Кроме того, я не умел обращаться с таким оружием. Даже не зацепил никого.
А за украденный скальпель, меня, после обязательного посещения лазарета, впервые отправили в карцер. Учитывая возраст и то, что проступок был совершен в первый раз, только на сутки. Там у меня было время обдумать ошибки.
И я спер второй скальпель.
Когда меня подлечили, то отправили в карцер уже на три дня.
Двух ребят, которых я ухитрился как-то поцарапать, в карцер не отправляли.
А после началась война. Жестокая и затяжная.
На одной стороне воевал я.
На другой — все остальные.
Нельзя сказать, что мне не предлагали перемирия или дружбы. Даже пытались заручиться моей поддержкой в союзе против кого-то. Но я уже не верил никому в этом месте, проклятом и забытом всеми богами. Восемь месяцев я жил по графику "школа-больница-карцер". Скальпелей давно не было. После второго раза доктора стали их прятать. Но я уже понял, что использовать можно все. Любой подручный материал может стать оружием. И хорошо, что доктора прятали скальпели, иначе все закончилось бы очень мрачно. Ведь никто из нас даже вообразить не мог, что он (вот именно он!) может умереть. Смерть была где-то там... далеко... в другом месте. А мы все были бессмертны.
Мой возраст, и, как следствие этого, субтильность не давали ни единого шанса победить хоть кого-нибудь в честном поединке. Потому я и не пытался быть честным, но учился быть осторожным и хитрым. А еще — никому ничего не прощать. Бродил по длинным школьным коридорам таким себе диким зверенышем, прикидывая, где меня попытаются поймать на этот раз. Как правило, бродил недолго. Школа-лазарет-карцер.
Сам себе я представлялся суровым, справедливым и беспощадным героем, вроде легендарных парней, о жизни которых рассказывали на уроках истории. Я был отчаян и неумолим, как лесной пожар. Меня наверняка даже наши воспитатели боялись, да!
Кроме мышей меня в этой школе не боялся никто.
А, как я позже понял, все те легендарные герои были просто сволочными ублюдками. Единственной достойной наградой для их подвигов могла стать только петля на ближайшем дереве. Но, к сожалению, они уже перевешали всех, кто мог бы повесить их.
Примерно через пару месяцев я стал получать призовые очки в негласном школьном табеле рангов. За силу духа. Редкие победы, которые стали приходить после пяти месяцев войны, можно даже не учитывать, настолько мелкими и незначительными они были. Одна мышь, конечно, может победить другую. Но потом придет кот и съест обеих.
А через восемь месяцев самые старшие ребята предложили мне мир. Им понадобилось восемь месяцев, чтобы понять простую, на мой взгляд, вещь. Каждый из них был сильнее меня. Группа была во много раз сильнее. Все вместе были во сто крат сильнее. Свою порцию побоев я мог получить в любой момент. Меня даже искать не надо, чтобы избить.
И я к этому был уже готов. Готов получить все сполна, огрызнуться и отправиться в карцер.
Но я не забуду. И не прощу. Я буду долго поджидать благоприятного момента, удачного стечения обстоятельств, счастливого расположения звезд... А потом отомщу. Обязательно. Каждому по отдельности. Фантазия на этот счет у меня была богатой. Чем еще заниматься долгими днями в карцере, как не строить планы мести обидчикам?
У них не хватило выдержки, терпения и нервов. Ребятам было тяжеловато существовать, постоянно озираясь и ожидая ловушки. Не привыкли они жить в одиночку, потому что всегда жили толпой.
Это меня устраивало. Стычки не прекратились вообще, но стали гораздо легче — старшие ребята больше не вмешивались. Правда, получилось так, что от врагов я избавился, а друзей и собеседников не завел. Жаль, конечно, но что уж поделаешь...
Академия? Там самому младшему было четырнадцать, а мне — чуть больше десяти. Минимальный возраст для поступления. Может, потому и не сложилось снова. Нет, никаких войн и законов волчьей стаи — взрослые ведь люди. К тому же там большинство кадетов были родом из семей военных. Не только тех, которые в штабах служили. Некоторые и на краях Федерации воевали. Так что ребята, потерявшие кого-нибудь из родственников, прекрасно знали — Жнец никак и никого не выбирает. Он просто жнет. Сдохнуть можно в любой момент. В Академии мне вначале тоже доставалось неслабо, но только за счет возраста. В Федерации каждый последующий король вводит свои правила в Академии, которая вообще-то ему и принадлежит. При Кеосите упор делался на тактику. При Спейсе — на стратегию. При Рембетисе — хрен знает на что. Никто до сих пор не понял, если честно. Хорошо хоть, что Рембетиса быстро отравил его дядя. Придурок был полный (я не дядю имею ввиду). Нынешний король... поскольку он еще не помер, то имя никто, кроме придворных не запоминает. Мне говорили, только я забыл. Так вот, нынешний король, который тогда был на пару десятков лет моложе, решил, что главное в военном деле — умение махать мечом. Я его три года проклинал. Вот ведь скотина! Не ножом работать, понимаете?! Не саблей, на худой конец! Мечом! А мечи разными бывают. И для десятилетнего пацана они все — очень тяжелые. На двуручный я с тех пор без отвращения смотреть не могу. И скорее сапожную иглу в качестве оружия выберу, чем эту неподъемную хреновину. И доспехи с тех же пор не люблю.
Первые три года, пока не поднабрался силенок и умения, на занятиях по фехтованию меня не лупили только ленивые и безрукие инвалиды. До лета я попросту забывал, каков настоящий цвет у моей кожи. Синяки не проходили. В остальном все было нормально. Академия — единственное место, где еще помнят, что такое дисциплина. Отношения со всеми у меня были ровные, но не более. Я был самым младшим и даже не из военной семьи, увенчанной славой. Так что когда наступало лето, все разъезжались к родителям и бедных кадетов приглашали к себе их богатые приятели, то я оставался один.
Меня к себе не приглашал никто.
Городские кадетов не любили (за дело не любили). Скрыть принадлежность к Академии было невозможно — городишко небольшой. Я оставался в компании книг и сторожей, которых выпивка интересовала больше, чем кадет-недоросль.
Так что "счастливая кадетская юность" тоже прошла при полном отсутствии приятелей и собеседников. Да к тому времени они мне были уже не больно-то и нужны.
Школу боевых искусств я закончил местной легендой-страшилкой, которую старшие рассказывали младшим. В Академии у меня сложился статус "...ну, такой молчаливый парень, себе на уме. Нормальный, вроде, хотя..."
Дальше стало еще проще — началась война. Пехота... разведка... если подумать, то разведка для меня была самым лучшим местом обитания...
— Почему?
Вопрос был неожиданным и просто прилетел ниоткуда. Я малость отвлекся от своих мыслей и повертел головой. Напротив меня, в кресле сидела красивая женщина Айгуль, глядя мне в глаза с откровенным любопытством. У меня все тело покрылось холодной испариной. Это что же, я тут сидел и трепал своим длинным языком? Так получается? Мысль была настолько неприятной, что меня просто передернуло.
— Да. Я говорила, что настойка поможет нам быть откровеннее друг с другом. Это действует именно так. Но я играю честно — вы можете спрашивать у меня все, что угодно. Только лучше спрашивайте голосом. Так будет проще. Читать эмоции вообще сложно, а читать ваши — крайне сложно даже для меня. Они как камень, раскаленный настолько, что расплавился и стал паром в небе. Но при этом остался камнем. Понимаете? Лучше просто говорите. И спрашивайте. Но вначале все же ответьте — чем это разведка была так хороша?
— В разведке я, большей частью, действовал один. Сам.
— Это в том смысле, что "хочешь сделать хорошо — сделай сам"?
— Нет. Просто это были мои решения и только мои. Мне не приказывали, а ставили задачу. Остальное решал я. Не кто-то за меня и не я вместе с кем-то. Я один. Это важно и помогает экономить время. Нет смысла искать виновных, когда все пойдет не так. Сделал хорошо — осанна тебе, всяческая слава и, может, абзац в учебнике по истории. Самое главное — жизнь. Твоя и твоих людей. Это твоя заслуга. Сделал плохо — твой косяк и винить в этом, кроме себя, некого, потому что решал все ты один.
Пока я говорил, то лихорадочно пытался что-нибудь придумать. Если я правильно понимаю сложившуюся ситуацию, то сейчас из меня будут извлекать какую-то информацию, которая у меня есть, а у них нет. И я обязательно солью всех, расскажу даже о том, чего сам уже давно не помню. По-другому просто не бывает с колдунами. И вариант у меня только один — пытаться максимально скрыть все. Не строить из себя героя. Говорить начинают все. Исключений не бывает. Просто попытать не дать им... Знать бы, что им нужно? Вряд ли уже узнаю. Надо говорить. Постоянно. Или чтобы она говорила. Эта отрава не может действовать вечно. Вот значит, как это происходит. Никто не знал, как действуют колдуны, копаясь в мозгах у людей, но самих людей, которые прошли через это, видели. Как правило, жили они недолго. Меньше суток. Значит, когда закончится действие этого зелья, мой мозг перемелет в мясорубке, начнутся судороги, глаза вылезут из орбит, а кровь будет сочиться изо всех пор тела... Мало приятного. Надеюсь только, что к тому времени я уже ничего соображать не буду. Вот ведь подстилка эльфийская! Меч рядышком лежит. Надо только...
Я почувствовал легкое покалывание в пальцах...
— На вас только начало действовать?
Айгуль глядела на меня уже удивленно.
— Хотя, да, конечно. Вы ведь в первый раз ее пьете... Питер, все, что я говорила — правда. Я чувствую, что вы уже вообразили себе что-то ужасное. Не знаю, что именно, но ничего подобного не произойдет. Послушайте, я должна была сразу предупредить и объяснить, как все будет, но... просто не подумала об этом. Сейчас у вас будет такое ощущение, будто тысячи муравьев пробегают по вашему телу. Это пройдет очень быстро, а потом вы почувствуете, что хорошо отдохнули, выспались и плотно позавтракали. Если хотите — возьмите ваш меч. Я ощущаю, что по поводу меня у вас самые, что ни на есть кровожадные планы, но, пожалуйста, не делайте ничего из того, о чем думаете. Кстати, когда пойдете за мечом, прихватите воду. Там на столе стоит кувшин.
Покалывание в пальцах многократно усилилось. Если это и были муравьи, то насекомые хворали чесоткой. Зудело все — просто жуть. Я елозил спиной по обивке кресла, едва сдерживая удовлетворенное урчание. Способность двигаться вернулась, но сейчас это было не главным. Я ж говорю — тело жутко зудело. Внезапно все прекратилось. Я действительно почувствовал себя спокойным, довольным, сытым и хорошо отдохнувшим. Сплетя пальцы, потянулся до хруста и легко поднялся на ноги.
Женщина в кресле напротив меня улыбнулась, потерла переносицу и сказала:
— Воды захватите.
Стол, на котором валялся ворох моего добра находился шагах в десяти, но добирался до него я очень долго. Не потому, что мне трудно было ходить или еще почему... Я пытался растянуть время и принять какое-нибудь решение. Наилучшим решением было бы снести голову этой Айгуль и убраться отсюда подальше. Но кто там знает, сколько народу за пределами этой комнаты, куда вообще выбираться, чтоб хотя бы до Баньши добраться и какие магические примочки еще будут задействованы... То, что они будут задействованы, у меня даже тени сомнения не вызывало...
Если честно, то она мне просто нравилась.
Даже не как женщина, хотя была красивой. Очень красивой. И это несмотря на возраст. (А сколько ей лет на самом деле?) Но даже будь она приблизительно моего возраста... Не для Питера Фламма такую женщину растили, короче.
Не по Сеньке шапка.
И я это прекрасно понимал.
Убить такую женщину... Это все равно как уничтожить какую-то невыразимо прекрасную вещь, которая существует только в единственном экземпляре. И после уже не будет существовать никогда. Вот была она, все ходили, любовались, восхищались... Никто не хотел ей обладать, просто она существовала для того, чтобы эта жизнь не казалась настолько паскудной. А потом пришел ты, сломал, поджег и еще помочился сверху. И все. Ее не стало. Вроде и не изменилось ничего. Солнце по-прежнему восходит там же, где и восходило... Море, там... лес... грибы-ягоды, эльфы эти гребаные... Все по-прежнему. Но уже не так. И так, как было, уже не станет. А виноват в этом ты.
За время своей войны я много чего навертел всякого такого, о чем вспоминать не хочу и не буду ни при каких обстоятельствах. Но и забыть это я тоже не могу.
Просто пытаюсь жить дальше.
Когда-то в моей жизни был Юл и его жена Марта. На Юла я работал, и мне нравилось бывать у них в гостях. Там я чувствовал, что обзавелся домом. Теперь понимаю, что это был счастливый билет от моей моей хромой и криворукой судьбы. Я всегда передвигался с такой скоростью, что она за мной просто не поспевала. А в Фаро, наконец, догнала и вручила выигрыш.
А потом появился мой злой гений Карелла, спалил выигрышный билет и мы отправились фестивалить по Федерации, подбирая всех ущербных встречных. А Юла и Марту убили. Не я, но из-за меня. С этим тоже приходится жить.
С Айгуль было комфортно и спокойно, как в старой одежде, которая уже срослась с телом. Как спать не в лесу под дождем, а в теплом доме и под одеялом. При этом я понимал, что это магия. Колдовство. Она отводит глаза, усыпляет бдительность, черт его знает, что еще делает... Но... может... ну, такое может быть в принципе... я не уверен, а вернее, уверен, что это не так, но все-таки... чисто теоретически... Так вот, может быть это НЕ ВСЕ магия? Не полностью? Такое ведь может быть?
Юла убил не я, а вот Айгуль, если что, придется убивать мне. И жить дальше с осознанием того, что свой второй шанс... второго Юла... я уничтожил уже лично. Если бы я был уверен... абсолютно уверен, что это только колдовство, то и проблем бы не было. Но сейчас главная проблема состояла в том, что я не был уверен ни в чем. А еще — со мной что-то происходило и это "что-то" мне не нравилось. Я начинал становиться нормальным. Таким же, как обычный человек. При других обстоятельствах мне это, может, даже понравилось бы. Но не здесь. Не сейчас. В какое-нибудь другое время
На соседнем столе лежало несколько исписанных листов бумаги, и догорала свеча на блюдце. Я еще не успел надеть куртку, поэтому задрал рукав рубахи и, не колеблясь, протянул левую руку над огоньком.
Было больно. Я терпел до тех пор, пока боль стала невыносимой, а потом убрал руку и перевел дух.
Стало легче. Нет, легче, конечно, не стало. С чего бы это?! Просто вся эта шоколадная глазурь "высоких чувств" осыпалась, и остался Питер Фламм. Злой и сосредоточенный. По колено в собственных слюнях и соплях. Мозги тоже стали работать нормально. Вроде бы. Сейчас я уже ни в чем не был уверен.
Натянув второй сапог, я засунул в голенище нож и сжал-разжал пальцы. Все работает нормально. Если пальцы начнут неметь, работать не так быстро... если хоть что-нибудь пойдет не так, как обычно, то надо ее убивать и пытаться вырваться отсюда. Куда угодно, а для начала — просто на свежий воздух. Сейчас этого делать не стоит. Надо бы все же поговорить — я вообще не представляю, что происходит. Может чего и прояснится. Но если только хоть что-нибудь не так...
