Пре-Вращениe

Император, несмотря на недуги, шёл быстро, чуть покашливая. Свет факелов метался, вырывая из темноты то чьи-то полуистлевшие кости, то мощные корни среди трещин в стенах. Иногда огонь факела, укреплённого на правом, коротком клыке боевого двузубца, с треском пробегал по паутине, превращая паука в падающий комочек огня, и тогда во тьме на мгновение взблёскивали бляхи панцирей.

Внезапно потолок обвалился, убив двоих передних телохранителей. Прямо к ногам императора упала двухголовая химера. Исход поединка решили те доли секунды, пока химера приходила в себя. Император выхватил из ножен священный меч и вонзил бритвенноострое лезвие точно в ложбинку между шеями. Меч рассёк нервный узел и вошёл в сердце так, что химера не успела даже напрячь мышцы для прыжка и трёхгранный клык боевого двузубца, метко брошенный передним факельщиком, оказался уже не нужен.

Задние телохранители не успели броситься вперёд, чтобы закрыть своими телами Сына Крысы, Рэй ещё собирался с мыслями и никак не мог нашарить спусковой крючок "циклопа", а Император уже спокойно извлёк меч из раны, вытер, вложил в ножны и приказал оставшимся в живых позаботиться о товарищах.

Они сидели в маленьком рабочем кабинете, расположенном за тронным залом. Император, грузный мужчина с оплывшим лицом землистого цвета, облачился в роскошную парадную мантию из шкурок девяти тысяч отборных молодых крысят. Это был истинный фетиш королевства и его полагалось надевать только лишь по самым торжественным дням: в день Великой Молитвы, в дни приёма посольств, в дни Исцеления и по прочим священным датам. Как эта — прибытие гостя от Матери-Крысы. Мантия была настолько священна, что даже прикасаться к ней из посторонних, (кроме Дня Исцеления, естественно) мог лишь верховный жрец. Ослушник же привязывался к Столбу и съедался безгрешными верующими заживо под ритуальные завывания подземной музыки.

Император, кряхтя, пытался поудобнее устроиться в кресле, но ему что-то мешало. Это что-то оказалось священным мечом. Император, сопя, отцепил ножны от пояса, вытащил меч из ножен и стал протирать лезвие, всё-таки побуревшее от крови химеры, какой-то коричневой тряпкой с резким запахом.

— Принёс?

— Как всегда, — спокойно ответил Рэй.

Император сосредоточенно следил за руками инспектора, вынимающими, откупоривающими, разливающими. Затем взял свой стакан и выпил мелкими глотками, прикрыв глаза. Протянул руку, дождался, когда струйка огненной влаги перестанет журчать и выпил снова, по-прежнему незряче.

— Умру я скоро, — сказал он, не отрывая глаз.

Помолчал.

— Не утешаешь?

— Зачем? Я буду говорить лживые слова, отлично зная, что я лгу. А ты будешь знать, что я знаю. И мы оба станем чуть-чуть презирать друг друга. Мне будет неприятно, что ты требуешь лжи, а тебе — что я лгу, хотя ты сам напросился на это. Между тем вот уже более пяти лет мы говорим друг другу только правду. А теперь ты, кажется, хочешь, чтобы я тебя утешал, а вот позаботился ли ты о преемнике? Дети Матери-Крысы просто так с неба не падают. Точнее — падают. Но — на мясо. Кусками и лепёшками.

— Пять с половиной... вовсе не хочу... он не понадобится, — спокойно ответил Император, снова подставляя стакан.

Звук льющейся жидкости.

— Но об этом — потом, когда будешь уходить. Чтобы не портить нашей последней встречи.

— Почему — последней?

— Ну вот, — усмехнулся Император, забирая полный стакан. — Ты же только что не хотел притворяться. Во-первых, потому что я скоро умру. Ещё никто оттуда, из Города, не продержался на Дне больше четырёх лет. А я ношу эту мантию уже около шести.

Молчание.

— Как поживает Великая Лапа?

— Тот, кто служит Матери-Крысе, всегда ест досыта. Сейчас он ведёт службу. Хочешь посмотреть?

Рэй поднялся.

— Никуда идти не надо. Я установил там телекамеру. Провода у меня были, а недавно к нам попала совершенно не повреждённой авиетка похитителей женщин. Двоих проткнули копьями, — я, знаешь ли, ввёл в строй копьеметалки, — и она осталась совершенно не повреждённой.

— А, так это вы, оказывается, подкололи этих "чумазников"? А у нас там гангстеры чуть бойню не учинили — друг друга подозревали, точнее враг — врага. Никаких следов! А это оказывается, вы...

Император строго взглянул на него.

— Там, наверху, колдуют над словами и они теряют свой смысл. А тут, на Дне, привыкли называть вещи их настоящими именами. Двоих похитителей наших женщин проткнули копьями, а их авиетка попала к нам в руки. С неё я снял камеру и установил её в храме. Всё понятно?

Рэй кивнул. Иногда такое случалось: всё идёт хорошо, а потом — на тебе. Император некоторое время смотрел с осуждением, затем смягчился и включил монитор.

...Всё пространство передней стены занимал алтарь. Вверху висело грубо высеченное изображение Матери-Крысы: застывшее в странной позе обнажённое человеческое тело с крысиной головой и свисающими до колен тремя парами грудей. Статую эту, по преданиям, высек в священном экстазе сам Хииизг — первый из Сыновей Крысы, положивший начало обрядам, сохраняющим этот Мир от гибели, Император и Жрец в одном лице. Уходя к Матери Мира, он обещал вернуться. И его ждали. Слева от алтаря, как и полагается, из пола вырастал Столб, справа — Трон Искупления. Говорили, что там, чуть западнее и на три королевства левее, существует какое-то княжество, не признающее Трона. Хотя и верующее в Мать-Крысу. Но слухам этим не верили, — не может такого быть! Клевета это. В клевету жители королевств верили.

На алтаре горел огонь, на нём сейчас сжигали заживо очередного ребёнка, имевшего несчастье (или счастье — это ещё как посмотреть) родиться пятым.

Высокий сутулый жрец в Плаще Изобилия сыпал в огонь разные порошки, от них пламя становилось то зелёным, то малиновым, то голубым, -то жолтым, как Окна.

Скорченные фигуры молящихся сгибались в поклонах, униженно вымаливая у богини милостей: сделать копья острыми и меткими, уберечь женщин от когтей Верхних Демонов, не способных повредить самой богине и потому в бессильной злобе изливающих свой гнев на её детей. Просили излечить от хворей и недугов. Много чего просили. Лиц молящихся не было видно, — камера смотрела им в затылок.

Щёлкнул переключатель, изображение исчезло. Император откинул в сторону мешавшую тряпку, положил руки на подлокотники, голову на подголовник, сцепил пальцы рук, прикрыл глаза и негромко начал:

— В нашу последнюю встречу я хочу поговорить с тобой откровенно. Мы часто беседовали, мы говорили друг другу правду, но беседовали ли мы, хоть раз, — откровенно?

Император приоткрыл левое веко и внимательно посмотрел в глаза гостю.

— По-моему, нет.

Вздохнул.

— Вы не такой, как все, инспектор. Вы даже порой считаете нас людьми. И вы никогда не делали нам зла больше, чем этого требовала от вас ваша служебная инструкция.

— Благодарю. О чём задумались, Император?

— В тысячный раз решаю — достойны ли вы моего последнего дара.

— И какой драгоценностью вы можете меня одарить?

— Тайной. Не верите? Считаете, что презренному вожаку шайки мутантов не найдется, чем одарить человека, призванного стрелять без предупреждения?

— Я всегда старался быть справедливым, император.

— Я знаю это, о сын Матери-Крысы.

— Ну что вы, — всё ещё шутливо отмахнулся Рэй. — В лучшем случае меня можно воспринимать как доброго демона. Какой из меня сын?

— Такой же, как из меня — Император. Это слово подразумевает власть, славу, военную мощь, наконец. Император Крыс — это что-то значительное и злобное. Потому что Император — это мощь, а крыса — это злоба.

Кстати, инспектор, сын Матери-Крысы — ваше официальное имя среди моего народа.

— Забавно, — натужно усмехнулся Рэй.

— Отнюдь, инспектор, отнюдь. Все эти игры со словами — гораздо более опасная вещь, чем вы думаете. Например, достаточно было назвать беглецов от вашего процветания, нашедших своё убежище среди мутантов, Императорами, — и Дно из вины Города превратилось в его беду.

— Вы никогда не говорили мне о причинах вашего бегства.

— Когда нашу новорождённую дочь украли из общественной родильной палаты, — для известных вам целей, — моя жена была уничтожена как сумасшедшая на основании Закона об Охране Общественного Здоровья. Кстати, вы не обратили внимание, что все слова в этом словосочетании начинаются с заглавных букв — для пущей важности?

Рэй хмуро кивнул.

— Я, вероятно, поэтому и не женился до сих пор. И так трудно, чтобы ребёнок родился здоровым, просто — живым, а тут ещё — опасность "нью-суфле". Наш позор и наша трагедия...

— Зачем же так мрачно говорить о лакомствах, инспектор?

— Вы шутите, надеюсь? Называть изнасилование новорождённой — лакомством?

— Суфле — лакомство. "Нью-суфле" — новое лакомство.

Рэй нахмурился и опустил голову.

— Так принято.

— Кем — принято? Для чего — принято?

Рэй молчал.

— Вы ловко научились колдовать словами, инспектор. Нет, не вы лично. Вы — в смысле там, наверху, в Городе... Поздравляю...

— С чем?

— Ну как же! Поимание прохожего и освежевание его заживо с заснятием процесса на видеокамеру — убийство. А просмотр "умирашки" — есть элитное развлечение... с разницей, инспектор, — с разницей.

— Кажется, я начинаю вас понимать, Император. Вы считаете, что мы называем волосы пальцами и ждём, когда на них начнут расти ногти?

— Верите — вы, называют — Они.

— Кто?

— Элита. Главные среди вашего, мечтающего о смерти, — общества. Главные среди мутантов духа.

— Вот как?

— А что? Как там сказал ваш Мендо Лайм? "Наша жизнь есть погоня за развлечениями. Но истинно счастлив лишь тот, кому доступны развлечения элиты".

— Ну и что?

— Что? Нас, к примеру, не уничтожают только потому, что время от времени кое-кому хочется потешить себя развлечениями с отмытыми мутантками. Но для того, чтобы с ними не развлекались все подряд, существует Служба Дна, а само развлечение объявлено преступным и запрещено среди простолюдинов. Запретный плод — слаще, инспектор.

— А как же казни по всем телеканалам?

— Эти казни, во-первых, не дают развлечению уйти из категории элитного. А во-вторых, эти казни возбуждают аппетит и делают сам процесс запретного наслаждения ещё более возбуждающим, тонким, приятным, пикантным.

— Ну, Император... Знаете, я как-то никогда не думал — так...

— Сами же развлечения становятся всё более захватывающими. Всего лишь смотреть на экран, чтобы насладиться муками по-настоящему умирающего человека? Этим ещё в двадцатом веке баловался Свободный Мир. Гораздо интереснее самому стать Прыгунцом и убивать собственноручно. А наутро встречаться с иными и глядеть на них с чувством глубокого осознания своей причастности к некому тайному кругу избранных. Скажите, инспектор, что может заменить — э т о ?

Рэй неопределённо пожал плечами и промолчал.

— В своё время в одной из служебных библиотек я нашёл интересную информацию. Оказывается, поначалу Прыгунцами называли особые добровольные отряды содействия полиции. Изучавшие восточные единоборства объединялись и выходили вечерами на переходы, — тогда ещё всего лишь настилы с жалкими перилами, — и выставляли себя в качестве приманки. Дождавшись вооружённого нападения, в коротком поединке сбрасывали нападавшего или нападавших — вниз, на Дно. А потом...

В глубине бессознательного человека, — всё равно, что бы он с собой ни делал, — присутствует умение определять истинное значение слова. Поэтому словам находят замену. Убийца — это что-то плохое. Прыгунец — это красивее. Кто долго сможет долго жить, осознавая себя гнусным детоубийцей? А вот "Нью-суфле" на десерт", — это же совершенно иное!

А если взять и "полакомиться" э т и м в кругу своих? Стать элитой элиты под завистливые взгляды избранных несколько низшего сорта, раз они не могут или боятся позволить себе т а к о е.

Унижать своим величием — это возвышает больше, чем простой подъём, запомните это, инспектор.

Но если рядового дурака, возмечтавшего об элитарности и жажде выделиться в силу врождённого вырождения, можно посадить на электрический стул, потому что он никому не нужен, то что можно сделать против настоящей элиты, связанной корпоративным духом, имеющей власть и деньги?

Но и это ещё не самое страшное, инспектор. Самое страшное в том, что всегда находятся люди, готовые признать над собой чьё-то превосходство. Готовые помочь убедиться в сознании собственной исключительности любому прыщу власти. Потому что факт сегодняшнего унижения они воспринимают не как унижение, а как аванс на возможность самому стать элитменом. Тем, кто искренно считает, что имеет право — в любой момент, — элегантно пренебречь чужой жизнью.

Хотите последний совет, инспектор? Держитесь подальше от тех, кто называет себя избранными. Их избрал — дьявол.

- Это и есть ваша тайна, Император?

— Нет, инспектор. Всего лишь предсмертный совет. А тайна моя состоит в следующем...

018

Жёлтая-5

— Перстень твой — это не совсем перстень, совсем даже не перстень, строго говоря. И то, что ты, не понимая происходящего, всё-таки стащил его с трупа и сунул себе в карман, — говорит о многом...

Ихор повесил его, тёмным камнем вниз, — на одну из бесчисленных каменных иголок друзы, опять же — одной из многих, украшавших собою пещеру. Сделал шаг назад, как-то по особенному напрягся, — и они оказались внутри. Перстня, блин. Тёмный камень, выполненный в виде полусферы, покрытый множеством мельчайших граней, изнутри прекрасно позволял увидеть всё, происходившее снаружи.

— Обследование в Фиолетовой Зоне дало ключ к разгадке. Перед нами — продукт высочайшей технологии. Индивидуальное убежище, склад, арсенал, мастерская и прочее в одном лице. Не удивлюсь, если здесь где-то, подобным же образом, спрятано ещё одно колечко с космическим кораблём внутри.

Бус Кречет оглядел ряды дверей и люков, осмотрел открывающийся отсюда вид, спросил:

— Нечто вроде индивидуальной микровселенной? Некий объём пространства, свёрнутый в точку, имеющую соприкосновение с основным миром в виде чёрной горошины камня в перстне? Нечто вроде вариации на замкнутую сферу-мир Фридмана?

— Совершенно верно, — сказал Ихор. — Идеальное снаряжение разведчика и диверсанта. Тут должны быть защитные маскирующие поля. Для полного слияния с камнем, деревом, — да чем угодно. Чуть что, — и ты внутри. И не найти тебя, — обычными средствами...