Капитан Магу-2

— Я вам всем предлагаю перебраться на правый берег, там вы будете под защитой руоссийской армии, там вас никто тронуть не посмеет.

Божкоевич размышлял довольно долго.

— Хорошо. Я все расскажу своим. Кто захочет, сможет уехать, но многие останутся. Мы триста лет прожили под османийцами, люди привыкли и надеются, что все обойдется и в этот раз.

На этом и разошлись. Алекс тут же отправился на кухню, где Слободенка разогревала завтрак по второму разу. Остановившись в дверях, офицер пристально посмотрел на суетившуюся девушку.

— А ты, уедешь или останешься?

Судя по румянцу, пробившемуся сквозь смугленькие щечки, догадка оказалась верной — подслушивала. И все уже для себя решила.

— Куда я поеду? Здесь мой дом.

Все ясно.

— Ешь одна. И вещи мои собери, вечером солдата за ними пришлю.

На правом берегу капитан Магу не стал повторять прежних ошибок. Обе роты разместились в двух больших не то сараях, не то складах. Места маловато, крыши дырявые, печей нет, окошки крохотные и удобств никаких. Ничего, на дворе лето, а к удобствам руоссийскому привыкать не стоит, от излишних удобств он пьянствовать начинает и мысли крамольные у него в голове заводятся.

Самому, правда, тоже пришлось отказаться от халата, позднего подъема и личной кухарки. Для новой комендатуры капитан выбрал брошенный беженцами дом. Небольшой и не очень удобный, он располагался в двух шагах от казарм и имел большой холодный подвал, запираемый снаружи.

За хлопотами передислокации и обустройства на новом месте, двое суток пролетели почти незаметно. За это время не больше сотни себрийцев рискнули оставить свои жилища и надолго, если не навсегда, перебраться с одного берега Сдарки на другой. И вот наступил назначенный день.

Османийцы появились в два часа пополудни. За Алексом прибежал посыльный, и он, прихватив с собой папку с заранее заготовленным актом о передаче левобережной части города османийцам, отправился на пост, расположенный на окраине Олумоца. Темно синяя колонна спускалась с гор в долину Сдарки.

— Не меньше батальона, — прикинул численность османийцев Алекс, — через полчаса здесь будут. Приведи-ка мне лошадь, а то как-то неудобно будет с ними снизу вверх разговаривать.

Посыльный отправился выполнять приказание, а капитану только и оставалось, что ждать. Когда колонна османийцев приблизилась, офицер взобрался на лошадь и выехал навстречу недавним противникам. Впереди колонны ехал рослый офицер в сияющем золотом погон мундире. По мере приближения к нему, лицо Алекса удивленно вытягивалось.

— Ярбай Озчелик?!

Лицо османийского офицера расплылось в улыбке, будто он сейчас хорошего приятеля увидел.

— Албай Озчелик, капитан, — на ломаном руоссийском поправил Алекса османиец.

— Поздравляю, — только и смог произнести удивленный капитан.

Новоиспеченный полковник Озчелик своей предусмотрительности не утратил. По его знаку к обоим офицерам приблизился чернявый и носатый субъект в партикулярном, а приблизившись, затараторил.

— Достопочтенный албай Озчелик приветствует достопочтенного капитана Магу. Он очень рад видеть своего благородного и милосердного противника живым и здоровым, да продлятся его дни в радости и благоденствии...

— Притормози, — остановил толмача капитан. — Переведи албаю, что я тоже невероятно рад его видеть в полном здравии и при новых погонах, но для начала хотелось бы достичь некоторых неформальных договоренностей.

Дождавшись окончания перевода, Алекс продолжил.

— В городе осталось много местных себрийцев. Прежде, чем передать правобережную часть города албаю Озчелику, мне бы хотелось услышать его обещание, что в отношении оставшихся не будет предпринято никаких репрессий.

Выслушав перевод, османиец пренебрежительно махнул рукой и произнес короткую фразу, после которой толмач минуты три распинался на тему, что трогать изменников-себрийцев никто не собирается. Война уже закончилась, пусть живут и султану налоги платят, деньги османийской казне сейчас нужны, как никогда.

Поняв, что ничего более конкретного от албая добиться не удастся, Алекс предложил.

— Хорошо, теперь давайте покончим с формальностями.

Алекс протянул толмачу папку с актом, заодно припомнив, что перо и чернильницу он взять с собой не догадался. Носатый раскрыл папку и также скороговоркой начал переводить текст акта Озчелику. Поначалу тот слушал, кивал, затем повелительно махнул рукой и что-то коротко приказал. Толмач моментально заткнулся, извлек из нагрудного кармана бронзовую походную чернильницу-непроливашку и угодливо изогнувшись, протянул ее албаю вместе с пером и папкой. Озчелик взял папку у толмача макнул перо в подставленную чернильницу и размашисто расписался в акте.

— Извольте, достопочтенный господин капитан.

Чернявый протянул папку с актом капитану. Теперь, когда необходимые формальности были соблюдены, можно было официально передать левобережную часть Олумоца османийцам.

— Переведи албаю, нам потребуется четверть часа, чтобы полностью оставить эту часть города и перейти на правый берег.

— Достопочтенный албай Озчелик говорит, что вы можете не торопиться, он готов ждать столько, сколько будет нужно.

— Четверти часа будет вполне достаточно.

Алекс вскинул правую ладонь к козырьку, давая понять, что разговор окончен. Озчелик и его офицеры отсалютовали в ответ. Развернув лошадь, капитан направился обратно в город, остановился около постовых.

— Унтер-офицер, снимайте пост и следуйте в казарму на правый берег!

— Слушаюсь, господин капитан!

Руоссийские солдаты оставляли османийскую часть города в почти полной тишине. Кривые, узкие улочки Олумоца будто вымерли, даже ветер настороженно притих, только стучали по камням мостовых каблуки солдатских сапог, да подковы капитанской лошади.

Первые дни правый берег напряженно наблюдал за жизнью левого, османийцы вели себя вполне корректно и никаких репрессий по отношению к местным жителям не учиняли. Единственное, что можно было назвать необоснованной жесткостью, османийцы полностью прекратили любое сообщение между двумя частями города.

Постепенно все страхи развеялись за судьбу себрийцев, а лишенный привычного женского общества капитан Магу стал намного больше внимания уделять службе к большому неудовольствию его подчиненных, успевших привыкнуть к вольготной жизни на левом берегу.

Со дня ухода с правого берега прошла ровно неделя, было чудесное солнечное утро, когда Магу отыскал посыльный от капитана Осигова.

— Господин капитан, вас господин капитан на батарею подняться просят.

Судя по встревоженному лицу солдата, произошло что-то экстраординарное. Толком добиться от него разъяснений не удалось, пришлось начать подъем на террасу в надежде, что сам командир батареи сможет объяснить причину столь срочного вызова более толково, чем его солдат.

С террасы, где расположилась батарея капитана Осигова, узкие улочки левого берега почти не просматривались, город представал скоплением рыжих черепичных крыш. Зато мост через Сдарку и площадь перед церковью Олумоца были хорошо видны. И происходящее там очень не понравилась капитану Магу. Бело-серо-черная толпа на площади, а вокруг цепи солдат в синих мундирах, на солнце поблескивали примкнутые штыки.

— Возьмите.

Алекс взял предложенный Осиговым бинокль. В оптику все выглядело еще хуже, кроме османийских солдат на площади присутствовали еще какие-то вооруженные люди, но явно не имевшие отношения к регулярной армии. Судя по всему, это были местные башибузуки.

— Давно себрийцев начали на площадь сгонять?

— С полчаса прошло. Я сам не сразу понял, что происходит. А как сообразил, сразу за вами послал.

Надо было что-то решать. Османийцев было вдвое больше, чем у него штыков, даже, если взять на вылазку всех солдат, кого можно. Зато у них не было артиллерии, четыре скорострельные гаубицы на господствующей высоте — серьезный аргумент. Основная же проблема была в том, что демаркационная линия проходила по Сдарке, перемирие никто не отменял и мирный договор вот-вот должен быть подписан.

Алекс решил взглянуть на то, что происходит у моста. А там, к его удивлению, все было спокойно. Османийцев, правда, было много больше, чем обычно, не меньше двух взводов, винтовки с уже примкнутыми штыками. Но все они, за исключением единственного часового у въезда на мост, стояли спиной к правому берегу. Их задачей было предотвращение попытки прорыва себрийцев на спасительную руоссийскую сторону Олумоца, буде таковая состоится.

Капитан вернул бинокль владельцу, артиллерист тут же направил его на церковь.

— Сейчас людям головы начнут рубить и горло резать, — оторвавшись от бинокля, сообщил Осигов.

— Надо их отбить, — принял окончательное решение Алекс.

— Да вы что, господин капитан! Там же уже османийская территория! И война только-только закончилась, — запротестовал артиллерист. — Нас же самих за такое дело не помилуют.

Его аргументы полностью были справедливы, но дальше так стоять и смотреть, как османийцы будут резать женщин и детей, не было решительно никаких сил. "Бог любит троицу, а дважды Озчелика я уже бил, побью и в третий раз".

— Здесь я комендант, капитан Магу. И я приказываю вам, господин капитан, открыть огонь по османийским позициям у моста! Всю ответственность беру на себя. Исполнять!

— Да и черт с ним!

Артиллерист рванул ворот мундира, будто тот душил его. И обернувшись к собравшимся позади офицеров артиллеристам скомандовал.

— Батарея к бою!

Словно сжатая пружина мгновенно распрямилась, позиция батареи мгновенно ожила, наполнилась топотом ног и криками команд фейерверкеров. Оставив артиллеристов в состоянии лихорадочной суеты подготовки к открытию огня по сопредельной территории, капитан Магу начал спускаться с террасы вниз. В спину ему донеслось.

— Прицел два пятнадцать! Шрапнелью! Трубка девять, заряд два!

Капитан Осигов еще не успел забыть установки прицела и трубки со дня последнего боя, поэтому, первые же перелетевшие через Сдарку шрапнели причинили ошеломленным внезапным обстрелом и не успевшим укрыться османийцам весьма значимые потери.

Уже вовсю беглым огнем гремела гаубичная батарея, когда Алекс влетел в расположение подчиненных ему рот. Встревоженные выстрелами орудий солдаты выбегали из казармы на плац уже с полными подсумками и винтовками в руках, но никто еще толком не знал, что именно происходит. И объяснять им что-либо было некогда. Ну да не новички, не впервой в таком деле участвовать, по ходу боя все поймут, и сообразят, как и что нужно делать.

— Станови-ись!

Не дожидаясь, когда в строй встанут припозднившиеся и солдатские ряды выровняются, капитан отдал следующий приказ.

— Винтовки зарядить! Штыки примкнуть! На пра-во! Бего-ом марш!

Под грохот солдатских сапог по камням мостовой Алекс успел прикинуть время. "Отсюда до моста две минуты бегом, потрепанный гаубичным обстрелом османийский заслон сбить сходу, и от моста до церкви еще две минуты. Должны успеть. По крайней мере, хоть большую часть спасти".

Эпилог.

Лучше бы он орал, грозил и топал ногами, но император был убийственно спокоен. В штабе Палканской армии не отважились посадить флигель-адъютанта на гауптвахту без дозволения свыше. Ограничились домашним арестом, а потом пришло указание отправить капитана Магу в столицу для дальнейшего разбирательства. Везли с сопровождением, больше напоминавшим конвой, но в форме при погонах и портупее. Правда, мундир успел основательно выгореть на солнце и потерять былой лоск после многочисленных стирок, да и брюки тоже изрядно потерлись. Появись он в прежнее время в таком виде при дворе — позору не оберешься.

Никакого официального разбирательства не было, как и ожидал Алекс, путешествие закончилось прямиком в кабинете Александриса II. Перед императором он предстал еще при сабле, но уже без револьвера. Приговор был вынесен заранее, и вот теперь предстояло его выслушать.

— Мало того, что вы, господин капитан, в окна к моим племянницам приноровились лазить, так еще и две империи чуть не втравили в новую войну, едва только успела закончиться прежняя. У вас есть, что сказать в свое оправдание?

— Никак нет, ваше императорское величество!

"Лишение всех званий и достоинств с публичным повешеньем. Давненько в империи такого не практиковали". Странно, но страха совсем не было, только волнение. Неизвестность выматывала душу, хотелось уже хоть какой-то определенности, пусть и самой ужасной.

— Прошу только не наказывать остальных, они действовали по моему приказу!

— Каждый ответит в соответствии с им содеянным, — отрезал Александрис. — Вы знаете что это?

Император продемонстрировал капитану несколько сложенных вместе листов плотной, явно очень дорогой бумаги, исписанной крупным четким почерком с завитушками.

— Никак нет, ваше императорское величество!

— Это ваше представление к ордену Святого Егория второй степени за Олумоц, уже поддержанное генералом Скоблиным и утвержденное Думой кавалеров этого ордена. Осталось поставить одну только подпись. А вот это...

Император взял со стола еще один лист.

— Ваше представление к очередному званию досрочно. Теперь смотрите, что я с ним сделаю.

Александрис разорвал листы пополам и выбросил их в мусорную корзину. Прощай блестящая карьера, досрочное повышение в звании и должности. "Бессрочная каторга с возможным помилованием лет через пятьдесят". Сердце в груди стучало, как кузнечный молот.

— Я могу вас понять, как истинно верующий человек, но не могу простить как император.

"Ого! Все не так плохо! Пятьдесят лет каторги и помилование через двадцать лет, если доживу. Что вряд ли".

— Вас, капитан, следовало бы публично и примерно наказать, но уж больно за вас хлопочет барон Люменкрофт. Даже предположить не могу, какую услугу вы оказали министру двора, коли он так старается. Поэтому, только из уважения к старику...

Император сделал паузу. "Пять лет арестантской роты...".

— Отставка с правом ношения мундира и полной пенсией!

Алексу показалось, что он ослышался. Капитан едва не попросил Александриса повторить вынесенный вердикт, от этого поступка его удержали остатки благоразумия во внезапно зашумевшей голове. "Да, силен старик! Не ожидал. За едва не развязанную войну отделался, можно сказать, легким испугом".

— Не стойте истуканом, господин отставной капитан, ступайте, пока я не передумал, и постарайтесь сделать так, чтобы я о вас ничего больше не слышал!

Четверть часа спустя, покачиваясь на диванчике пролетки наемного извозчика, Алекс ощущал себя счастливейшим человеком в империи. Вполне мог бы ехать сейчас в казенной карете, зажатым между двумя жандармами. Потом Алекс прикинул собственную выслугу плюс кавалерские, выходило не густо. "Чтобы не сидеть у отца на шее, придется найти какую-нибудь работу".