К настоящей метамагии, как я узнала, есть способности у единиц. Только магии с очень и очень большой асимметрией способны выжать из себя достаточно сил, чтобы превратить, скажем, чашку в чайник. Не меняя количество материала и его состав — и это уже уровень многих архимагов! Демонтин же творил предметы буквально из воздуха, используя ничтожную толику своих гигантских резервов. Он, в отличие от Рэмола, предпочитал не тратить все до дна, а копил силы годами ради особенно масштабных проектов вроде скатерти-самобранки или сундука скупца. Последний был легендарным артефактом, который мог удваивать любую вещь, с ним была связана история с более чем сотнями погибших и, конечно же, он сыграл играл большую роль в Войне Богов.
Чтобы меня хватало на подобные фокусы даже в ученических целях, мне пришлось в корне менять свой подход к трате магии. В каньонах Тангея мне казалось, что я расходую сущие капли, но Истэка заставлял меня обходиться еще меньшим. Для этого серафим не оставлял меня ни на минуту, я должна была правильно ходить, правильно дышать, правильно спать, правильно пить — даже в туалет я не могла сходить без особых наставлений.
Впрочем, его советы дали свой результат, прошла всего-то неделя и я научилась работать с глиной. Под моими руками она словно оживала, сворачивалась в кольца, ползала гусеницей, переливалась из формы в форму. Это был настоящий прогресс! Хотя Дейк, взглянув на мои потуги, взял влажный комок в пальцы, повторил за пару минут все мои фигуры, просто сминая его, и положил передо мной.
— Учись не усложнять, салага! — хмыкнул он и, довольный собой, ушел в закат.
В чем-то он был прав, но посмотрим, что этот важный перец скажет, когда я так же начну сминать металл и камни!
По словам моих учителей я была очень талантливой ведьмой. Никто из них почему-то не сомневался в том, что с полученными знаниями я самостоятельно смогу достигнуть высочайшего уровня. Это мне очень льстило, но, тем не менее, я не могла представить, каким образом смогу это сделать без них. До многих вещей я никогда бы даже не додумалась! Даже тетрадь Маггорта удивлялась, когда я записывала в нее советы Демонтина. Бедняга Сенгайз ужасно сокрушался, что уже мертв и не может ничего из этого попробовать.
Посох был готов через шестнадцать дней, я нацепила на джоз множество амулетов из зачарованных камней, которые тоже сделала сама. После этих изнурительных шестнадцати дней постоянной работы над посохом и совершенствования магии я смогла вздохнуть с облегчением: физическое умение обращаться с большой палкой поначалу показалось мне куда более легким, чем магическое. Голова-то почти не работает, а раз так, то какой это труд? Так я подумала в первые дни. Как же жестоко я ошиблась!
Кудеяр, несомненный мастер боевых искусств, взялся за меня основательно. Он почти в буквальном смысле выжимал меня, как половую тряпку! Мы работали до тех пор, пока я не молила о пощаде. Иногда Дейк приходил на мои тренировки с посохом и, когда царевичу было лень ставить мне лишний синяк, рыцарь становился моим противником. Тогда пару раз в час я могла огреть его посохом. Один раз я попробовала с Леопольдом, который здорово поднаторел под чутким руководством Кудеяра, но это было слишком: против тощего и верткого оборотня с печальными глазами у меня просто не было шансов.
Оба моих учителя подходили к процессу, как к изощренным пыткам. Они доводили меня до порога усталости, когда я уже готова была упасть, а потом отпускали, давая несколько часов восстановиться. Это было редкое время, когда я могла пообщаться с друзьями и отдохнуть, и как только у меня появлялись силы, за меня брались вновь.
За месяцы, проведенные в тереме, мы стали как большая странная семья.
Люциус почти не отлипал от Демонтина и не вылезал из мастерской, учил меня метамагии наравне с Истэкой. Оказалось, мой конь был не просто магом, он был своего рода самородком: мы частенько слышали крики, доносящиеся из мастерской, это Люциус с Демонтином опять не сошлись на очередной теории. Стоило их оставить, они готовы были повыдергивать друг другу рыжие волосы за какую-нибудь теорему! Этот мир определенно был слишком мал для них двоих.
Не раз Истэка всерьез размышлял, не снять ли с нашего заключенного магический замок и не посмотреть ли, чего он умеет. Однако, недобрый блеск хитрых карих глазах быстро отрезвлял и это желание сходило на нет. От Люциуса хватало забот, даже когда он был просто лошадью. Человеком он был настоящим проклятием. А что он начнет творить, обретя магию... об этом я даже думать боялась.
Конечно, он не кидался ни на кого с ножами и вскоре даже перестал налетать с оскорблениями на каждого из нас, но зато началось кое-что похуже. Ему как будто доставляло удовольствие доводить людей до белого каления! Он устраивал мелкие пакости, которые вреда не несли, но бесили до зубовного скрежета.
Мне он из раза в раз портил одежду, обливая ее то сметаной, то медом, то всем вместе, разумеется, нечаянно. Ночью, когда я спала без задних ног после тренировок, он пробирался ко мне в комнату и заплетал волосы, причем так, что их было не расплести... Если бы не Кудеяр, который кроме прочего оказался мастером по распутыванию неудачных косиц, я бы ходила лысой. То, что это сделал именно Люциус, сомнений не было, но с поличным мы его так и не взяли.
Серафимам Люциус украдкой выдергивал перья, при любой удобной возможности забирался в их комнаты и подкладывал дрова или прочие жесткие предметы под специально оборудованные для крылатых спин матрасы.
Он убирал творческий бардак в кабинете Рэмола, якобы это Истэка снова приходил туда со своими порядками. Оторванные у Рэма перья он подкладывал в винный погреб, и Демонтин, обнаружив их, бросался на брата с обвинениями в душевной немощи против низменных пороков. Братья несколько раз сильно повздорили, прежде чем выяснили, кто тут на самом деле виноват.
Кудеяр... с полукровкой Люциус быстро нащупал безопасную для своих зубов границу, и не переходил ее. Царевич обзавелся безобидными прозвищами вроде "Ушастая Медуза" и "Царевна Переросток", и на этом все.
Люциус не доводил своими шутками лишь Дейка и Леопольда. Рыцарь был самым жестким из нас и не только мог, но и хотел прибить чародея с горяча, потому маг предусмотрительно не давал ему поводов. Леопольд же от Люциуса не страдал лишь потому, что сам над ним периодически издевался... Оборотень не то чтобы невзлюбил чародея, скорее просто мстил ему за нас, хотя мстил изощренно. Сахар в соленое или соль в сладкое Люциус получал от него на регулярной основе, помимо того Леопольд не чурался таких суровых методов, как будучи крысой прогрызть все штаны и белье в особенных местах; будучи птицей, нагадить в полете в еду, какую колдун опрометчиво взял с собой на воздух; будучи котом, намочить матрас насквозь... и многое другое.
Люциус из раза в раз пачкал все, что Раф убирала, и портил то, что она часами готовила, так что ей приходилось начинать домашние заново по нескольку раз на дню. Он добавлял в еду пюре из гнилых яблок, или очистков от картошки, или сажу, или вообще дохлых мышей... Это продолжалось до тех пор, пока он один раз не перепутал кастрюли с супом Леопольда и Раф. Все в доме видели, что оборотень трясется над каждым своим творением, как мать над ребенком: он готов был устроить скандал, стоило Раф, готовящей вместе с ним, не так посолить или помешать что-нибудь из его трудов! Когда же очередной кулинарный шедевр Леопольда был оскорблен галлюциногенными грибами, чудом попавшими туда из мастерской Истэки, чародею пришлось очень туго. Оборотень пришел в такую ярость, что не только скрутил Люциуса и скормил ему суп вместе с недоваренными грибами, но и заставил почти в буквальном смысле вылизывать кастрюли, приготовленные для мытья... Леопольд показал себя таким зверем, что с тех пор Люциус над Раф не издевался, боясь опять перепутать свою жертву, а с Леопольдом старался даже в комнате один на один не оставаться.
Про себя я уже решила, что колдун уедет из терема лошадью, но мы с Рэмолом решили хранить мое решение в секрете до тех пор, пока серафим не наберется достаточно сил для того, чтобы вновь запереть Люциуса в его второй ипостаси.
Однажды, когда уже наступила зима и кое-где вокруг терема полежал первый снег, Рэм улетел на несколько дней, а Истэка ходил хмурый и обиженно топорщил красные перья на крыльях.
— В чем это дело? — спросила я Раф, когда серафим неожиданно сорвался на нас из-за какой-то ерунды с беспорядком на кухне. На него это было не похоже, да и по странным взглядам и несказанным словам было видно, что в тереме происходит что-то, о чем мы, гости, не знаем.
— О, это у него самая больная история, — протянула девушка, вытянув шею за проход и убедившись, что дядя точно ее не слышит.
Мы уединились на кухне и, выудив из кладовки корзину конфет с баранками и запасшись чаем, приступили к очередном сеансу сплетен. У нас такие проходили минимум два раза в неделю, и еще один вечер мы варили всякие кремушки и бальзамы, испытывая разнообразные рецепты на себе-любимых. Наверное, можно было даже сказать, что мы с Раф подружились.
— Дело в том, что Рэмол влюблен, — объявила мне девушка, и от такой новости у меня глаза на лоб полезли.
— Да ты что!?... — выдохнула я, едва не подавившись пережевываемой сушкой.
Я как-то свыклась с мыслью, что серафимы существа бесполые, низменными земными желаниями не обладают и вообще живут лишь помыслами о великом. Откровенно говоря, я не могла даже представить, как Рэм или Истэка будут за кем-то ухаживать... да и за кем, спрашивается?
— И она ему катастрофически не подходит, — продолжила Раф трагическим тоном, захватив все мое внимание. — Она использует Рэмола, как влюбленного дурочка, чтобы он помогал ей грести золотые горы! Она не раз подвергала его жизнь опасности и вынуждала идти против всех его принципов, но он все равно не бросает ее и продолжает надеяться, что когда-нибудь она бросит свою роскошную жизнь и переедет сюда, чтобы выхаживать с ним больных и делать мир лучше, — Раф скривилась. — Вот он вроде бы мудрый, живет на этой земле почти три сотни лет, но очевидных вещей не видит. Мы с Истэкой просто в ужасе от всей этой ситуации! Каждый раз, когда он улетает к ней, мы очень переживаем за него, и вот теперь он снова отправился к этой наедине. Понимаешь, он может вернуться через пару дней, а может задержаться на месяц, выполняя очередную ее просьбу. Мы никогда не знаем, от каких ран нам придется лечить его по возвращении!
— Это ужасно! — кивнула я, сгребая горсть сушек в кулак и запихивая две в рот. — И что думаете делать?
— А что мы можем? — вздохнула девушка, отпивая из своей чашки. — Он любит эту змею до одури! Клянется, что она его тоже, просто мы с Истэкой слишком циничные, чтобы понять их истинную любовь.
— Как по мне, это не любовь, а болезненная зависимость, — со знанием дела произнесла я, заедая сушку конфетой и запивая все лавандовым чаем. Кайф. Вот бы Кудеяр еще полчасика обо мне не вспомнил...
— Да! — закивала Раф. — Именно! Если он в самом деле притащит эту стерву сюда жить, я... я просто ей глаза выцарапаю! Я ее ненавижу за то, что она делает с Рэми.
— А с другими вы его не знакомили? — поинтересовалась я. — Клин клином, как говорится.
— В этом мире есть некоторые проблемы с его ровесницами, — хмыкнула девушка. — Эта такая же древняя, как он сам. Ей на вид лет двадцать пять, не больше, а на деле около двухсот пятидесяти!
— Интересно, что за заклятия она использует...
— Да Рэмол сам ее такой сделал, — вздохнула Раф. — Она его первая любовь, и, разумеется, другой ему не надо.
— Бэйр, ты чем тут занимаешься!? — громкий голос полукровки настиг меня со спины, и я замерла с недонесенной до рта конфетой, как вор, пойманный с поличным.
— Да так... — промямлила я.
Мой ушастый надзиратель вошел на кухню, осмотрел наше маленькое убежище и кивнул мне в сторону заднего двора. Уходя, я слышала, как Раф пыталась отстоять корзиночку конфет, но у нее не вышло: Кудер забрал их все и уплетал, как попкорн, пока смотрел, правильно ли я бью посохом сверху по диагонали и достаточно ли у меня согнуты локти, когда я возвращаю движение в исходную позицию.
Остаток дня ушел в туман, который окутывал в моей памяти все время жизни в тереме.
Мне удавалось побыть одной с пустотой в голове только во время сна или пока я мылась, и то если Демонтин не вздумает повторить со мной теорию, раздавшись голосом внутри моей головы. Это был его излюбленный фокус, лучше любой повторялки на телефоне! Казалось, всемогущий серафим успел заскучать по тем сотням лет, которые обходился без учеников в академии, и теперь бросал всю накопившуюся преподавательскую энергию на воспитание меня-единственной.
Колоссальные нагрузки должны были полностью истощить меня, но, как ни странно, прошло не так много времени, прежде чем я начала просыпаться по утрам полной сил. Впервые в жизни я чувствовала себя по-настоящему живой, каждый день нес в себе что-то новое, и я вскакивала с нетерпением, чтобы поскорее получить навык или знание, пройти квест, решить головоломку и получить одобрительные кивки моих кумиров. Когда магия струилась из каждой поры, становясь продолжением меня, невидимой оболочкой, связывающей с миром, я чувствовала, что могу абсолютно все! Каждая клетка тела слушалась, дыхание не сбивалось, сколько бы я не двигалась, сложные магические формулы сами свивались в голове и на пальцах. Темная пропасть памяти, где некогда были девятнадцать лет жизни, заполнилась магией и всем, что с ней связано.
Я крепла не только физически: мое сознание словно становилось целее. Я, наконец, начала понимать, ради чего хожу по земле, в чем мой смысл, что будет поднимать меня по утрам всю оставшуюся жизнь. Проснувшись однажды, я почувствовало это внутри себя и, казалось, даже на ногах стояла тверже. Все вдруг стало таким понятным!
В тот же самый день, когда я спустилась вниз и встретила своих учителей, они сказали, что мое обучение закончено.
— Есть еще тысячи тысяч мелочей, о которых я могу рассказать тебе, — произнес Демонтин, улыбаясь моему недоумению. — Но их ты должна добыть сама. Цель недосягаемая, но важен путь, по которому ты пройдешь в своих поисках. Мы с Кудеяром только указали тебе на его начало.
Кудеяр стоял рядом и кивнул, они оба смотрели на меня, гордо улыбаясь, а я чуть не плакала. Я поняла, что близок момент прощания: больше они мне дать не могут.
Узнав о том, что мое обучение закончено, рыцарь принялся составлять план нашего дальнейшего путешествия.
После всего, что в меня вложили, я и мыслить не могла о том, чтобы просто вернуться в свой мир. Что мне там, скажите, делать? Я еще столько всего не попробовала и не узнала, а там я не найду ни одного учителя!
Расставаться с Дейком было до слез грустно, и мы сошлись на том, что к черту все риски, мы команда, ей и останемся. Может, уедем на другой материк, где о Бэйр еще не слышали, или хотя бы на юг Арсуны, в теплую Финью или загадочный Ишимер. Сейчас, когда с каждым днем становилось все холоднее, ничто так не радовало, как мысль о тепле и море.
