а то и позже.
Станки, станки... Даже та масштабная программа станкостроения, которая предлагается нами на пятилетку, не сможет сразу исправить положение. Если в Германии имеется 350 станкостроительных заводов, то у нас — только 12. Из имеющихся на мировом рынке 500 типоразмеров металлорежущих станков мы выпускаем всего лишь 24, и наша программа замахивается на расширение ассортимента лишь до 65-70 типоразмеров. Сейчас станкостроение распылено по разным трестам и главкам, специализация заводов отсутствует — один лишь ленинградский завод имени Свердлова специализирован только на выпуске станков. Отечественная продукция удовлетворяет лишь 20% текущих потребностей, а с началом пятилетки эта потребности резко возрастут. Опять все упирается в импорт!
С такими невеселыми мыслями, которые одолевали меня и после работы, я возвращался домой. Мои раздумья были прерваны почти у самого подъезда протяжным криком:
— То-очить ножи-ножницы, бри-итвы править!.. То-очить ножи-ножницы, бри-итвы править!..
Навстречу мне по переулку шел человек в замызганном сером рабочем халате, тащивший за плечами свою рабочую снасть: немудрящий станок с ножным приводом, на котором были закреплены несколько точильных кругов разного размера и разной степени зернистости. На меня пахнуло полустертыми воспоминаниями далекого детства, когда последние могикане племени точильщиков еще бродили по дворам. Тем временем человек поставил свой станок на тротуар и по двору снова разнеслось:
— То-очить ножи-ножницы, бри-итвы править!..
Из окон высовывались люди, и уже захлопали двери подъездов близлежащих домов, откуда появились нуждающиеся в услугах точильщика. Я еще только брался за ручку двери своего подъезда, когда раскрученный ногой мастерового точильный круг пустил первый сноп искр. Поскольку умения обращаться с абразивным бруском меня никто не лишал, а за время пребывания в этой реальности и с ремнем для правки бритвы успелось наловчиться, в сторонних услугах нужды не было и можно было спокойно идти домой, к жене и сыну.
Полюбовавшись, как маленький Лёнька прильнул к налитой молоком груди и довольно зачмокал, я поцеловал Лиду в щеку, и только после этого достал из портфеля желтовато-сероватую книжку последнего выпуска журнала 'Вестник Комакадемии' со своей статьей. Эта статья выпила у меня немало крови. Ее основные идеи не представляли для меня чего-то нового, но вот их обоснование ссылками на источники стоило огромного времени и нервов. Хотя первая и вторая главы 'Немецкой идеологии' уже были опубликованы на немецком языке, а первая — и в переводе на русский, подготовительные рукописи 1857-1859 годов, известные под названием 'Gründrisse', имелись только в фотокопии. А разбирать почерк Маркса, это, скажу я вам, та еще каторга!
