Дейтрос-1. Не бойся, девочка!

— Ашен, — сказал он, — значит, так, я...

Он замолчал. Опустил глаза. Ашен сделала шаг назад, к стене. Вжалась в неё, словно пытаясь попятиться ещё дальше. Ивик вцепилась в запястье Даны. Они уже всё поняли. Одно только — на кого выпало в этот раз? На кого? Мать Ашен или её отец...

Дэйм набрал воздуха и выдохнул, глядя в жалобные глаза сестры:

— Рейн.

— Нет, — сразу же ответила Ашен, — нет.

Её затрясло. Ивик обняла подругу, и Ашен ткнулась носом ей в плечо. Дэйм подошёл сбоку и тоже обнял их. Ашен дёргалась, как в клонической судороге, и что страшно — даже не пыталась плакать. Её просто дёргало, при каждом толчке она едва не вырывалась у Ивик из рук, и это было безумно страшно, Ивик прижимала её сильнее и готова была сама закричать — вот-вот... И Ашен всё-таки вырвалась и закричала, хватая руками воздух:

— НЕ-ЕТ!

Ашен и Дана уехали с Дэймом на похороны, а Ивик не отпустили, она была назначена в патруль. Она плакала ночью беззвучно. Было жалко Ашен. Нестерпимо жалко Рейна. Сейчас ей казалось — она сама любила его. Да она бы и любила его, как бы сильно она его любила, если бы он обратил внимание на неё, а не на Ашен. Ивик и так его любила, только понимала, что подобные парни — не для неё, поэтому любовалась молча, издалека.

Он погиб в Медиане. Об очередном массированном прорыве дарайцев уже сообщили по радио. Попытка атаки на Шари-Пал (Шари-Пал, столица, самый крупный город Дейтроса, и там ведь Диссе!). Четыре дарайских стана — десять тысяч бойцов. И если бы их не остановили сразу, видимо, была бы переброшена целая армия. К счастью, разведка сработала как надо, и в районе Шари-Пала была заранее сконцентрирована боевая техника. Дарайцев уничтожали на Тверди, вытесняли в Медиану и добивали там. Одновременно были попытки прорвать оборону и в других местах, но под Шари-Палом решался исход сражения.

Когда всё это началось, Рейн оказался в патруле. Сдерживал дарайцев до подхода своих частей. Это было безнадёжно, но ведь и уйти нельзя. Тело Рейна потом удалось отыскать похоронной команде.

"Не расстраивайся так, — сказала Венни, — он теперь на небесах".

Ивик всё вспоминала эту фразу, тыкаясь носом в мокрую подушку. На небесах? Она раньше молилась, и это приносило облегчение. Но вот из-за этой мысли молиться ей уже не хотелось. Да, наверное, Рейн на небесах, наверное, ему там хорошо.

А зачем мы живём тогда вообще, думала Ивик ожесточённо. Скажи мне, зачем? — спрашивала она кого-то, о ком вроде бы так много слышала с детства, но ничего, оказывается, ничегошеньки не знала. Если жизнь на самом деле — только на небесах? А здесь — что, одно мучение, и ничего другого ждать не стоит? Ивик давно примирилась с мыслью, что у неё лично никогда не будет ничего хорошего. Ей не повезло. Она некрасивая, не умная, не талантливая. Но вот ведь — у Ашен была любовь, счастье, и чем кончилось? Зачем Тебе у неё-то нужно было это отбирать? — думала Ивик в отчаянии.

Любовь моя, там, в небесах,

Ни боли, ни смерти нет...

Так и забери меня тоже сразу на небеса! Или, может, я не гожусь для неба, может, мне положено в ад? Допустим, пока ещё нет. Но ведь чем дольше я живу, тем хуже, только хуже становлюсь! Я начинаю всё больше ненавидеть мир и людей. Доршей особенно, но ведь и к своим-то я не очень! Значит, если я проживу ещё сколько-то лет, то в ад попаду с гарантией.

Ашен с Даной вернулись через несколько дней. Ашен выглядела потерянно, она как будто вся поблёкла, даже яркие серые глаза казались белёсыми. Голос стал тихим. Впрочем, она мало говорила. Носила на рукаве чёрную ленточку. От празднования Нового Года отказалась, Ивик с Даной тоже — из солидарности, да и самим было не до веселья. Своё общее шестнадцатилетие девочки никак не отмечали, вместо этого гуляли по заснеженному лесу, сидели в спальне и говорили, говорили — о чём угодно, только не о Рейне.

Ивик казалось, что так теперь будет всегда. Получалось, что Рейн, которого она не числила близким другом, о котором мало вспоминала в его отсутствие, был огромной и важной частью её мира. Не стало его — и мир опустел. В мире возникла зияющая дыра. Ивик уже забыла о том, что похожее чувство было и после гибели Чена.

Но постепенно суета захлёстывала их. Каникулы кончились, возобновились занятия. Тренировки, уроки, самоподготовка, хозяйственные наряды, чистка и проверка оружия, опять уроки. Рутина.

После каникул выяснилось, что Лайза иль Нуши решила уволиться — по своему обыкновению, произведя как можно больше фурора, в середине учебного года. Возможно, хессин Керш переживал по этому поводу, но квиссаны дружно вздохнули с облегчением. На место Лайзы тут же прислали нового преподавателя.

Преемника иль Нуши сен иль Кон впервые увидел прямо на занятии. Дверь открылась, квиссаны привычно вскочили по стойке "смирно". В наступившей тишине новый учитель вошёл в класс. Он сильно хромал, чёрная шерстяная шата нелепо висела на широких покатых плечах, седые волосы были коротко стрижены. Преподаватель проковылял к доске, повернулся к сену, многие девочки невольно вздрогнули — лицо литератора оказалось обезображено длинным косым шрамом.

— Доброе утро, квиссаны. Вольно! Садитесь.

Ивик села и подумала, что этот медар своё дело знает туго и дисциплину поддерживать сможет легко.

— Я ваш новый преподаватель литературы и дейтрийского языка. Меня зовут Бен иль Видан. Моё звание — стаффин.

По комнате пронёсся шумок. Тёмные глаза иль Видана огнём сверкнули из-под густых, нависших бровей.

— Да. Но поскольку я уже более десяти лет как сменил касту, обращаться ко мне следует соответственно — хет Бен. Чтобы предупредить ваши вопросы, ещё несколько слов о себе. Я командовал боевой частью в зоне Рингар в Лайсе, после ранения и наступившей инвалидности переведён в медар. Мне сорок четыре года, я литературовед и автор восьми сборников повестей, рассказов и стихов.

— Я думала, ему лет шестьдесят, — шепнула Дана на ухо Ивик. Та согласно кивнула.

— Я женат, восемь детей. С вами я рассчитываю познакомиться в процессе занятий. А теперь мы поговорим о литературе. Кто из вас читал Нойса иль Хара?

Уроки литературы — два раза в неделю — неожиданно стали любимыми.

Если раньше к ним относились словно к тяжкой повинности, то сейчас на эти уроки квиссаны рвались. Ведь все они были в первую очередь творцами. Большая часть пробовала себя в литературных опытах.

А хет Бен половину урока отводил стилистике и творческим упражнениям. Они изучали стихотворные размеры — и придумывали на каждый размер по строфе. Писали короткие этюды на заданную тему, заданного объёма. Потом Бен выхватывал наугад несколько тетрадей и едко критиковал написанное, подробно разъясняя ошибки. Сен покатывался со смеху, виновник краснел и бледнел... но почему-то никто не выходил с литературы обиженным. Ивик почувствовала настоящий восторг — ей стало легче писать. В этом деле — по сути главном в её личной, тайной жизни — никто и никогда ей не помогал. Никто не учил её, не объяснял ничего. Откуда только возможно, по крупицам Ивик выуживала тайны писательского ремесла, запоминала их и применяла в своих повестях. А теперь знания её росли с каждым днём.

Изучение классики оказалось столь же безумно интересным. Дане гораздо больше нравилась эта часть уроков. Может быть, потому, что с языками Дана не дружила, грамотно писать не умела и нередко подвергалась едким насмешкам иль Видана. Её, в отличие от остальных, его насмешки почему-то сильно задевали.

Но и Дана с удовольствием слушала рассказы хета Бена о писателях и поэтах. Он говорил о них как о старых друзьях.

— Если сказать честно, Мара иль Кетт была старая ехидная грымза. Причём уже начиная лет с двадцати пяти. Отношения Мары с родителями были такими, что она специально подала рапорт о переводе её в квенсен в другое полушарие. И, будучи в квенсене, ни разу не ездила домой, и вообще порвала все связи с родными. И вот, расставшись с ними, как вы понимаете, против их воли и со скандалами, она пишет "Балладу о Рогане", в которой мы находим эталонные отношения дочери и матери. Иль Кетт была из тех, кто ведо?м талантом. Понимаете, вот есть — и среди вас тоже — талантливые люди, у которых талант служит тем или иным задачам. Таких большинство. А есть люди, которые сами служат — и всех вокруг заставляют служить — своему таланту. У которых всё и вся подчинено одной-единственной цели. Кстати, бойцы из них далеко не идеальные. Если вам придётся командовать и у вас в подразделении окажутся такие рядовые, вам следует знать, чего от них можно ожидать. Как правило, это отличные креаторы, то есть в Медиане они вам выдадут такие феерии, что заменят собой половину шехи. Обеспечат эффект не слабее атомной бомбы на Тверди. Но взаимодействовать с другими они не умеют совсем. Безнадёжно. Полная инфантильность и запредельный эгоизм. Перед вами этакое славное, милое существо, но оно способно бросить раненого товарища, и не из трусости, а потому что банально его не заметит и не сообразит помочь. Зато оно инстинктивно очень бережёт себя. И его не надо осуждать, это бесполезно, его надо правильно использовать. Кстати, почему-то многие, особенно представители небоевых каст, считают, что деятель искусства, гэйн или даже не гэйн, обязан быть идеальным. Ничего подобного. Ничего такого талант не даёт и ни к чему не обязывает. Та же Мара иль Кетт ввела в обиход поговорку: "Талант как прыщ, на ком захочет, на том и вскочит".

На третьем или четвёртом занятии хет Бен, грозно сверкнув глазом из-под густых бровей, велел Ивик задержаться после урока. Как только отзвучали колокола, девушка, внутренне трепеща, приблизилась к учительской кафедре.

— Ивенна, сядьте. И ответьте мне на вопрос — какого шендака вы не посещаете занятия литературного клуба?

— Не знаю, — тихо сказала Ивик.

Ей никогда не приходило в голову идти в клуб. Во-первых, и без того времени нет. Конечно, квиссанов обязывали выбрать факультатив, но она же выбрала клори.

А во-вторых, ей представлялось, что её повестушки — никакая не литература и не искусство. Если уж квиссан обязан "быть кем-то в искусстве", то она — клористка. Конечно, она и близко не подошла к уровню Даны, но у неё хороший музыкальный слух, технику исполнения тоже хвалят. А пишет она разную ерунду, чисто для себя. Все другие создают настоящее искусство... по крайней мере, похоже на уже существующее искусство, а её вещи ни на что не похожи.

— Ведь вы же пишете! И много. Вот, — хет Бен потряс толстой распечаткой, лежащей у него на столе, и, холодея, Ивик узнала своё "Светлое время", — я прочёл это сегодня ночью. Но вы посмотрите, Ивенна, что? вы здесь пишете...

Он полистал распечатку.

— Вот, пожалуйста! "Ранняя осень приукрасила город багрянцем и золотом". Вы сами не чувствуете, как это убого? Вот это слово — "приукрасила" — оно вам не режет взгляд? И штампы, штампы... вот ещё: "Небо грозно нахмурилось тучами". Как вы думаете, можно вообще нахмуриться чем-то? Вот вы, например, чем хмуритесь?

Ивик покорно вздохнула.

— Так я же и не претендую, — сказала она, глядя в матовую поверхность стола, — я плохо пишу, я знаю... потому и не хожу в клуб.

— Нет, квисса. Вы либо прекращайте писать совсем, либо учитесь писать как следует. И кстати, пишете вы не плохо. Только вам пока не хватает опыта. Как давно вы сочиняете — год, два? Этого мало. Стрелять научиться куда легче, и даже творить оружие проще на порядок.

Он помолчал и сказал тише и ласковее:

— Ивенна, если бы вы писали плохо, ни в какой клуб я бы вас не приглашал.

Ивик стала ходить в литературный клуб по субботам. Хет Бен вёл занятия так же, как и уроки, с той разницей, что конспектирования и тестов не было совсем, рассуждений о литературе — гораздо меньше, а практических упражнений — намного больше. Старожилы клуба поначалу встретили Ивик усмешками — поздновато пришла. Но неожиданно оказалось, что выполнять упражнения хета Бена не только полезно, но и легко, и приятно. Что у Ивик получается не хуже, а то и получше, чем у других. Со стихами средне, а вот проза ей удавалась.

Ивик раньше не задумывалась над тем, как пишет. Строчила для собственного удовольствия. Ради того, чтобы зависнуть в блаженном состоянии неведения и пустоты, когда вся суета забывается, никого нет вокруг, и наступает свобода — словно в Медиане, словно летаешь во сне. А слова приходили сами. Автоматически. Ивик не следила за стилем. Не старалась. Но теперь она усваивала правила, и оказалось, что результат с ними выходит заметно лучше. Она избавлялась от штампов, от тавтологий, от словесного мусора. Хет Бен задавал конкурсы — кто сумеет короче всех выразить такую-то мысль? Кто использует меньше слов, чтобы передать нужное сообщение, настроение или чувство? Учил строить диалоги. Описания. Разбирал по косточкам собственные произведения квиссанов.

Потом пили чай с вареньем, которое приносил хет Бен. Разговаривали. Учитель снова рассуждал о литературе, о тех или иных поэтах, писателях Дейтроса, Тримы и даже старой Дарайи. Дарайскую классику квиссаны изучали тоже — в ней было много хорошего. Ивик смотрела в рот хету и думала, что живой человек столько знать не может, для этого надо быть компьютером.

Иль Нуши относилась к квиссанам свысока и внушала им, что они, серая солдатская масса, не способны воспринять тонкостей подлинного искусства, словно дейтрийская культура не создавалась их же предшественниками, такими же солдатами. Но знания иль Нуши, как успела понять Ивик, были фрагментарными, а иль Видан владел системой. Казалось, сведения по литературе и истории уложены в его мозгу в отдельные ящички, и достаточно лишь нажать нужную кнопку — назвать имя или время, — чтобы хет Бен выдал подробную лекцию на заданную тему.

К своим ученикам хет Бен относился так, как относится любой хороший офицер или куратор сена к своим бойцам.

Скеро тоже посещала клуб, но не каждую субботу — была слишком загружена. И как ни странно, в клубе она не играла главной роли. С удивлением Ивик заметила, что выполняет упражнения лучше и быстрее, чем Скеро. Однако произведения Скеро были безупречны. Хет Бен никогда не ругал её за стиль, наоборот, нередко ставил в пример. По предположениям Ивик, секрет Скеро состоял в том, что она сверхкропотливо работала над своими вещами. Только один роман ей удалось закончить, зато этот роман был огромен. Ивик тяжело вздыхала, говоря себе, что Скеро намного трудолюбивее её самой: Ивик было лень долго и упорно отделывать стиль, как получилось — так и ладно.

В остальном компания в клубе подобралась приятная. И невиданное дело — Ивик здесь уважали. В сене она до сих пор оставалась если не чучелом для битья, как раньше, то объектом лёгкого презрения. А в клубе она быстро выдвинулась на первые позиции. На лету находила ошибки в разбираемых текстах, а собственных ошибок делала мало. Да что говорить, здесь она была в своей стихии. И отчего-то остальные ребята вызывали у неё симпатию. Ни Ашен, ни Дана клуб не посещали. И впервые в квенсене у Ивик появились и другие приятельницы — маленькая Рона, многообещающая поэтесса-третьекурсница, Шилли, пишущая короткие и яркие новеллы, Эйна, с которой они задумали роман в соавторстве.