| Предыдущая глава |
↓ Содержание ↓
↑ Свернуть ↑
| Следующая глава |
Странно, во дворце Трех корон все вроде по-прежнему, а выглядит как-то по-другому. Может, это я вырос за эти несколько месяцев? Увы, мои покои меня не дождались, в них живет теперь наш общий друг Аксель Оксеншерна. Он теперь большой человек: Густав Адольф, как только стал королем, назначил его канцлером. Дом, правда, остался за мной, подарок есть подарок. В нем я и остановился и теперь каждое утро отправляюсь во дворец, как на работу. Еще вчера Густав Адольф был мальчишкой, с которым мы катались по заливу на "Благочестивой Марте" и ради развлечения палили из пушек, а сегодня он король. Впрочем, и я уже не принц-бродяга, а полноправный герцог. На приеме он мне милостиво кивнул, но желания встретиться не выразил. Королева-мать тоже не горит желанием общаться и о браке с принцессой Катариной не вспоминает.
Ну-ну. Пока есть время, я занялся своими делами. Помимо всего прочего, озаботился заказом для своих гренадер новых гранат. Старые-то кончились, такая вот незадача. Заказал небольшими партиями там и сям, не объясняя зачем. Догадаются, конечно, но потом. А может, я обиделся?
Во дворце постоянно натыкался на господина Спаре и молодого Юленшерну. Зыркали злобно, но пока помалкивали. Ну и ладно, не больно-то хотелось, мне с ними детей не крестить. Разве что со Спаре. А может, зря я приперся в эту Швецию-то? Никто меня здесь не ждет, никто мне здесь не рад.
Наконец одним далеко не прекрасным вечером, когда я собирался уже покинуть дворец, ко мне подошел паж и с поклоном попросил следовать за ним. Я удивился, но куда деваться. Велев Лелику и Болику дожидаться меня здесь, я пошел за маленьким придворным. Реально маленьким: десяти лет нет пацану.
Пока шли коридорами, я прикинул направление — если ничего не путаю, то идем мы в сторону покоев вдовствующей королевы. Не знаю даже, к благу это или к худу. Войдя, ищу глазами королеву, чтобы поклониться, но никого нет. Но что это? Стремительно открывается дверь, и в комнату врывается молодой король.
— Иоганн! — восклицает он, подойдя ко мне и протягивая руки. — Где ты так долго был? Я скучал по тебе!
— Ваше величество! — Не принимаю я панибратского тона. — Прошу простить, у меня было много дел, но я вернулся и готов дальше служить вашему величеству!
— Полно, друг мой, мы не на приеме. Я знаю, ты обижен на меня, но так было нужно, прости.
— Обижен? Помилуйте, на что!
— Ну полно, полно. Обними своего друга, герцог-странник!
— Да я правда не сержусь, — говорю ему, обнимаясь. — Помнишь, я ведь сам предупреждал тебя, что так будет. Ты теперь король, а я герцог. Нам будет трудно дружить.
— Черта с два! Мы будем родственниками, почти братьями. Чертов бродяга, почему ты не рассказал мне о предложении, которое сделал тебе мой покойный отец!
— Ты о...
— Да, да, да! О моей сестре Катарине! Матушка! Катарина! Да где же вы?
В комнату заходят королева Кристина с принцессой. Поклон одной, потом другой, подхожу к ручке. Королева, благосклонно подав руку для поцелуя, слегка подталкивает меня к своей падчерице. Та тоже подает мне руку и испытующе смотрит на меня. Я после ритуала целования руки так же пристально смотрю на нее. В прошлый мой приезд в Швецию мы были представлены, но не более. Вряд ли мы сказали друг другу больше десяти слов. И вот теперь играем в гляделки. Что я знаю о принцессе Катарине?
Девушка она серьезная, неплохо образованная для нынешних времен, с мачехой и сводными братьями ладит. Красавицей ее не назовешь, но и уродиной тоже. По-хорошему, ее давно пора выдать замуж, но особы королевской крови воротят нос, ибо Карл IX, что ни говори, не имел прав на престол. Смотрит на меня спокойно, без особого любопытства, но и без предубеждения. А что видит она? Юный друг ее младшего брата с репутацией повесы и бабника. Был на войне, но для дворян сейчас это не доблесть, а норма. Родовит, но не слишком богат (точнее, слишком небогат). В церкви бывает редко, образование также могло быть и получше, зато про амурные похождения и подвиги на войне ходят такие слухи, что порядочной девушке лучше держаться от таких кавалеров подальше.
...Что ей сказать? В голову ничего не приходит, и я просто улыбаюсь ей самой открытой и дружелюбной улыбкой, на какую только способен.
Катарина поначалу смотрит на меня с легким удивлением, но тут же начинает улыбаться в ответ. Я пытаюсь взглянуть на нее не как юный герцог, а как взрослый тридцатилетний мужчина, каким был до попадания в это тело. Блин! Да она же взрослая женщина, которая устала от неопределенности в своей жизни. Двадцать семь лет не шутка, ей хочется любить, иметь семью, родить детей. Простого бабского счастья, а не этих хороводов с коронами, интригами и престолами.
— Сударыня, вы когда-нибудь были в Мекленбурге?
— Нет, я нигде не бывала, кроме Швеции.
— Вам непременно нужно побывать там и в других местах. Швеция тоже очень красива, но иной, суровой красотой, а божий мир так велик. В нем много разных мест, и каждое красиво по-своему.
— Я хотела бы где-нибудь побывать, но, боюсь, это невозможно. Мир так устроен, что женщины должны сидеть дома. Это мужчины воюют, путешествуют, открывают новые миры, а женский удел — хранить семейный очаг.
— Семейный очаг, а что это?
— Как, вы разве не знаете, что такое семья?
— Милая госпожа, откуда же мне знать? Я сирота, отец мой умер, еще в детстве меня разлучили с матерью. Меня не просто так назвали принцем-бродягой, хоть я и много где побывал, но нет ни одного места, которое я мог бы назвать домом.
Держу пари, что Катарина в общих чертах знала мою биографию, но, видимо, я чем-то зацепил ее за краешек сердца, и она посмотрела на меня немного по-другому. Так или иначе, интерес ко мне у нее пробудился. Мы еще долго беседовали, я рассказывал разные истории из своей жизни, добрую половину которых выдумал тут же. Катарина и Густав дружно смеялись моим шуткам. Королева Кристина, оставаясь внешне спокойной, тоже иногда прикрывала улыбку веером. Это был хороший вечер, но он тоже закончился. Когда на прощанье Густав жал мне руку, он с улыбкой спросил меня:
— Как у тебя это получается, Иоганн?
— Что именно, ваше величество?
— Ты умеешь располагать к себе людей. Когда Катарине объявили о желании отца выдать ее за тебя замуж, она отнеслась к этому без малейшего энтузиазма, хотя и выразила покорность. Но ты поговорил с ней несколько минут — и вот она смотрит на тебя с симпатией, как на близкого человека.
— Не знаю, талант, наверное.
— Час от часу не легче! Отчего же у тебя так много врагов?
— И это тоже талант, Густав, — засмеялся я в ответ. — А что, у меня много врагов в Швеции?
— Врагов, может, и не очень много, завистников куда больше. На твое счастье эти люди и мне далеко не друзья, и завтра их ожидает большой сюрприз. Но это все пустяки! Расскажи мне главное.
— Главное?
Юный король смотрел на меня пристально и требовательно. Если бы его взгляд материализовался, я бы, наверное, согнулся под его тяжестью. Наконец он короткими предложениями, как будто рубит топором, произнес:
— Как. Ты. Разбил. Польскую. Кавалерию? Отвечай!
На следующий день во время большого выхода король объявил о помолвке герцога Мекленбургского и принцессы Катарины Шведской. Для многих придворных, судя по всему, это был сюрприз. Причем неприятный.
Все время моего отсутствия мои "добрые друзья" Спаре и Юленшерна усердно капали на мозги всему двору вообще и молодому королю и вдовствующей королеве в частности на тему, какой мерзавец этот юный мекленбургский герцог. И к сражению-то он не успел, и после сражения резню устроил! (Того и гляди Кристиан Датский обидится.) И брандеры его датчан спалили, а наши нет (каков подлец!). И из Кристианаполя ушел вовремя, а Хольмквиста датчане взяли в крепкую осаду, — слава богу, этот упертый дурак успел уничтожить их припасы, прежде чем дело кончилось капитуляцией. Казалось, их усилия вот-вот увенчаются успехом и несносного меня погонят куда подальше от двора, а вместо этого — помолвка!
Помолвка, хоть и не венчание, круто изменила мою жизнь. Жених кронпринцессы — это, можно сказать, должность. Причем должность довольно утомительная, поскольку прав еще никаких нет, а обязанностей уже навалом. Вслед за нареченной в церкви я бываю чаще, чем иные священнослужители. Официальные церемонии тоже теперь без меня не обходятся. К тому же, странное дело, казалось бы, раз я жених принцессы Катарины, так и мое место рядом с ней. Черта с два! При торжественных выходах она всегда идет вслед за братьями, а моя светлость в лучшем случае во втором десятке. И не пойти нельзя — порядок, блин! Общаемся мы часто, но никогда наедине. Обычно рядом целая свора придворных сидят и лупают глазами, морды губастые. В лучшем случае компанию нам составляют королева-мать или сам Густав Адольф. Тогда хоть можно поговорить по-человечески. Если рядом королева Кристина, то разговор идет о разных возвышенных предметах — архитектуре, поэзии, музыке. Если король, то речь рано или поздно заходит о войне. Таков уж Густав Адольф, ничего тут не поделаешь, но если королева Кристина интереса к военной тематике не проявляет, то принцесса Катарина внимательно слушает и старается понять. Если не понимает, то спрашивает, причем по существу.
— Так ты говоришь, Иоганн, — в очередной раз заводит речь Густав, — что пехота может остановить таранный удар тяжелой конницы?
— Именно так, ваше величество, правильно организованная пехота не только может, но должна это делать всякий раз, когда кавалерия будет иметь неосторожность напасть на нее.
— А что вы полагаете "правильно организованной пехотой", Иоганн? — спрашивает меня моя нареченная.
Я оборачиваюсь к принцессе и невольно улыбаюсь. Я неоднократно отвечал королю на подобный вопрос, но у Катарины такой серьезный вид, что я не могу удержаться.
— Ваше высочество, говоря о правильно организованном войске, а пехота — это прежде всего важнейшая часть войска, я имею в виду несколько вещей. Первая, на чем бы я хотел остановить внимание, — это система комплектования войска. В давние времена в случае войны король собирал своих вассалов на службу вместе с их дружинами, формируя, таким образом, армию. Тот из противников, кто собирал большее количество рыцарей под свои знамена, и был сильнее, ибо рыцари, как правило, равны друг другу в военном искусстве. Прочие воины, будь то алебардисты или арбалетчики, были хоть и необходимыми, но подсобниками. Однако с появлением огнестрельного оружия ситуация изменилась. Рыцарь может быть сколь угодно хорошо экипирован и искусен в бою на копьях или фехтовании, но любой мужик, наученный обращению с мушкетом, совершенно спокойно его застрелит, оставаясь недосягаемым. Таким образом, на первое место вышла наемная армия, и тот из королей, кто имеет бо́льшую казну, может нанять бо́льшее количество наемной пехоты. Стало быть, кто богаче, тот и сильнее. Но я полагаю, что эта практика устарела, как в свое время устарела тяжелая рыцарская конница. Как мы с вами знаем, Швеция не самая богатая страна и вряд ли может нанять большую армию наемников. К тому же наемники по определению неверны и в случае поражения могут перейти на службу к неприятелю, как это случилось, скажем, после битвы при Клушине. Но этого бы не произошло, если бы в шведской армии служили шведы.
— О чем ты говоришь, Иоганн! Шведы не слишком охотно идут в армию.
— О том, что видел своими глазами, Густав! Половину моего отряда во время второго Кальмарского сражения (так мы при дамах именовали кальмарскую резню) составляли шведские крестьяне, и они очень недурно справились с этой работой. Твоя страна разделена на дискриты — объяви, что каждый дискрит должен выделить определенное количество солдат. Найдут добровольцев — хорошо, не найдут — пусть идут по жребию. Те, кто не попадет в армию, должны обеспечить "счастливчика" всем необходимым. Оружием, мундиром, сапогами и всем, чем понадобится. Случись опять вернуться датчанам — эти солдаты будут драться за свой дом и не отступят и не предадут, если им задержат жалованье.
— Такое войско будет стоить намного дешевле, — задумчиво произносит Катарина.
— А воевать лучше, — добавляю я с похвалой. — Ваше высочество схватывает на лету.
— Однако именно польское рыцарство раз за разом побеждает на поле боя нашу пехоту, — задумчиво говорит король.
— А вот тут надо перейти непосредственно к организации. Из кого состоит шведская пехота? В основном из пикинеров, мушкетеров дай бог треть, а чаще четверть от всего состава. Они кажутся страшными, когда стоят, ощетинившись своими пиками, но на самом деле они совсем не страшны. Конные стрелки расстраивают их ряды своим огнем, а затем гусары тараном разбивают их строй. Гусар у поляков немного, но они отменно обучены и вооружены. У них много прекрасных коней, на одних они проделывают многокилометровые марши, потом, пересев на свежих, яростно атакуют врага. Их пики длиннее пик твоих солдат, и те не могут выдержать их натиска. А потом пики ломаются, и они рубят палашами и колют кончарами с высоты седел, а чем им могут ответить пехотинцы? Вот они и побеждают.
— И что же делать?
— Я тебе уже говорил, Густав! В моем полку большинство мушкетеры, и я не жалею ни наград ловким, ни палок неумелым, чтобы научить их управляться с мушкетами. Мой оберст-лейтенант Гротте когда-то воевал за голландцев и хорошо знает, как научить солдат быстро заряжать, совершать контрмарши и ловко стрелять.
— Голландцы... — задумчиво тянет король.
— Да, голландцы! Они сейчас лучшие солдаты по всей Европе, и слава богу, что они заняты войной с Испанией и им некогда отвлечься. Тогда бы многим непоздоровилось, помяните мое слово.
Мы долго и много беседовали на самые разные темы, переходя от войны к торговле и развитию ремесел. Ибо своего солдата лучше вооружить своим же мушкетом и одеть в мундир из своего сукна. Принцесса Катарина, как оказалось, недурно разбирается во всех этих вопросах. А еще она не только умеет слушать, но и задавать вопросы. В тот вечер, когда я уже уходил, она на прощанье спросила меня, так чтобы не слышал король:
— А что значит "многокилометровый"?
Я на мгновение застыл, как громом пораженный (это же надо так проколоться!), а потом, подмигнув как заговорщик, шепнул:
— Это я вам потом расскажу.
— Когда же?
— Напомните мне после брачной ночи, ваше высочество, — и, с улыбкой посмотрев, как вспыхнуло ее лицо, вышел вон.
В другой раз мы заговорили о России, или, как ее сейчас называли, Московии. Еще Карл IX начал нынешнюю войну в надежде оттягать у ослабевшего соседа Новгород и объявить своего младшего сына Карла Филипа герцогом Новгородским. Аппетит, как известно, приходит во время еды, и теперь в Стокгольме полагали, что на юном принце будет хорошо смотреться не только герцогская корона, но и шапка Мономаха.
— Как хотите, ваше величество, но я полагаю это утопией. После смуты и всех этих интервенций, после хамского поведения короля Сигизмунда и кучи поляков рангом пониже русские не захотят видеть царем иноземца. Скорее наоборот, сейчас для них что иноземец, что нечистый — все одно.
| Предыдущая глава |
↓ Содержание ↓
↑ Свернуть ↑
| Следующая глава |
