— ... и посадили за рукоятки даже тех, кто и читает-то с трудом! Арамаики залетела аж на Кристобаллиду, и ее оттуда пришлось вести на поводке! Понимаешь?

— Вполне. Это я понимаю вполне. Я не понимаю двух вещей: во-первых, — почему ты орешь? А во-вторых, — кому какое дело может быть до судьбы взрослого мужчины, который эту судьбу выбрал? Делайте то, что считаете нужным, и не мешайте другим поступать так же.

— Слушай... Ты только обещай ответить мне правду, ладно?

— Интересно... И какая же это нужда может заставить меня врать — тебе?

— Тебе и взаправду нравятся эти одинокие блуждания среди всего этого, — она неопределенно повела рукой вокруг, — или эта твоя затея — одно только твердолобое упрямство, замешанное на демонской гордыне?

— Служа истине, отвечу: к чему мне притворяться и делать то, чего я на самом деле не хочу? Ради чего? На кого хочу произвести впечатление? Тут я понял, что это все, — он усмехнулся, копируя ее жест, — то, чего я хотел всегда. Только не имел понятия ни о чем подобном.

— Азазиил, — сказала она со странной гримасой и пояснила, — Демон Безводной Пустыни.

— О-о-о... Вот ты о чем! Тогда позволь заметить тебе, женщина, — ты ввязалась в очень нешуточное дело. Я бы сказал — в страшное дело. И пусть тебя не обманывает, что среди этих людей нет маньяков, садистов, тиранов и политиков. Все они, все без исключения, полны той самой демонской гордыни. Это страшные люди, донна.

— Кроме художника.

— Кроме, — он согласно кивнул, — да только он, по моим понятиям, и вовсе не человек. Так что, все-таки, — все. — Помолчав, он неожиданно спросил. — Ты когда-нибудь принимала наркотики? Ну — баловалась?

— Ничего серьезного. Курила пару раз "травку". А что?

— Это — близко. Мое путешествие проводит меня по самому краю таких прозрений, таких откровений, что у меня просто нет слов, чтобы как-нибудь их выразить. Скажу только, — бывают мгновения, когда мне кажется, что сердце мое вот-вот остановится, потому что я — достиг выполнения цели моей жизни. Любой человеческой жизни, — слияния с Богом по ту сторону бытия и небытия, добра и зла. Ты хочешь, чтобы я променял это хоть на что-то? Ты думаешь, что на самом деле есть такая вещь? Потому что мы говорим разное, а стремимся к одному — быть пред Его ликом, а когда наше стремление — не это, то и путь наш — кривой путь. Поэтому — поймите, почему я не помню ни про что другое. И, если хотите, — извините меня.

— Ты все-таки связывайся.

— Ладно, — он пожал плечами, — для того хотя бы, чтобы вы больше не искали и не находили меня, — беру на себя такое обязательство. Это надежно, донна.

— Ага. Тогда прими груз жратвы. И еще вот, — она достала несколько небольших, герметически закрытых коробок, — Фермер передал. Сказал, что если ты, вдруг, решишь обосноваться где-нибудь надолго, то тут — споры особых грибов, способных жить на голых камнях. Хемосинтез, фиксация азота, все такое прочее. Все они съедобны.

— Спасибо. Может быть, когда-нибудь потом. А-а, — он вдруг хлопнул себя по лбу, а я-то голову ломаю, — как она меня нашла... Неужели след остался?

— Очень заметный, Азазиил. Кое-где весь камень в сизых и фиолетовых пятнах.

— Тогда не такой уж Азазиил. Да, — а Фермер-то, он чего там творит? Опять затевает какое-нибудь безобразие вселенских размеров?

— Ничего такого. Всего-навсего собирается поджечь два известняковых массива с глубоким залеганием. Хочет устроить две известковых печи на несколько квадратных километров.

— А-а. Ну это — его старый пунктик по поводу нехватки запасов углекислого газа. Но я спокоен: получится по обыкновению чудовищно. А остальные?

— Нет настроя рассказывать. Слишком много всего. Слишком много для обыкновенных людей... Так я буду кое-когда наведываться?

Короткая вспышка интереса миновала, и он ответил вполне уже равнодушно:

— Если будет такое желание донна, то почему нет? Я ошибался, — у других тоже могут быть нелепые желания, и они точно так же имеют на них полное право. Только давай тогда это будешь ты... Ну, — или кто-нибудь от тебя.

Озимые коллизии

На Блэк-Вью чудовищное количество чудовищных ям, наполненных каменным крошевом и пылью, вместило в период трехдневных ливней столь же чудовищное количество воды. Теперь — это было недолго, однажды поутру Фермер с глубоким недоумением и даже странной обидой вдруг обнаружил, что вода в этих бездонных болотах — зацвела без всякой помощи с его стороны. В некоторых из них выращивалось, к примеру, — одно под одним, — три поколения Бульдозеров подряд, поэтому насчет бездонности — не слишком большое преувеличение. Исключение составляла северо-западная группа ям, сравнительно-небольшая, в которых оказалось уж слишком высокое содержание мышьяка и сурьмы.

Впрочем — растерянность его длилась совсем недолго, он довольно ухнул, запустил туда особый вид поденок, каких-то мальков, а потом, не устояв перед соблазном, — запустил в иные из ям лягушек. У каждого — свои понятия о смешном. Озадачив себя, — посеял тростник, преобразованный из каких-то африканских видов. В этот момент у него выработался своего рода боевой клич, который с охотой подхватили остальные, и теперь, появившись где-нибудь, он не успевал открыть рот, как ему уже дружно орали, хлопая себя в такт по ляжкам:

— Быстрее! Быстрее! Уж лето проходит!

Собравшись с разных ответственных участков работы на Торжественную Церемонию открытия Красного Лабиринта, Высокие Гости аплодировали:

— Пять к одному на рыженького, — возбужденно орал Тайпан, показывая на Универсального Проходчика с пунцовым панцирем, — сотню ставлю!

— Слабо ему! Это он напал неожиданно! Серый ему сейчас ходули-то пооткрутывает!

Некто В Сером степенно кивнул:

— Усрется Рыжий. У него дыхалка слабая...

— Д-да вы что... Что здесь происходит, хотел бы я знать?

Это из S-образного коридора появился, наконец, виновник торжества и хозяин здешних пенатов. Как и большинство добрых людей, он обожал время от времени эффекты, работу на публику и массовые мероприятия. Поэтому, осуществив со Статером, Геро и Тэшик-Ташем свою давнюю мечту, он собрал всех, разбросанных на тысячи километров гигантских работ. При этом он честно хотел помариновать гостей не более пятнадцати минут, но за это время два Универсальных Проходчика как раз и успели подраться. Серый минут пять погукивал на манер водопроводного крана, сопровождая такими звуками свои короткие рывки туда-обратно по направлению к "Рыжему". Что ему было нужно, что именно подвигало его на такие действия, останется тайной навсегда. Рыжий пять минут вел себя так, будто на провокации не реагирует никак, собрата не видит, и вообще — выключен и дезактивирован, а потом, вдруг, во время очередного наезда, коварно схватил обидчика отводящими крюками, развернул боком и полоснул по корпусу плазменным резаком. Серый рванулся со страшной силой, погнув и почти вырвав крюк, и две стотонных машины с чудовищным лязгом сшиблись, ломая друг другу решетки, обрывая манипуляторы и напрочь снося многочисленные глаза. Лязг их при столкновении, хоть и громкий, вовсе не отдавал металлом, а более того походил на лязг гигантских челюстей. Субстанция, из которой состояли их корпуса, была существенно прочней базальта, который они столь успешно преодолевали, но и этот сверхпрочный металлосиликатный, бездефектный полимер начал трескаться от дикой силы столкновений, а в ста метрах от места побоища хохотали, как гиены, ржали, как кони, визжали от смеха Высокие Гости, бывшие в полнейшем восторге от неожиданного зрелища. Женщины, очевидно — бывшие поумнее, попрятались за гладкий свод купола и выглядывали оттуда. Вот тут-то и вышел Фермер, чуть надутый от гордости, вот тут-то и увидел побоище. Увидел, — и провизжал:

— Ррио ррего, инго ррего, кетчет тутсут уйа!

Гиганты немедленно прекратили схватку и расползлись по местам, застыв неподвижно, а изнемогший от смеха Тайпан прохрипел: "Долой!", а Некто В Сером, заложив большие пальцы рук за ремень гнусавым, тягучим голосом потребовал, чтобы "ребяткам не мешали решить дело по-мужски". Хаген, подняв брови, заметил, что, пожалуй, "порекомендует руководству закупить для нужд бундесвера модели именно этой фирмы". Тогда Фермер взорвался:

— Идиоты! Полоснул бы один из них по вам, резаком, — где б вы были?

— Их можно понять: здесь так мало развлечений, — меланхолично сказал Статер, — кроме того твои работники были слишком заняты друг другом.

Гости дружно, мерно аплодировали, словно вызывая на "бис" любимого артиста. Другое дело, что их было слишком мало для того, чтобы их рукоплескания производили впечатление. Об ткнул пальцем в сторону застывших по стойке "смирно" драчунов:

— Нет, и часто они у тебя так? Слушай, давно я так никому не завидовал!

— А, идите вы все!

— Куда? — Осведомился Ресибир, наивно помаргивая.

Но Фермера было не так просто взять голыми руками, — он уже обрел обычное равновесие духа:

— Так вниз же, — он недоуменно развел руками, — вы куда приехали-то?

Ресибир с неподражаемым искусством изобразил кастаньеты при помощи пальцев обеих рук, а Некто В Сером, оглянувшись на него, затрубил "Прощание славянки" при помощи оттопыренной правой щеки. Под эту музыку, за неимением лучшего, процессия и вступила сначала под своды входного коридора, а потом со всей возможной издевательской помпой спустились вниз. Там ничего особенного пока не было: привычная уже по Зеленому Лабиринту и по Рыбьему Замку путаница сводчатых коридоров, залитых безнадежно-ровным, не дающим теней светом, прозрачные витрины от пола и до свода, за витринами — ветвящиеся керамические трубки, отходящие от Большой Трубы, идущей вдоль коридора по обеим сторонам. Тут пульт был совсем другого рода, не то, что на незабвенном Посту Вето: пара ш-штурва-алов самого что ни на есть солидного вида, побольше и поменьше, несколько очень крепких, массивных рукояток — под настоящую руку, не под какую-нибудь там ручонку, и тройка кнопок, которые не нужно было разыскивать с лупой, да и промахнуться по ним было... довольно проблематично.

— Господа, — гулким басом начал хозяин, вы видите перед собой комплекс, который, как я надеюсь, позволит нам в сотни, тысячи раз ускорить заселение планеты крупными млекопитающими, поначалу — почти исключительно травоядными, а потом — посмотрим. Сейчас моя любимая жена поворотом вот этого штурвала запустит подачу универсального питательного раствора, носящего, по преимуществу, мономерный характер... Дорогая, — просим!

Геро, чуть покрасневшая от волнения, с видимым усилием повернула пару раз маховик. На концах самых тонких трубочек, терминалях, возникли небольшие красные узелки, более всего напоминающие по форме древесные почки, и начали увеличиваться на глазах. Через считанные минуты они достигли размеров четвертинки пиленого сахара, еще через десять минут — превзошли размером крупное яблоко. По мере увеличения поразительных образований процесс все ускорялся, кровавые опухоли шли все новыми почками, приобретали дольчатое строение, разрастались, соприкасались, срастались, заполняя все витрины коридоров, маленьких круглых залов, все своды. Анна, загоревшая до черноты, исхудавшая, с выгоревшими волосами, схваченными на затылке какой-то там резинкой, бессознательно вцепилась в руку Тэшик-Таша, глядя на дикое зрелище. Фермер стоял, слегка расставив ноги, заложив руки за спину, и глядел на бесконечные площади кровавого, парного, шевелящегося мяса с гордостью молодого папаши, смотрящего на отпрыска. Даже по спине видно было, насколько он уверен, что все совершенно разделяют его восторг. Потом он повернулся и его торжествующая улыбка несколько поблекла. Хаген стоял с невозмутимо-внимательным видом, который принимал всегда, когда кто-нибудь попадал под раздачу. У Отщепенца был такой вид, будто он чем-то подавился и никак не может проглотить стоящий в горле комок, а Тэшик-Таш откровенно ржал, глядя на него. Чела смотрел на окружающее огромными, сухими глазами, не мигая, и слишком крепко обнимал Дженнифер, прячущую лицо на его груди. Некто В Сером запоздало охнул, тихо помянул чью-то, надо надеяться — абстрактную, матушку и начал машинально запихивать в рот сильно отросшую бороду. Любимая жена стояла зеленая и, похоже, всерьез собиралась в обморок. Кроме чисто бессознательного, рефлекторного матюка русского, никто из собравшихся за все время не произнес ни единого слова. Хаген нарушил это тягостное молчание, страшно церемонно наклонив голову:

— Благодарим, уважаемый. Мы все получили ни с чем не сравнимое удовольствие.

— Всецело присоединяясь к э-э-э... словам предыдущего оратора, — проговорил Тайпан, — выношу на обсуждение предложение... Перейти от официальной части, к примеру, сразу на воздух. А с банкетом подождать до тех пор, пока наши яркие, глубокие, незабываемые впечатления на том воздухе рассеются хотя бы частично.

— Хотя в полной мере, — подхватил подачу Заклинатель Огня, — это, разумеется, невозможно.

— Как математик, — резюмировал Некто в Сером, вытащив бороду изо рта, — должен с глубоким удовлетворением констатировать, что ни один из только что высказавшихся не сказал ни единого слова лжи. Только истинное свое мнение.

Ноздри Фермера раздулись, чудовищные кулаки сжались так, что на костяшках кожа побелела, взгляд метал пламя. Но сравнительно скоро он расслабился, огляделся по сторонам и пробормотал:

— Не сомневаюсь. Не пойму только, — какой это алхимией у вас из Истины и Протокола непременно выходит издевательство. Пойдемте!

— Не-ет, дорогой мой! Теперь ты так просто у нас не отделаешься! Водички — дайте...

— Нехорошо стало?

— Уже давно. Так что в этом смысле вода запоздала. А! Вот спасибо...

И, приняв омерзительно напыщенный вид, Некто В Сером сначала — повязался наперевес полотенцем, а потом, опустив щепоть в кружку воды, прогудел:

— Никаким таким Красным Лабиринтом ты называться не будешь, а сим... — Он брызнул водичкой крест-накрест на все, что достал, — ты нарекаешься, — голос его взлетел под своды, с торжественностью большой силы, — отныне — и присно — и вовеки веков — Храм Сырого Мяса! Теперь — пошли...

— Богохульник ты!

— С какой же это стати? Где я вам тут патриарха возьму? А освятить, — такую вещь, — необходимо.

Через какой-то час, на соответствующем случаю банкете, он продолжил свою мысль, потрясая консервированным бифштексом:

— Твоя беда состоит в том, что ты допустил смешение жанров... Ага, спасибо, — он поблагодарил молча передавшего ему горчички Оберона, — так вот, это же классная штука! Великое достижение технологии! Блестящий замысел и безукоризненное исполнение! Оно и немудрено, сам тебе безусловку считал... Но! Это же никакое не шоу! Ты хоть понимаешь, какое это не шоу?

— Ага, — подхватил Хаген, — а кроме того мы тут все — обыкновенные люди, а ты по себе судишь. Ты у нас — личность эпическая, все задатки, а у нас — нервы. С нами того, — бережнее надо.