Зверь лютый. Книга 24. Гоньба

Я цитирую сборник 1985 г. Основные отличия от состояния 1167 г.: реки "пропилили" свои русла и долины глубже, озёра заросли и стали болотами, общее количество воды и равномерность её распределения в течении года — уменьшились. Ну, антропогенные факторы! Это ж все знают!

Другой вариант, "классический":

"Волок из Ловати в озеро Ужанское по болоту Волочинский Мох. Дренируется многими ручьями, стекающими как в Ловать, так и в озеро. Самый значительный из них впадает в Ловать близ деревни Пруды. Ручей меньшего размера впадает в озеро Ужанское севернее деревни Прудищи. Верховья этих ручьёв соединены цепью "окон" и полосой камыша, проходящего по моховому болоту, которые похожи на остатки старого, давно заросшего канала. Длина 2 км, ширина — 6-8 м, глубина местами до 1,5 м. Документов о происхождении Копанки, её строительстве и эксплуатации, нет. Поверхность Ужанского на 3 м выше уровня воды в Ловати, 10-километровый волок через водораздел (длина ручьёв и Копанки) при 3-метровой разнице уровней — хороший вариант пути "из варяг в греки". Дальше — по озёрам Узмень и Усвятское к реке Усвячи".

Кажется, именно в Волочинском Мхе и утопили Усвятские волоковщики княгиню, проклявшую их перед своей смертью. Эту легенду я уже...

* * *

Без вопля "Гоньба княжеская! Разойдись!" — тяжело. Что мы не из простых — видно. Но не из сильно вятших. Так что, возчики дорогу уступают. Но — неторопливо. С постоем — медленнее. Торговаться приходится. Хотя у проводника моего и здесь знакомцы есть. Не один раз здесь проходил. На расспросы — фыркает.

— Был суздальский — стал, вот, боярича смоленского слуга.

— А куда?

— По господской надобности.

Я старательно акаю, словечки, в Смоленске когда-то подцепленные, употребляю. "Трынадцать", "сейчяс", "стау", "усих". К месту и не к месту.

Местечко тут интересное. С популярным названием — Сурож. Как раз напротив устья Усвячи. Живут здесь, ясное дело, сурожане. Не скажу, что по улицам греки толпами шастают, как в Суроже Крымском, но иноземцы — есть.

Городок под Витебским князем. Такой перекрёсток многие желают держать. Это одна из причин, почему Давыд Попрыгунчик в Витебск княжить пошёл. Стража сейчас стоит — смоленская.

Разговор со стражей... плотненький.

— Ты, молодец, не добрый купец, не поп, не богомолец... И какое ж лихо тебе покоя не даёт? На что в дорогу скачешь-то?

И так это... со спины стражники заходят. А у нас кони уже рассёдланы — не вскочить.

— Иду по своим делам. А ты, дядя, подол бы брони своей вычистил. Иль забыл как оружничий Гаврила тебя ругал-стыдил за грязь-то?

Стражника — не помню. А вот эту "лепестковую отделку подола ламелляра" — сам драил. В бытность свою в выучениках у Гаврилы, которого я Буддой называл — главного оружейного начальника на подворье Смоленских князей.

Десятник стражи глянул на подол, потом на меня.

— Чёт мне твоё обличье вроде...

— Само собой, десятник. Встречалися. А ныне — не держи. Сам понимаешь — служба княжеская.

Что "служба князя Суздальского"... не уточнил.

Отпустил. Просто потому, что я помню смешные подробности своего тогдашнего существования. Кусочек нашей, вот через эту железяку, общей жизни.

И мы поскакали. По Усвячи, по озёрам, по Ловати... Как я эти речки возненавидел! Мне надо на север, а Ловать здесь идёт чётко к западу.

Тихое Лето только хмыкает:

— Куда дорога, туда и гонец. Реки — от бога. От него ж — и дорога. Скачи да радуйся. Что есть.

Я когда-то бывал в Великих Луках. В давно прошедшем будущем.

Факеншит! Спрягать глагольные времена для попаданца... мозги сломать!

Не надо: того городка, который я видел — нет. А вот семь лук — извилин Ловати — имеются. Трёх охотничьих луков, как на городском гербе — нету. Да и откуда? Герб — от Екатерины Великой. В те времена этимологией не заморачивались.

Забавно. Место помню, вижу. Вот же извивы эти! Вон там, на горке, ещё собор будет. А города — нет.

Я, конечно, понимаю — глухое средневековье, дикие туземцы, городок маленький... Но не до такой же степени!

В летописи первое упоминание — как раз сейчас, по поводу визита Ростика. В новгородских берестяных грамотах 40-60 годов этого века из переписки купцов:

"В Киеве Бог был свидетель между нами: из твоих фофудий девять выговорил я себе. Таким образом, в Луках гривен шесть...".

Кто такие "фофудии" — неизвестно. Но Луки — есть. А городка, на месте которое я помню — нет.

— А... где?

Тихое Лето смотрит удивлённо:

— Чего — где? До города ещё тридцать вёрст.

Ну, блин, "кочующие земледельцы"! Мало того, что каждая семья каждую весну из избы разбегается, откочёвывает по всяким сенникам -дровянникам, что общины целиком каждое десятилетие переселяются, так они ещё и города постоянно перетаскивают!

Ладно, скачем дальше.

* * *

Точно, есть городок. Так и зовётся — Городок-на-Ловати. "Луки" — его довольное новое название: "Городок" на "Святой Руси" уж очень распространено, не отличить. Кажется поэтому — чтобы различать — более позднему поселению добавили эпитет "Великие".

Городок уже лет триста стоит на правом берегу. Луки речные здесь, конечно, есть. Две петли почти полной окружности. В верхней — горка, метров на сорок выше окружающих болотистых равнин. Но не — "семь загибов на версту", как в том месте, где на рубеже 12-13 веков (в РИ) новгородцы крепость поставят. Сынок нынешнего Якуна — Дмитрий Якунич и смастырит.

Нынешние Луки ещё лет сто назад были крупным промышленным центром. Застройка на столбах, как у пруссов, куча скандинавских, балтских, западно-славянских элементов.

Особенно видны горшки фельдбергской культуры: с гончарного круга, хорошо обожжены и богато орнаментированы. Невысокие, широкогорлые, с выпуклыми боками и суженной нижней частью. Украшены многорядной волной или горизонтальными линиями, встречаются штампованные узоры и налепные валики.

"Фельдбергская культура" — с реки Хафель. Там ещё известные города будут: Берлин, Потсдам, Бранденбург... Отождествляется с ободритами и лютичами.

Кто, когда, почему... не знаю.

Лукичане много занимались добычей железа и его кузнечной обработкой. Ножики хорошие делали. В пакетной трёхслойной технологии. Последнее время как-то оно... посыпалось. Сельским хозяйством увлеклись. Горшки, к примеру, нынче почти все привозные из Смоленской земли. "Голландская болезнь"? Нафига делать, когда можно купить?

* * *

Ниже городка — речка Рубежница, выше — Ольшанка. Между ними — осинники и два озера. С другой стороны — Ловать и за ней болота. А тут у берега — холм с городком и посадом под боком. Типичный святорусский пейзаж, антураж и население. Ну и где ж тут мне заховаться? С перископом. Или правильнее — с пери-фоном? Я ж слушать хочу.

Оп-па... А встать-то и некуда.

Городок забит санями, людьми... Переговорщики — "огнищане, гридь, купьце вячьшее" — по посаду на постой встали. В самом городке — Ропак со свитою и квартирьеры из Киева. Усадьбы чистят-моют, во всех дворах перины выколачивают.

Сам! Великий Князь! Едет!

"Самого" ещё нет — мы ухитрились вскочить в Усвячу на день раньше княжеского обоза. Теперь дня три придётся ждать — обоз идёт много медленнее, чем мы скакали.

Суетня-толкотня — хорошо: мы, со своими девятью "скоками" (рысаками) не торчим бельмом на глазу. И — плохо: постой не найти.

У Тихого Лета и здесь знакомец нашёлся. Только глянул на нас и сразу:

— Не-не-не! И не ищи! Всё забито-занято! Вятшие аж в хлевах ночуют!

— А как же...?

— В Губаны. Тама у меня тестя деверя стрый живёт. Привет передай. Ну и там... не скупися.

Делать нечего, ещё три версты вниз по Ловати. Селение это... Жители, видать, поднаторели "губу раскатывать". Отчего и название такое. Дядя цены сразу втрое задирает:

— Да ты глянь! Почитай во всех усадьбах новогородские стоят!

И правда: переговорщики — в городке, в посаде тамошнем. Но серьёзный человек один в дорогу не идёт. Вот слуг, какие не сильно на каждый день надобны, в дальнее селение и поставили.

Наших коней углядел — ещё втрое.

— Им же ж сколько овса надоть! А овёс-то ноне... не укупишь.

Услыхал приветы да поклоны от своего городского родственника, тихолетного знакомца:

— Ой, радость-то какая! Ой, спасибочки! Так вы ж почти родные!

И — ещё втрое. Типа: свои люди — сочтёмся.

Нас — трое. Сумму — утрояем ещё раз. "Оптовая скидка"? — А хто ето?

— А сколь стоять будете? Неделю? Усемеряем. Итого — десять гривен. Вперёд, само собой.

Итить...! Но идти нам некуда. А морду бить — ещё дороже встанет.

Ладно, "не в деньгах счастье". А в их количестве. Количества у нас хватает. Тут другая проблема: если бы встали в посаде — я бы местных слухов да сплетен сразу поднабрался.

Народ, конечно, врёт. Но не тотально. Чего-то полезного и узнал бы. А так... местные "губаны" про урожай подосиновиков прошедшим летом более толкуют.

Утром хозяин в город собрался — телушку продать. Такие княжеские междусобойчики — редчайший случай урвать кусок. Пришлые жрут в три горла, серебра не считают — на людях гонор тешат. Да и просто — народец не бедный пришёл.

Великий пост? — И чё? "Идущие по путям поста не держат". Оно, конечно, по желанию и благочестию. Но жрут... как не в себя.

В эту неделю, пока толпа в Луках подъедается, можно такой навар...! Да он летом только за наше серебро два десятка коров возьмёт! Если не дурак — может очень серьёзно подняться. Хотя... Летом здесь война будет:

"...Романъ и Мьстиславъ пожьгоста Лукы; а луцяне устерегосшася и отступиша они въ городъ, а ини Пльскову...".

Успеет вложиться — потеряет. А с мошной... может, и убежит.

Я к нашему "губану" и присоседился. Хочу, де, торг здешний глянуть.

Спутников своих пришлось оставить: конюшню надо вычистить и крышу подправить. Ну нельзя же добрых коней на неделю в такое... строение ставить!

— Хозяин! За работу заплатишь.

— Не-а. Не любо — иди со двора.

Монополист хренов. Но коней — жалко. Да и за проезд с меня не берёт. Одежонку дал. Гречушник этот дурацкий, котелком по уши, лапти с онучами. Хорошо хоть, онучи — тёплые. Армяк... почти целый... лыком подпоясанный... штаны домотканые... мотня у колена... "По колено борода, по колено и вода". В смысле: рубаха мужская.

Вырядился я. Как пугало.

Виноват: как русский крестьянин.

Отвык уже такое прикольное шмотьё носить. Уже не прикольно. Самое скверное: ни панциря, ни клинков, ни карманов.

— Ап-ап... А куда...?

— В кулачок. Или — за щёку. Если мелкое.

Вот был бы я женщиной... Не-не-не! Это не то, про что вы подумали!

Женщины привычны всё в сумочках таскать. А мне нормально — по карманам распихивать. Только карманов в этом мире до 17 в. только у моих Всеволжских.

Как голый. Даже познабливает. Но деваться некуда. Из Губанов чего там в Луках нарешают — не понять. Надо хоть осмотреться, людей послушать... может чего и всплывёт.

На торгу хозяин пошёл в скотный ряд — телушку свою продавать, а я — в сторону. Сперва возле возчиков потолкался, в посудный ряд заглянул, поприценивался. Бессмысленное занятие: сейчас, по поводу "саммита", цены совершенно нереальные. Потом нашёл кабак, сел в тёмном углу, пива кружку — на стол, шапку — на глаза. Слушаю. Об чём народ толкует.

* * *

Чисто для коллег. Общепита здесь нет. Сотня дворов в городе, чуть больше в посаде. Все кушают дома. Приобщиться к культуре? — В церковь. Языком поболтать, уши погреть — на торг. Голоден — жену погоняй. Не женат? — К родне. Или — к хозяину, если в работниках. Нет хозяина? Нищий? — Вот тебе хлеба кусок, христа ради, да проваливай.

Любой ресторатор обанкротится.

Но когда происходит такое сборище, когда по городку толчётся масса бездельного, безместного и при этом не бедного народа, которому есть-то не хочется — на постое кормят, деньги имеются, а дела нет, то... Пара-тройка ушлых местных мужиков распахнули ворота, вымели амбары, поставили столы на козлах, лавки...

"Пиво хмельное. Подставляй хлебало дурное".

* * *

Весьма пустое времяпрепровождение. Хотя некоторые подробности услыхал.

Захарию-посадника новгородцы не любят. Хитёр, говорят. Якуна-тысяцкого — не любят ещё больше. Жесток да жаден. Даньслава — уважают военные. За лихость и храбрость. Остальные — ругают. За то же самое. В отношении мирных сограждан.

Кто подговаривал "лихих людей" князя зарезать да подворье его сжечь — знает каждый. Но выдать преступников на суд Ропаку... не, мы новагородцы, мы вольные люди, у нас суд Сместный — князя с тысяцким...

Когда тысяцкий и есть один из главных заговорщиков...

А снять...

— Мы — вольные люди. Коли решим — снимем. Своей волей.

— Так он же вор!

— Вор. Знаем. Но мы, покаместь, не решили.

"Этот-то? — Сукин сын. Но он — наш сукин сын".

Прелести демократии. Даже при общем вполне определённом народном мнении, оно отнюдь не реализуется в конкретное кадровое решение. "Фактор времени" — преступник остаётся во власти, ситуация накаляется, конфликт взорвётся кровью, сожжёнными городами, убитыми, искалеченными, уведёнными в рабство гражданами. В частности — вот этими "луцянами", которые нынче вокруг ходят, торг ведут и богатым покупателям радуются.

Я пару раз менял места, походил по округе. Дело шло к вечеру, солнышко так и не выглянуло ни разу за день. Надо или домой утопывать, в эти Губаны — хозяин постоя уже свою худобу продал и уехал, идти самому придётся. Или попробовать глянуть — что в городке. Разговоры серьёзные будут идти там, в крепостице. Хорошо бы хоть местность осмотреть.

Тут подвернулся случай. Какой-то старичок, по виду — из теремных боярских слуг, стоит посреди улицы и чуть не плачет. У ног две торбы, битком набитые, да мешок муки.

— И как же ты, добрый человек, вот это всё тащить один будешь? Помощник-то твой — где?

— А! Ить-ять! Сукин сын! Вошкино отродье! Я ж ему сколько раз говорил — от меня не на шаг! Сбёг! Ужо я его! Плетями без жалости! Стоит гдесь-то, с молодками лясы точит, зубы скалит! Вернётся — все повыкрошу! Шкуру лохмотьями спущу!

Слово за слово, выясняется, что дедушка — слуга одного из бояр Ропака, ходил на торг снеди прикупить, взял с собой молодого холопа, а тот сбежал.

Нет-нет! Что вы! Не совсем, не на волю — просто с девками поболтать. И не видать его. Деду теперь одному покупки наверх, в городок, где его господин стоит, не снести. А ждать, пока молодой парень вволю наболтается да о деле вспомнит — некогда.

* * *

Коллеги, вы бывали в пионэрах? С красным галстуком? "Пионер — всем пример" — не? — А-а-а! Происки коммустизма!!!

То есть — вас не учили? А мне с детства рассказывали, что бабушкам и дедушкам надо помогать. Ну, там, через дорогу перевести, место в автобусе уступить, сумка какая тяжёлая...

* * *

Вскидываю мешок с мукой на плечи:

— Ну, пошли, показывай дорогу.

— Ой... эта... стой! А сколь возьмёшь?

— А сколь не жалко.

И топаю себе вверх, к воротам крепости.