Следом на сцену выбрались барабанщик и клавишник, ребята с экстравагантными прическами искусственных цветов, одетые во что-то намеренно агрессивное и эпатажное. На вид они были практически преступно юны и крайне развязны. Зал принял их с радушием и улюлюканьем. Правда, заняв свои места за инструментами, ребята чутка угомонились и перестали вытворять непотребности, оголять, например, животы и все такое прочее.
'Фронтмэн' не появлялся еще минуты три. Барышни, обступившие Никс, принялись скандировать 'Рин! Рин! Рин!' и теснить ее своими обширными бюстами назад. Поэтому, когда зал внезапно затих и замер (а свет кто-то приглушил), Никола воспользовалась моментом и безнаказанно протиснулась вперед. Теперь ей было отлично видно все-все. И особенно вышедшего к микрофону молодого человека, ярко подсвеченного сверху прожектором. Он настроил под себя высоту стойки, приблизил губы к микрофонной решетке и произнес в зал:
— Доброй ночи, мои волшебные.
Зал взревел. Никола еще никогда не видела такого неистовства, такой звериной экзальтированности. Тем более, в таком небольшом, казалось бы, помещении! Как эти девицы могут создавать столько шума?..
Грянули первые аккорды, вступили ударные и синтезатор. Света стало больше, а вот радости аудитории не убавилось: Рин, которого Ари назвал 'книжным червем', двигаясь в такт музыке, расстегивал золоченые пуговицы бархатного бордового сюртука. В момент, когда, судя по логике произведения, надо было вступать, Рин полностью распахнул сюртук.
Первые слова песни потерялись в высокочастотном женском визге. Никс и после не особо вслушивалась, ибо звук в клубе оставлял желать лучшего. Она смотрела на этого Рина пристально, отчетливо понимая, что девочки в нем нашли, и с удивлением обнаруживая у себя на спине мурашки, а в сердце — пустоту.
У мальчика были волосы цвета снега и кожа цвета слоновой кости; он не был альбиносом в обыкновенном понимании этого слова; его полутона стремились к синеве. Природа наделила его тонким, острым, как будто бы птичьим лицом, а судьба распорядилась так, что именно сейчас такие лица кажутся людям красивыми; так же мироздание не поскупилось на ширину плеч и глубину голоса, который был бархатным чуть более, чем сюртук, низким, но пластичным, красивым и нечеловечески завораживающим.
Этот голос взял время в оборот и сказал ему, чтобы пошевеливалось. Время подчинилось с той же охотой, с какой любая из поклонниц в зале сделала бы ради Рина что угодно. Первая песня прошла, словно весенняя гроза отгремела, заставив девушек вспотеть и в то же время продрогнуть до костей.
А потом Рин стал петь, не дожидаясь музыки, но музыка вплелась в голос. Он пел что-то о крыльях и боли, о судьбе, начертанной на крови и об огне, который страстно ласкает кожу, но не может согреть ни разу еще не любившего сердца. В его песне нашлось место также слезам и одиночеству, и, естественно, дуэту смерти и любви.
Никс никогда еще не чувствовала себя настолько чужой в толпе, настолько маленькой, незащищенной и... одинокой. Этот свет... Эта музыка... Все это похоже на чужой сон. Или на ее собственный кошмар. И у кошмара этого нет ни конца, ни начала, и сам он, конечно же, сладостно-мучителен, невыносим и ровно настолько же извращенно-прекрасен.
Не стоит, пожалуй, 'огоньку' иметь с этим парнем никаких дел.
Никогда. Никаких. Дел.
Последний упырь застал меня в том расположении духа, когда мне было уже все равно, нужен ли он кому-то и расстроится ли этот кто-то, если найдет бездыханное тело товарища по несчастью здесь, на грязном полу, заваленном мусором и пустыми бутылками. Вот лучше бы кровосос, право слово, бежал не глядя. И да, конечно, умом-то я понимаю, что упырек, возможно, уже сбрендил, а если нет, то видит перед собой просто изрядно потрепанного человека в рваной одежде к тому же, кровью от которого несет за километр. Своей, чужой — вперемешку. И для упыря естественно подумать, что я — подарок судьбы, сочный, мягкий, теплый контейнер с едой, который просто-напросто сам просится к упырю в зубы и ни в коем разе не будет особо сопротивляться.
А может, ничего упырь и не думал, а просто повиновался инстинктам, и поэтому прыгнул на меня, шипя нечеловечески, раззявив уродливую пасть, как пристало одним лишь змеям, подставляя при этом свое нежное человечье брюхо и тонкую мальчишечью шею.
Я ничего не сказал, вытирая руки об видавшие виды джинсы, просто кивнул своим, мол, идите за мной. Камориль брезгливо перешагнул через труп вампира, ведя за собой Кристину, которую держал за руку. Зрелище было, конечно, то еще, но, очевидно, так ему проще было поддерживать ее на ходу. Камориль тоже устал, и это не удивительно. Здесь я его отлично понимал. Эль-Марко все пекся о своем чудовище, которое, по его словам, было вовсе для драк не приспособлено, а потому они с Лунью замыкали нашу процессию, совершившую паломничество, как оказалось, аж с девятого подземного уровня.
Определенно, компания более чем специфическая.
Из-под земли мы выбрались в районе 'старого города'. Подземный коридор кончался в одном из подвалов дома-колодца, из которого мы вышли на улицу через сквозной проезд. По пути нам встретилось несколько кровососущих тварей, и мне неприятно об этом вспоминать, потому что твари встречались поодиночке, как это ни прискорбно. Для них, конечно.
Над городом плыла тревожная, ранняя ночь, и где-то вдалеке, не на шутку меня тревожа, что-то громыхало. То ли петарды, то ли стреляют — определить я не мог. Остальные этого не слышали, и я не стал им об этом говорить. И так забот полно.
Мы старались двигаться так, чтобы быть по возможности в тени и на свет фонарей не высовываться, дабы не попасться на глаза горожанам. Мы ж были мало того, что грязные, как бродяги, так еще и в компании ходячего скелета и огромного полупрозрачного чудища с женщиной внутри. Я бы сам испугался, если бы такое увидел.
Но нам везло — прохожих на улице не было вообще, как будто бы властями объявлен комендантский час. Совсем скоро Камориль понял, в какой части города мы находимся, и предложил передохнуть в некоем 'проверенном месте', которое, как он знал, находилось поблизости. Тут спорить тем более никто не стал.
Мы свернули еще пару раз, спускаясь по старой мощеной дороге куда-то в сторону парка, шум которого уже был отчетливо слышен, смешанный с ароматом листвы и застоявшейся озерной воды. Свыкшись вроде бы со странной ночной тишиной, я совсем для себя неожиданно расслышал неподалеку характерный звон велосипедного колокольчика. Кто-то мчался с горки прямо следом за нами на велосипеде, и этот, судя по звуку, видавший виды агрегат подбрасывало на мощенке нещадно. Я обернулся и охнул, сразу узнав в 'преследователе' Мари.
Она не успела доехать до нас. Ее тяжелый велосипед с зеленой рамой повело, и девушка, не справившись с управлением, полетела на дорогу.
Я был слишком медлителен. Моя реакция притупилась. Я не успел ее поймать. Я не успел даже подбежать к ней достаточно близко, хоть и попытался. Проклятая усталость! Чтоб ей пусто было!
— Мари! — я бросился рядом с ней на колени и помог ей сесть. — Ты жива? Как ты тут очутилась?
Девушка скривилась от боли.
— Что болит? — тревожно спросил я. Тем временем к нам уже подбежали Камориль и Эль-Марко.
— Все... все в порядке, — выдохнула Мари. — То есть... совсем не в порядке, но я... я жива, со мной все хорошо. Мйар, — она смотрела на меня, молча качая головой. Ее губы дрожали и что-то безмолвно шептали, а веки были опухшими и какими-то тяжелыми, как будто бы она очень сильно хотела спать. Наконец Мари проговорила, всхлипнув: — Как хорошо, что я вас нашла.
Она снова скривилась, потянувшись к щиколотке.
— Вывих? — Эль-Марко присел рядом. — Ну-ка, дай, я посмотрю, — он прикоснулся к ее ноге на секунду. — Точно, вывих. Ничего, сейчас...
Пока Эль-Марко ворожил, Мари крепко держала меня за руку. Я понимаю, что нельзя так говорить, но это было ни с чем не сравнимое ощущение.
— Как ты нас нашла, Мари? — снова спросил я, чтобы отвлечь ее внимание девушки от травмы.
Она, закусив губу, просто смотрела на меня, и в глазах ее я увидел страх и отчаяние. Это меня мигом отрезвило. Усталость как рукой сняло. Я весь подобрался, готовый отражать атаку любого неприятеля, только бы суметь ее защитить.
— Они... — все же сумела произнести Мари, — они ее украли...
— Кого?
— Бабушку украли. Я в лесу была. После того как вы пришли... Мйар, это было мое первое настоящее колдовство. Знаешь, как будто бы кто-то открыл крышку... как будто бы меня светом пронзило или иглой... Я эти два дня только и делала, что пробовала снова и снова. Разное. Но бабушка сказала прекратить. А я не хотела прекращать, я хотела узнать, на что я способна. Ну и я пошла... На обрыв пошла. Возвращаюсь домой, а там — никого, и только открытые окна, вынесенная дверь и запах... такой мерзкий нестерпимый запах...
Мари стала натуральным образом плакать. Мне и самому тогда плакать хотелось — от осознания того, что это я навел на ее дом беду, — но я не мог.
— Тише, тише, успокойся, — я обнял ее, и она уткнулась мне в грудь ладошками. Ее плечи тряслись, девушка рыдала в голос. Вот же... Как же... Что же с ней такой делать! Все, что я мог — это молча гладить ее по плечу, покачиваясь, как будто убаюкивая. Камориль предпочитал на нас не смотреть, демонстративно отвернувшись в сторону темного парка.
Мари вроде как стала успокаиваться. Она протянула руку к моему лицу, но, не успев сделать ничего конкретного, как-то вдруг вся обмякла. Я стал ее тормошить, но девушка как будто бы заснула и просыпаться не желала.
— Мйар, успокойся, хватит ее трясти! — долетели до меня слова Эль-Марко. — Она в обмороке. Сердце не в ритм стукнуло, понимаешь? Судя по всему, чтобы нас найти, она всю дорогу колдовала что-то свое, ведьминское, вероятностное.
Я перестал.
Эль-Марко положил мне руку на плечо.
— Слушай, сам-то тоже успокойся. Все пока что живы, все хорошо, у Мари, очевидно, просто-напросто нервное истощение, но скоро она придет в себя самостоятельно. Нам всем надо зализать раны. Ты, слабый и голодный, сию минуту никого не спасешь.
Я уставился на него, с трудом понимая смысл его слов. Но все-таки понял.
— Ты прав.
Я аккуратно поднял Мари на руки. Веса ее я не чувствовал вообще. Не то чтобы она ничего не весила, — просто состояние у меня было такое, пограничное, как будто бы между сном и явью, между усталостью и адреналиновым приливом сил.
— Пошли, — коротко бросил Камориль, кивнув в сторону парка.
Фрик-клуб со странным названием практически опустел. Впрочем, около двадцати особенно рьяных поклонниц 'Негорюй' оккупировали со всех сторон столик, за которым Рин Даблкнот раздавал автографы направо, налево, на постеры, в блокноты, на спины, груди, животы и прочие пригодные для письма места.
Никс сидела за стойкой бара, то и дело поглядывая на часы и изредка притрагиваясь к фруктовому чаю, неожиданно выданному ей барменшей как 'комплимент от заведения'. Барменша была колоритная: молодая на вид женщина, пышущая здоровьем, с пухлыми красными губами, сильным румянцем, фигуристая такая — и притом волосы, что в две косы по плечам, серо-седые, явно не крашенные, очень натурально-седые. Еще у нее были на руках татуировки-'рукава' из роз, черепов, револьверов и многозначительных вычурных надписей.
К Никс слева подсел Ари.
— Ну что, как тебе?.. — спросил он с интересом.
— А я уж думала, ты обо мне забыл, — хмыкнула Никола, — как это часто бывает у публичных личностей.
— Да я что, я так, — Ари пожал плечами. — Я ж не Рин, и голым, например, не фотографируюсь. Да и не надо оно мне, зачем?.. Так как тебе...
Никс аж ложку на пол уронила, ту, которой помешивала чай.
В двери фрик-клуба вошел не кто иной, как Камориль Тар-Йер. Он держался подчеркнуто элегантно, движения его были уверенными и плавными. А выглядел он так, как будто бы его искупали в помоях, как минимум. Только это удержало Никс от того, чтобы немедленно накинуться на него с объятиями и расспросами.
Но Камориль ее не замечал, пока не дошел до, собственно, стойки бара. Уже возле он глянул на Никс, улыбнулся и подмигнул. И тут же обратился к барменше:
— Здравствуй, дорогая.
Женщина явно узнала Камориль, но была порядочно удивлена его внешним видом.
— Сколько лет, — проговорила она тягучим низким голосом. — Тебе чего покрепче или сразу в душ?..
Камориль, опершись на стойку, поманил женщину к себе. Она чуть наклонилась к нему.
— Рут, пожалуйста, препроводи в стойло моего коня.
— Коня? — недоверчиво переспросила женщина.
— Коня, — уверенно кивнул Камориль.
— Значит, коня. Хорошо. Что-то еще?
— Да, пожалуйста, ключ от комнаты, где можно разместить голых женщин в ассортименте, потом туда еды человек на шесть, и телефон на позвонить.
Барменша без вопросов положила на столешницу ключ. Вытерла руки полотенцем, кивнула официанту и скрылась в проходе за полками со спиртным.
— Где пацан? — без обиняков спросил Камориль у Никс, усевшись на высокий табурет.
Никола поджала губы.
— Ну хоть с кавалером меня своим познакомь! — некромант всплеснул руками. — Что за дела! Все по парам! Стоило только на секундочку отвернуться!
— Меня зовут Ари, — сам представился Аристарх, не дожидаясь, пока Никола найдется, что ответить. — Ой, какие у вас пальцы интересные! — заметил он, пожимая Камориль руку. — Это от чего такое бывает? Удобно, наверное? Или нет?
— Жить можно, — ответил Камориль сдержанно.
— Я тут случайно оказалась, — произнесла Никс. — Я хотела что-то сделать, чтобы вас спасти, но я не знала что. А Ари — он электрический. И остальные тоже. Ну, в смысле...
— Я думаю, если бы мы были чуть менее расторопными, твоя помощь бы нам пригодилась, — благодушно кивнул Камориль. — И мне даже кажется, что у тебя бы все получилось. Не то чтобы расклад был особо хорош, но почему-то мне в тебя верится.
— Так вы все выбрались? — оживилась Никола. — А Эль-Марко где? С ним все в порядке?
— Да. Жив, цел, орел. Скоро увидитесь. Только он там... зверушку припас. А то и двух.
— В смысле?
— Увидишь. А увидишь, не пугайся.
— Там все настолько страшно? — нахмурилась Никс.
Камориль, поразмыслив, кивнул.
— Сейчас мы здесь недолго посидим, чуток умоемся, скушаем чего горяченького, и я вызову нам фургончик. Без фургончика — никак. Домой хочу — сил нет, — признался некромант.
Никс скосила взгляд на Ари. Тот смотрел на Камориль пристально, как будто бы пытался что-то вспомнить. Камориль же глядел прямо перед собой.
Тем временем толпа поклонниц рассосалась, и к барной стойке внезапно подошла давешняя звезда собственной персоной.
— Ари? Идем? — тихим, тусклым голосом осведомился Рин Даблкнот, поглядывая на Никс как-то смущенно, искоса. Поведение его вне сцены разительно контрастировало с недавним бурным эпатажем.
Камориль повернул голову на голос. Рин вздрогнул.
— Ай, не в настроении я решать эти проблемы! — Камориль махнул рукой. — Идите, мальчики! Все, больше не надо никого спасать. Разве что... — он осекся. Глянул на пацанов, сверкая в темноте нечеловеческими глазами, — будьте осторожны и не ходите по одному. Сейчас в городе неспокойно. И вы можете мне поверить. Я бы по своей воле в таком виде сюда не явился, если вы понимаете, о чем я.
