Иван Оченков Великий герцог Мекленбурга

— Ну что, староста, пойдем поспрашиваем у воров, какая нелегкая их принесла? — обратился я к предводителю устюжан.

Тот согласно кивнул, и мы, спустившись с башни, отправились допрашивать пленных. Более-менее уцелевшими были только первые пятеро, остальные, получив свою дозу свинца, либо покинули этот мир, либо были тяжелоранеными. Захваченные в плен казаки со связанными за спиной руками стояли в окружении ополченцев, потупив глаза, лишь изредка зыркая в сторону своих конвоиров. Лицо одного из них показалось мне знакомым, и я, подойдя ближе, осветил его факелом.

— Что, Семка, все озоруешь? Вот видишь, гора с горой не сходится, а человек с человеком — завсегда.

— Князь? — немного удивленно протянул, глядя на меня, пытавшийся в свое время ограбить меня казак.

— Эх, не везет тебе со мною, Сема! Не расскажешь, какая нелегкая тебя сюда принесла? Ты ведь вроде как саблю Трубецкому на верность целовал?

— Князь Трубецкой обманул нас и жалованья обещанного не заплатил. Потому мы решили, что нас сабли наши вознаградят.

— Крыса ты, Сема. Всю жизнь крысой был и, видать, как крыса с ней и расстанешься!

Собравшиеся вокруг люди громкими криками поддержали мои слова.

— Вот что, люди, — возвысил я голос. — Я чужак в вашей стране и не знаю ваших законов, но полагаю, что, раз сии воры хотели разорить ваш город и лишить вас живота и достояния, потому вам их и судить! Я слышал, что вы, потеряв многих своих близких, уже не раз отбивали нападения таких, как они, потому полагаю, что найдете справедливое наказание, дабы другим было неповадно.

— Повесить их! — раздались крики собравшихся вокруг людей.

— Повесть дело нехитрое, — выступил вперед староста, — однако перед тем не мешало бы допросить воров порядком — много ли их да каковые намеренья имели!

Пока местные жители гудели, решая, справедливы ли речи их вожака, я, наклонившись к нему, тихонько проговорил:

— Ты раздели их, чтобы сговориться не смогли, да каждого и допроси отдельно. Коли грамотен, так запиши, что каждый скажет, а потом и сличишь, правду выискивая. Да казакам скажи, что тот, кто больше других расскажет, жив останется.

— Хитро, а ты, князь, не желаешь воров поспрошать?

— Нет, у меня своих дел полно, да и чужак я среди вас. Вон Вельяминов вернется — ему и расскажешь, чего добился, он, если что, ваш приговор и утвердит, а мое дело сторона.

Вернувшись вместе с драбантами на свой двор, я вспомнил о монахе, которого из опасения велел на всякий случай запереть в одном из амбаров.

— Кароль, где этот поп?

— Наверно, спит уже, по приказу вашего высочества ему дали сена и хорошее одеяло, так что...

— Ну и ладно, пусть спит, утром отпустите.

— Слушаюсь.

Увы, выспаться в тот день нам было не суждено. Едва стало светать, появился земский староста с крайне встревоженным лицом.

— Что случилось? — спросил я его, отчаянно зевая.

— Беда, князь!

— Что за беда?

— Все казаки на допросе сказали одно и то же. Дескать, князь Трубецкой обманул их с оплатой и потому почти тысяча казаков ушла от него, и идут они жестоким обычаем. Грабят все, не жалея ни церквей, ни монастырей. Не жалеют ни старых, ни малых.

— И куда идут?

— Сказывают, не решились еще — то ли на Вологду, а то ли на Кирилло-Белозерский монастырь.

— Проклятье, с такими союзниками и врагов не надо! И как ты полагаешь, куда пойдут?

— А какая разница? Добычи и там, и там довольно.

— Вот что, — приказал я поднявшемуся вместе со мною Каролю, — ну-ка приведите этого монаха, он как раз из Кирилловской обители, может, чего умного скажет.

Приведенный вскоре монах внимательно выслушал известия и, немного подумав, решительно заявил:

— Воры пойдут на Вологду, ибо обитель наша хорошо укреплена и крепко сторожится от врага, а в Вологде после ухода ополчения войск совсем нету. Чего доброго, казаки ее изгоном возьмут и от того будет великое разорение.

— И что же делать?

— Упредить бы...

— От одного предупреждения толку много не будет, — вновь вступил в разговор отец Мелентий. — Как я сказал, войск в городе нет, разве что жители смогут укрыться за стенами от воров. Но посады они все равно разграбят.

— Бог с ними, с посадами, людей бы спасти! Решено: собираемся — и самое большее через два часа выступаем. Если повезет, встретимся с отрядом Вельяминова, тогда можно будет и повоевать. Нет — хотя бы людей спасем.

— Ох ты! — встревожился земский староста. — А как же казна ваша?

— Какая еще казна?

— Ну та, которая у вас в амбарах так хорошо охраняется?

— Ах вот ты про что... Нет никакой казны, нас сюда татей истребить послали, ну мы слух и пустили о богатствах, чтобы привлечь их внимание. Вот и привлекли на свою голову.

— А чего человек твой Жидовиных выспрашивал?

Отвечать на вопрос земского старосты правдиво было никак нельзя. К тому же меня насторожило выражение лица отца Мелентия, ощутимо напрягшегося при вопросе.

— Да ни за чем. Просто слышали, что был такой торговец в вашем посаде, вот и спрашивали — вроде как дело у нас к нему.

— Оно и видно, ну да ладно, бог с ними, с Жидовиными, раз тебе до них дела нет.

— Кароль, у нас мало времени, собирай всех и выступаем, как только будем готовы. Кстати, прикажи приготовить лошадь и для отца Мелентия, — стал я распоряжаться.

— Сын мой, но у меня еще дела здесь, — попробовал возразить монах.

— Святой отец, я полагаю, что сейчас нет ничего более важного, нежели спасение христианских душ от разбойников. К тому же мы не знаем здешних мест, а вы мало того что здешний, но, судя по тому, что вам удалось сбежать от казаков, человек довольно ловкий. Так что вы поедете с нами, — безапелляционным тоном сказал я священнику.

Как говорится, нищему собраться — только подпоясаться. Моим драбантам, в общем, тоже. Не прошло и двух часов, как мои люди, наскоро перекусив, оседлали лошадей, привели в порядок после вчерашнего боя амуницию и были готовы к выступлению. Я, вскочив на коня, проехал мимо их строя, вглядываясь в лица своих людей. Большинство из них нанялись ко мне на службу еще в Мекленбурге и, помимо того что я платил им жалованье, были моими подданными. Я смотрел на этих молодых и крепких парней и пытался понять, что движет ими в этой далекой и непонятной для них стране. Могу ли я и дальше рассчитывать на их доблесть и преданность.

— Эй, парни! — обратился я к ним. — Помните, что я обещал вам, когда принимал на службу? Я сказал вам тогда, что божий мир очень велик и человеку не дано посмотреть его весь, но я хочу его увидеть, и вы сможете его увидеть со мной! Я сказал вам, что в нем много всяких чудес и я хочу, чтобы они произошли со мной, а если вы будете мне служить, то они случатся и с вами! Я сказал вам, что однажды мы вернемся в Мекленбург, и все будут говорить при виде вас с завистью: "Смотрите, они были вместе с Иоганном Странником на краю света и вернулись!" Вы помните это?

— Да, ваше высочество!

— Так вот, парни, это далеко еще не край света! Вперед!

Я уже выезжал со двора, когда маленькая Маша едва не кинулась под копыта моего коня.

— Ты вернешься? — спросила меня она с самым серьезным видом.

— Не знаю, — попытался я честно ответить ей.

— Тогда возьми меня с собой! — тут же потребовала она.

— Я не могу. По крайней мере, сейчас.

— Тогда вернись!

Я, нагнувшись с седла, подхватил девочку на руки. Внимательно посмотрев в широко распахнутые васильковые глаза, не смог удержаться от улыбки.

— Машенька, ты такая маленькая девочка, а от тебя взрослому мужчине столько хлопот. Что же будет, когда ты вырастешь? Ну-ка бегом к матушке! Ну хорошо-хорошо, я вернусь, обещаю.

К вечеру мы повстречались с отрядом Аникиты, спешившим нам на помощь. Оказалось, Казимир только что нашел их, и они сразу оправились к Устюжне. Услышав об опасности, грозившей Вологде, Вельяминов согласился с моим решением, и мы двинулись вперед. Где-то рядом с нами шли воровские казаки, но им надо было беречься, чтобы раньше времени не выдать себя, и мы с Аникитой надеялись, что мы их хоть немного обгоним. Почти так и случилось: мы уже входили в посад, когда нас догнал шедший в арьергарде Казимир.

— Далеко? — спросил я бывшего лисовчика.

— Самое большее через час они будут здесь, но, думаю, раньше, — покачал головой литвин. — Мы чудом разминулись с ними, когда они отдыхали перед нападением, но теперь чуда не будет!

Я оглядел наше запыленное и порядком притомившееся воинство, потом обернулся на ничего не подозревающий город. Нужно было принимать решение, и я, вздохнув, стал отдавать распоряжения:

— Отец Мелентий, вы видите вон ту церковь с колокольней? Самое долгое через пять минут там должен бить набат, и мне все равно, как вы это сделаете. Аникита, пошли людей, чтобы они проскакали по улицам, предупреждая жителей, чтобы те спасались, а в городе были готовы закрыть ворота. Кароль, спешивай драбантов, сегодня мы будем драться пешими.

Потом, обернувшись к казачьему сотнику, сказал:

— Смотри, казаче, там город, который собираются разорить наши враги, а мы будем с ними биться. С кем ты и твои казаки? Не увидите ли в них своих прежних товарищей?

— Среди нас, князь, изменников нет, а среди изменников — наших товарищей. Мы Пожарскому саблю целовали и от слова своего не отступим.

Скоро пригороды Вологды превратились в бедлам. Предупрежденные об опасности местные жители под тревожные звуки церковных колоколов, подхватив детей и кое-какие пожитки, бежали к городским воротам. Некоторые успели запрячь лошадей в повозки и покидать в них какие ни есть пожитки, другие пытались гнать впереди себя скотину, но большинство бежали, в чем были. Большинство спасавшихся было еще перед воротами, когда на посад обрушилась казачья лава. Быстро сообразив, что потенциальная добыча пытается спастись, они с гиканьем и разбойничьим свистом ринулись по дороге, ведущей к воротам, но нарвались на частый огонь моих драбантов, скрывшихся за домами и высокими заборами. Казаки и их предводители быстро сориентировались, и часть казаков тут же спешилась и бросилась в атаку на нас. Вельяминов, также скрывавшийся в посаде, словно только этого и ждал, тут же повел в атаку рейтар и опрокинул спешившихся казаков. Так, прикрывая друг друга, мы отступали, сдерживая врага и давая местным отступить под защиту стен. Лишь когда все жители посада нашли убежище в городе, под защиту стен стали отходить и мы. Первыми в ворота зашли конники Вельяминова, потом коноводы завели лошадей моих спешенных драбантов. Они в это время стояли строем перед городскими воротами, прикрывая отступление своих товарищей, готовые встретить залпом маячивших на безопасном расстоянии казаков. Единственными конными снаружи оставались мы с Казимиром. Пора было заходить внутрь, но тут мое внимание привлек фон Гершов.

— Посмотрите, ваше высочество!

Обернувшись на слова Лелика, я увидел весьма занимательную картину. Откуда-то из боковой улочки, подобрав полы своего ветхого подрясника, мчался отец Мелентий. За ним гнались, пытаясь стоптать конями, двое верховых, однако или иеромонах так ловко петлял, или же казаки пытались продлить себе удовольствие, но пока их усилия не увенчались успехом. Мы все как один болели за священнослужителя, и невольный "ах" вырвался у нас, когда он, запнувшись, упал. Впрочем, как оказалось, списывать со счетов монаха было рановато. Пропустив мимо себя одного из преследователей, он резво вскочил и напал на второго, причем в руках его неведомо откуда появилась увесистая палка, которой он огрел вражеского коня, заставив его подняться на дыбы. Не ожидавший такой подлости казак не удержался в седле и плашмя рухнул на бревенчатую мостовую. Отец Мелентий тем временем, не мешкая ни минуты, вскочил в освободившееся седло и погнал свой трофей галопом мимо остолбеневшего преследователя. Тот, впрочем, тут же пришел в себя и попытался догнать и зарубить отчаянного попа, но мы с Казимиром не собирались больше оставаться сторонними наблюдателями и пришли отцу Мелентию на помощь. Увидев, что к монаху приближаются два всадника в кирасах и с пистолетами, казак осадил коня и, круто развернувшись, ускакал прочь. Все это происходило на глазах многочисленных зрителей среди казаков и жителей города, толпящихся на стенах и шумно выражавших свои чувства.

— Святой отец, — обратился я к монаху, — если вдруг ваша карьера на духовной стезе не заладится, то в моем регименте для человека с вашими способностями вакансия найдется всегда.

Отец Мелентий посмотрел на меня несколько удивленно, но, ничего не ответив, тронул коня и заехал в ворота вслед за входившими внутрь драбантами. За ним последовали и мы с Казимиром.

Попав внутрь городской стены, я неожиданно для себя наткнулся на довольно большую толпу местных жителей, в основном женщин и детей, с тревогой смотрящих на меня и моих солдат. Видимо, немногочисленные мужчины, оставшиеся в городе, заняли места на городских стенах, а их жены и дети, не нашедшие еще себе пристанища, стояли и молча смотрели с немым вопросом в глазах: "Что же будет с нами?" Я хотел что-нибудь сказать этим людям, чтобы ободрить, но мне, против обыкновения, ничего не пришло в голову. Наконец неловкое молчание нарушил городской воевода, верхом спешивший нам навстречу в окружении ратников.

— Кто вы такие? — спросил он зычным голосом.

— Я воевода Вельяминов, — отвечал ему, спешившись, Аникита, — а это великий князь Мекленбургский, Иоанн Жигимонтович. Проведали мы, что воровские казаки задумали ограбить Вологду, пока в ней войск нет, и поспешили на помощь.

— Ишь ты, великий князь! А чего этот великий князь в наших краях забыл? И откуда про воровских казаков прознали?

Воевода неловко спешился и, подметая бревенчатую мостовую полами длинной ферязи, немного шатаясь подошел к нам, и от него отвратительно пахнуло перегаром.

— Да он пьян! — воскликнул я от неожиданности.

— Но-но-но! — пьяно возразил мне воевода.

— Как же тебя зовут, пьяная твоя морда?

— Князь Одоевский я, Иван Никитич!

— Да ты, болезный, видать, допился. Ивана Никитича Одоевского я хорошо знаю, не раз в Новгороде хлеб-соль водили. И он бы себе такого не позволил никогда.

— Брат это его младший, Иван Никитич Меньшой, — вступил в разговор хмурый Вельяминов.

— Эва как! Тогда, Аникита Иванович, делать будем так. Воеводу и всех его приближенных, кто вместе с ним пьяны до изумления, со всем бережением имать и в погреб, покуда не проспятся. Сам принимай команду и расставляй людей по стенам, оно хоть непростое дело города штурмовать, а казаки люди к войне привычные и могут пойти на приступ.

— Сделаю, княже! Только вот он родом выше меня...

— Господи, дай мне сил, враг у ворот, а ты про местничество вспомнил!

— А куда же деваться, порядок у нас такой.

— Значит, так, пока князь-воевода не проспался, я тут самый знатный и родовитый, а если кто хлебало откроет, я ему его лично свинцом залью! Теперь вы, отец Мелентий, отправляйтесь к епископу...

— Преосвященному Сильвестру.