Тонков как-то болезненно скривился, вздохнул и сказал:
-Гадство какое, сколько ребенок пропустил! Я, Вань, его с улицы подобрал! -Как подобрал? — ошарашенно спросил Ванька. — Это же не вещь выброшенная?
-Именно, что выброшенный! — Тонков кратенько рассказал про Лигара.
Ванька круглыми глазами смотрел на него, переваривая сказанное.
— Ужас. Убил бы гадину!
-Нет её уже в живых, он теперь мой родной сынок. Знаешь, мы с женой удивляться устали на него, старательный, помогает по дому, выучил все буквы, по слогам читать начал, радуется каждому мелкому подарку, а уж бережливый... Память вот у него хорошая, запоминает все с первого раза — дочка стих прочитает, он через минуты три его повторяет. Я вот уверен, мне Игорёшку Бог послал, про своего не знал, не видел и не растил, так вот возможность все исправить появилась. Скажи, как Миша?
— Минька наш уехал на север Ханты-Мансийского округа, в тундре и вечной мерзлоте решил поработать диспетчером полетов. Пока стажируется, говорит, интересно .
Прибежали раскрасневшиеся детишки:
-Пап?
— Да, Игорёшка, идем !
Санька не захотел уходить от так понравившегося ему мальчика, пошли все вместе в кафешку. Детки ели мороженое, а папы пили кофе. Ванька постоянно смотрел на пацаненка, и видел, что и мальчишка, и Тонков души не чают друг в друге.
-Жалко, Мурка не видит как я тута зажигаю, ой, пап, тут зажигаю.
-Мурка — это кошка твоя?-спросил Ванька.
-Ну она вроде кошка, а вроде как и сестра, только не человек вот, и друг сильный. Ей бы Санька пондравился, ой опять непрально сказал, ну, она бы с ним поиграла. Она у меня не со всеми мурлыкает. Дядь, а ты с Сашком к нам придешь, как-нить?
-Как-нить, может, и приду, ты давай, поправляйся, — улыбнулся Иван, — ешь побольше, а то уж больно худой, ветром унесет.
-Да ем я, ем, вот с папкой и Соней плавать стали ходить, знаешь, как жрать,.. ой, есть начал. Поправлюся, вона Мурка у меня круглая вся стала. А была совсем шкелетиной!
Ванька при расставании, пожимая Тонкову руку, сказал:
-Ты меня сильно удивил, но красава!! И сынок у тебя — замечательный!
— Правда, дядь, я тебе пон...равился? — влез Игорёшка.
-Такие пацаны не могут не нравиться, ты — настоящий мужик, дай пять! Вот, смотри, как рука будет рукой, а не птичьей лапкой, так и встретимся.
-А ты папке телефон свой дал? Я если буду хорошо учиться, Соня сказала, мне свой простой отдаст, тогда сам тебе позвоню, ладно? Санёк, ты не кисни, ты большой!
-Босой! — повторил Чертов и полез целоваться, тот мужественно вытерпел его целувки.
-Че ты, дядь, нормально всё, меня Мурка знаешь, как вылизывает, а язык у ней, как терка вона.
Ванька все не мог успокоиться, зацепила его судьба Игорёшки. Не вдаваясь в подробности о том, что Минька не Аверов сын (коза-дереза не знала), рассказал ей про того мужика, что дал деньги без отдачи Васькиному внуку на лечение. -Представляешь, пацана бездомного подобрал, чисто случайно, сумели усыновить. Добрые люди нашлись, помогли, теперь вот в пацане души не чают. А пацан в восемь лет такой по рассуждениям взрослый, а с Санькой играл на равных, вот, что значит не было у ребенка детства. Папаня говорит, первое время в облавы играл и матом сильно выражался, жил-то по подвалам, а потом в трубах подвальных с кошкой выживал зимой.
Наташка слушала со слезами:
-Ужасно!! Досталось мальчишке!
Санька, пригревшийся у папки на коленях, встрепенулся:
-Гоёк дуг Сяси!
-Друг, друг!
А друг Сяси на следующий день после обеда собирался в гости к дядь Сереге и бурчал на кошку:
-Ты толстая стала и наглая, ничё совсем не слушаешь, я бы тебя дома оставил, да тама все хочут, ой, нет, хотят на тебя посмотреть. Мам, я чё-то волнуюся, там их много будет?
-Игорёшка, там все свои, не переживай, ты у нас самый лучший, со всеми подружишься! — успокоил его Тонков.
Приехали к Афанасьевым, Игоряшка вежливо со всеми поздоровался, перезнакомился, серьезно представляясь и подавая руку:
-Игорь, теперь Михайлович Тонков.
А перед тестем Афанасьева замер:
-Ты что ли, Иван Петрович, что за нас с Муркой заступился?
— Ну, я, — внимательно глядя на Игоря, сказал, тесть.
Игорёшка помолчал:
-Хороший ты мужик, жалко, у меня такого деда нет, а и никакого нету, ну ничё, зато папка, и мама, и Соня есть.
-А чё ты переживаешь? — в тон ему ответил тесть. — Давай я буду и тебе дедом, где четыре внука, там и пятый сгодится.
-Ты не шутишь? Чё и всамделишным дедом будешь? — прищурился Игорёшка. — И не врешь? И не скажешь потом, что пошутил?
-Кто ж так гадко шутит? Я уже не пацан, чтобы обманывать.
-Ха, я вот пацан, а не обманываю. Как Тонков стал, совсем исправляюся, только вот немного неправильно говорю, но мама и папа меня учут, я вот в подготовишку пойду, совсем прально стану говорить.
-Ну чё, по рукам?
-А то!
Скрепили договор рукопожатием, радостный мальчик звонко сказал:
-Папка, мама, у меня теперь, вон, дедуня стал, Иван Петрович, я совсем богатый!
Всем Афанасьевым непременно надо было погладить знаменитую Мурку, кошка еле вытерпела, а потом залезла к новоявленному деду на колени и уютно свернулась в клубочек.
-Ох ты, Игорёшка, смотри-ка, твоя Мурка меня тоже, видно, приняла?
-Она у меня такая, ск... склю... пап, не могу такое слово сказать?
-Эксклюзив?
-Во-во!
Игорек понравился всем, особенно от него в восторге были жена и теща Афанасьева, мальчишка почистил им яйца, отнес на стол вилки, ложки, хлебницу с хлебом, салфетки, старался как мог.
Тёща, Вера Николаевна, сказала громко:
-Дед, ой какого мы с тобой внука хозяйственного заимели, давно бы надо было.
-А я ещё и шарлотку могу, Соня научила!
-Ты у нас как кот Матроскин, — засмеялся дед.
-Дедунь, ты тоже мультики любишь смотреть, а кино про Морозку смотрел?
И у них пошел серьёзный разговор про кина, дед признался, что фильмы-сказки смотрел давно, Игорек посокрушался:
-Ты что, такие хорошие кина и не пересмотрел? Они же такие смешные, тама дубинки Иван каак забросил летом, а зимой они каак по башке прилетят разбойникам и бзынь... все упали.
Иван Петрович искренне наслаждался разговором с мальчиком, и, улучив минутку, сказал Тонковым:
-Ребята, ваш сынок — это чудесный человечек, сильный мальчишка. Даже такая жуткая жизнь его не испортила. Тебе, Алина, вырастет славный помощник, рад, что в его усыновлении есть и мой небольшой вклад, такого ребенка заиметь... Я и не подозревал, что вот так сразу дедом ему стану, но не жалею ни секунды.
Минька до места работы добирался долго, cначала до Тюмени, от Тюмени до Нефтеюганска, а там уже на перекладных, до городка Лянтора, в котором в августе уже наступила середина осени.
-Это Крайний Север, Мишук, за нами только болота и ручьи-речушки, но край, я тебе скажу, завораживающий! — встретивший его Юрий Палыч неспешно вел Мишука по главной по улице городка с таким чудным названием.
-Здесь наша контора и перевалочная база, пару дней тут побудем, надо кой какие запчасти выбить у снабженцев, а потом 'а в этот край далёкий только вертолетом, можно долететь', — пропел он. — Высоты как, не боишься?
-Да вроде нет, пару раз довелось с Иваном Чертовым прыгнуть с вышки на парашюте.
-Узнаю Ваньку, — хохотнул Филин, — все такой же неуёмный? Такие как он не меняются, по жизни отчаюги. С женой-то молоденькой ладит ли?
Мишук ухмыльнулся:
-Ладит, она такая же безбашенная. Там самый серьезный из них — Димка, а остальные... Санек, правда, ещё маленький. Иван с батей моим лед и пламень, батя всегда его буйную головушку остужает, ненадолго, правда, у них с Наташей через неделю опять какие-то экстримы в планах возникают.
-Я почему про высоту-то, спрашиваю? Мы с тобой с вертолета по лестнице веревочной высаживаться будем, нет пока подъездов там, вот к ноябрю замерзнет все как надо, и будем по лежневке ездить, а пока, сам видишь, морось и хлябь. Но верю, раз приехал, значит, приживешься здесь.
И через два дня под свист вертолетных лопастей слезал Минька по болтающейся веревочной лестнице вниз, к расположившемуся на небольшом взгорке хозяйству Филина. У земли болтающуюся лестницу поймал кряжистый такой мужчина, прокричал в ухо:
-Слезай сынок, не бойсь, ща Палыча примем и груз, а потом уже и познакомимся. Если дурно, вон в сторонку отойдешь.
-Да вроде ничего, — потряс головой Мишук.
-Ну тогда ща грузы будем принимать, ребятишкам помоги.
Ребятишки — два здоровенных мужика, приветливо кивнув, жестами показали, как надо помочь им, и Минька, присмотревшись к их слаженным движениям, вскоре включился в работу, не замечая, как одобрительно переглядываются все три мужика. Тщательно упакованный и аккуратно опущенный вниз груз, тут же на тележках завезли в небольшой ангар, там установили в определенном порядке и пошли в ближайший жилой домик на полозьях.
— Ну, давай знакомиться, я Иван Никитич! — протянул руку кряжистый, постарше бати лет на десять, мужчина. — С завтрашнего дня твоя мама и папа в одном лице, это вот ребятки наши незаменимые Антон и Федя, Витька спит, другой Витька с Вовкой на вахте, с остальными позже познакомишься. Они сейчас в другом месте. Скажи-ка сразу, а чего-нибудь умеешь ли готовить?
-Много чего!
-О, Палыч, ты нам угодил, а то с Олеговой стряпни душу воротит, это нефтяникам повезло, у них там Галя кашеварит, а мы,бедолаги, своими силами, — он скривился, — обходимся. — Не, Миш, ты не переживай. Мы все по очереди дежурим, вот как обустроят снежно-ледяной аэродром, тогда будем 'кум королю, сват министру'. А пока... бедствуем, это ж надо, в такую дубину уродиться, супец сварить не может!
-Я чё, не стараюсь что ли? — прогудел с порога весь какой-то квадратный молодой парняга, — ну не под то у меня руки заточены, я вам говорил, не ставьте меня кашеваром, все по честному, — передразнил он Никитича, — вот вам и по-честному.
Мишука приняли немного настороженно, но он и не ожидал, что вот так сразу станет своим для всех. Батя, самый лучший, учил его всему на совесть и частенько повторял, что в нормальном мужском коллективе мужики сначала приглядываются, а увидев, что из себя человек представляет, тогда либо принимают, либо — извините. Никитич первые дни гонял его по теории, задавал самые неожиданные вопросы, его интересовало все, история, техника, механика, математика, даже музыка. Частенько одобрительно кивал на Минькины ответы, потом к концу первого месяца подвел итог:
-Вижу, учился как следует, знания есть и хорошие, значит, и практика получится. Но учти, спрашивать буду дотошно, стружку снимать люблю, но вон Палыч тебе подтвердит — у Ильина Ильи Никитича все ученики высоко летают.
И впрямь — учил кропотливо и дотошно разбираться во всяких ситуациях, не теряться и иметь холодную голову.
Минька не знал, что он в разговоре с Филиным частенько говорил:
-Юрка, ты где такого пацана откопал, это ж клад. Вот я бы хотел его отца увидеть, парнишка-то постоянно говорит, что именно отец у него такой, а он во всем его повторяет, там, видать, мужик настоящий!
А когда Минька на день рождения Юрия Палыча — в конце октября — замесил тесто и испек праздничный пирог и пирожки с капустой, вот тут все мужики, сначала сбежавшиеся на аппетитные запахи выпечки, а потом наевшись до отвала, выразили единогласное одобрение новому члену их коллектива.
-Миш, будешь домой звонить, скажи твоим родакам — они таким сыном должны гордиться!
Минька сдружился со всеми, они уважали его за ровный характер, за руки, растущие из того места -приходилось разбирать и собирать забарахлившие моторы у машин, прикрепленных к их небольшому, но дружному коллективу, за доброжелательность, разумность. Через полгода, в январе, Минька сдал все экзамены и получил корочки диспетчера по полетам. Втянулся в свою необычную работу и понял, что такая вот жизнь ему нравится. Единственное, чего ему сильно не хватало — своих родных, скучал по всем, особенно по бате и Филюньке.
-Бать, мне вот так часто не хватает твоих советов. Никитич — мужик хороший, но ты меня с полуслова понимаешь, я тебя ни разу не подвел. Ситуации бывают разные, но, бать, справляюсь, когда буран или ещё какая непогода, то вдвоем в диспетчерской сидим, бывает за пару минут все может измениться, короче, быстрота нужна, но когда все утрясается, такое удовлетворение получаешь.
— Алюня очень переживает, как ты там в холодрыге-то? — спрашивал Авер, сам не меньше Альки беспокоясь за сына.
-Да, бать, я же как медведь хожу. У нас спецухи тут специальные, непродуваемые и непромокаемые. А на ногах или валенки, или унты. Вот в отпуск приеду, фотки привезу, тут такая неброская суровая красота, но привык, даже нравится.
Иногда Мишук слышал, как Никитич разговаривает с какой-то Лизуней, называя её дочкой, ну дочка и дочка. А в начале февраля придя со смены застал в домике необычное оживление, мужики брились, наглаживали рубахи, собрали развешенные по стульям свитера и футболки, раскиданные там и сям носки, штаны и рубахи, вылизали все комнаты.
-Мы что, президента ждем? — поинтересовался Минька.
-Хуже, Миш, Лизуня завтра нагрянет.
-Лизуня это кто? Дочка Никитича?
-Бери выше, Лизавета — это фигура!! Сам увидишь завтра. — Олег шустро начал оттирать ручку на двери.
Минька, пожав плечами, пошел к себе, ему-то не надо было прихорашиваться. Приученный Авером, он с детства не терпел расхлябанности в одежде, так что 'чистить пёрышки' не собирался.
-Миш, — заглянул к нему Никитич, — ты завтра порадуешь нас пирожками? Уж больно гостья у нас долгожданная и обожаемая будет.
-Когда вы её ждете?
-К вечеру ближе.
-Хорошо, успею значит. Витюха пусть капусту на пирожки нарежет, я тесто с утра поставлю, а после обеда надо будет меня подменить.
-Все уже в курсе, твои пирожки ждут с нетерпением.
Минька, привыкший лепить пирожки с далекого уже детства, не ударил в грязь лицом, к вечеру весь их "мужской дом" пропах запахом выпечки. Кроме пирожков с капустой, на столе остывал большущий пирог с рыбой, и самый нетерпеливый из всех, Олег, шумно глотал слюни:
-Никитич, где твоя Лизавета-дохтурка, так ведь можно слюной захлебнуться!
Наконец, беспрестанно выглядывающий в быстро темнеющее небо за окном Вовка шумнул:
-Приехали, стройсь, мужики!
Мужики выстроились в ряд, Мишка с кухни, смазывая последние пирожки, одним глазом наблюдал за ними.
В клубах морозного воздуха появилась невысокая фигурка и на дружное:
-Здорово, дохтурка! — хрипловатым голосом произнесла: -Привет, мальчики! — Потянула носом и удивилась: — Неужели к таким букам женщина согласилась пойти работать поваром?
-Здравствуй, дочка! — Никитич звонко чмокнул её в щеку: — Нет, мы тут сами с усами, я тебя зря что-ли два месяца зазывал?
-Здорово, Петр, Ваня, как жив-здоров? — он дружески обнимал двух смуглолицых узкоглазых мужчин, явно местных из манси, — раздевайтесь и за стол!
Раздевшаяся Лизавета, светло-русая, симпатичная, была уж очень худенькой, несмотря на заметно полнившую её одежду, видно было, что вес у неё явно бараний.