Некоторые были отвергнуты, другие предпочли не идти добровольцами. Среди тех, кто действительно решил стать частью миссии, был капитан ВМФ из Аннаполиса, который согласился вести грузовик, набитый бойцами "Дельты" в Тегеран.
Два бойца SEAL также были отобраны в качестве лазутчиков. Оба работали на меня, когда я командовал Вторым отрядом SEAL. Один — я назову его Клейн — был американцем в первом поколении, выросшим в немецко-говорящей семье. Он был тайно переправлен в Иран как немецкий бизнесмен и его информация о комплексе посольства оказалась бесценной. (Он был "благодарен" за то, что был брошен после разгрома в "Пустыне Один" — без намека на то, что произошло. Будучи бойцом SEAL, а потому уверенным в себе, он прошел пешком шестьсот миль от Тегерана до турецкой границы, перебрался в безопасное место и отправился на поиски тех придурков-вундеркиндов, бросивших его на произвол судьбы с жаждой убийства в глазах. Невероятно, но Клейн, чья разведывательная информация в реальном времени была критична для миссии, никогда не был вознагражден за то, что он сделал. Ни медалей, ни благодарностей, ни повышения по службе, ни даже "молодец". Я не могу винить его за то, что он ожесточился.) Вторым бойцом SEAL был маленький парень по имени Джоуи, которого переодели монахом. Его следовало бы назвать Братом Диком, потому что он был дамским угодником. Джоуи пробыл на земле недолго — всего несколько дней. Но он сделал свое дело и ушел чисто.
Ночь на 24 апреля 1980 года, была вероятно самой длинной в моей жизни. Нас было около сорока человек, набившихся в СЗПР — специальное защищенное помещение разведки — на втором этаже Пентагона, сразу через коридор от большой ситуационной комнаты ОКНШ с ее экранами, размерами в стену, современными коммуникациями, техно-свистелками и электронно-перделками.
Там, на другой стороне коридора, была обитая толстым войлоком дверь.
Председатель ОКНШ Джонс и остальные члены Объединенного комитета начальников штабов сидели в своих мягких вращающихся креслах, что-то чертили в своих личных блокнотах или делали то, что обычно делают четырехзведные.
Мы, младшие действующие офицеры, планировщики, шпионы и спецназовцы, сидели на литом пластике и работали до головной боли, усугубляемой передозом кофеина. Наше СЗПР был фактически контейнером размером 16 на 30 футов (прим. 4,9х9,1м), подвешенным внутри большего помещения, чтобы исключить любое применение подслушивающих устройств. Мы вошли в него, только пройдя через три контрольно-пропускных пункта СОО — специального оперативного отдела, каждый из которых был укомплектован вооруженной охраной. В СЗПР были приподнятые полы, низкие потолки и флуоресцентные лампы, придававшие всему зеленоватый оттенок. В центре стояли два длинных стола для совещаний. На столах (вместе с коллекцией заплесневелых кофейных чашек, засыпанных крошками бумажных тарелок и набитых окурками пепельниц) стояло с полдюжины маленьких квадратных динамиков. Динамики были прикреплены к кабелям, которые тянулись через пол к стенным разъемам.
Два динамика были помечены как АНБ. Они должны были озвучивать перехваты электронной разведки Агентства Национальной Безопасности. Остальные передавали сообщения из Вади-Кены, Масиры, "Пустыни Один" и Тегерана, где у одного из американских агентов на земле была своя радиостанция PRC-101, подключенная к спутниковой сети. Все они работали на одной частоте, так что мы слышали передачи "Дельты", болтовню пилотов вертолетов и комментарии генерала Вога — все одновременно.
У одной стены стояли столы, за которыми мы, офицеры группы антитерроризма, расположились лагерем с тех пор, как вошли в банду в ноябре прошлого года. Другая стена была увешана картами, схемами и фотографиями намеченных районов. Прямо перед стеной, на верхних роликах были черные шторы, которые можно было задернуть, прежде чем кто-то, без соответствующего допуска войдет в СЗПР. Там стояла пара пюпитров для докладов, а под столами, у столов и вдоль стен лежали стопки папок и блокнотов, снабжавших нас справочной информацией об Иране, боевиках, иранских военных, заложниках, их семьях, а, также, бумагами с изложением сценариев всех мыслимых способов освобождения наших людей.
Я чувствовал себя уязвимым и беспомощным, сидя в одной рубашке на краю серого металлического стола и потягивая холодный кофе из бумажного стаканчика. Я чувствовал, что должен быть с "Дельтой" или проникнуть в Иран, чтобы помочь с миссией, вместо того, чтобы быть низведенным до кабинетной работы. С Чарли у нас был только один флотский офицер — капитан 1-го ранга, который вызвался добровольцем в качестве водителя грузовика — и никаких бойцов SEAL. Черт возьми, я тоже должен был быть там.
Мои глаза блуждали по комнате, затуманенной сигаретным дымом. В этот момент я понял, какое напряжение должно было быть у людей в центре управления полетами в Хьюстоне, когда лунный модуль покинул "Апполон-11" и начал свое падение на лунную поверхность.
Они ничего не могли бы сделать, если бы что-то пошло не так. Если что-то случится с "Дельтой", мы тоже ничего не сможем сделать. Я допил свой кофе, смял чашку и запустил ее по дуге в оливково-серую мусорную корзину в десяти футах от нас. Попадание. Два очка. Может быть, это было предзнаменование.
Мы слышали каждое движение "Дельты" через динамики. Наша защищенная спутниковая связь — SATCOM — транслировала американский треп. Иранские сообщения отслеживались и передавались в режиме реального времени большими ушами АНБ в Форт-Миде. Это было похоже на живое международное радиошоу, без дикторов и сценария. Мы слышали, как Чарли покинул Египет и прибыл в Масиру; мы слышали, как восемь вертолетов RH-53D покинули палубу авианосца "Нимиц" в Оманском заливе, по пути к месту встречи в "Пустыне Один", где они должны были забрать спасательную команду, которая сейчас летела из Масиры на транспортных самолетах МС-130. Мы услышали, как первый вертолет доложил "ноги сухие", когда он пересек иранское побережье к западу от Чах-Бахара.
Почти сразу же в Иране зазвонили в колокола. Военные аванпосты докладывали Тегерану о вторжении. Были выдвинуты подразделения ополчения. Реактивные истребители были подняты в воздух. Что, черт возьми, происходит? Как они так скоро о нас узнали?
Прошло долгих пять минут, прежде чем мы поняли, что иранцы реагируют не нас — схватка шла на северо-западе, недалеко от иракской границы. Вдоль южного побережья, где мы действовали, все было в полном порядке.
Остальные вертолеты выкрикнули "ноги сухие", они были над сушей. "Дельта" уже преодолела половину расстояния до "Пустыни Один" на борту своих МС-130.
Пока они еще были в воздухе, у нас появились первые признаки опасности. Перехват АНБ сообщил нам, что у одного из вертолетов возникли механические проблемы. Мы слушали, как поврежденный вертолет на авторотации приземлился в пустыне и его экипаж был подобран другим RH-53D. Два других вертолета попали в песчаную бурю и сбились с курса. Что же, потеря одного-двух вертолетов была предвидена. Мы все еще находились в режиме SNAFU — все нормально, все хреново.
Первый этап высадки "Дельты" в "Пустыне Один" прошел гладко. И тут заработал закон мистера Мерфи. Мимо посадочной площадки проехал иранский автобус. Он был остановлен и его сорок пять или около того пассажиров были задержаны под охраной. Через несколько мгновений с другой стороны, показался бензовоз. Он был остановлен выстрелом, но водитель прыгнул в другую машину, которая ехала по дороге и скрылся. Тем временем пламя от горящего бензовоза поднялось в пустынное небо более чем на сотню футов.
Мы дошли до стадии TARFU.
— А что нам делать с иранцами из автобуса? — спросил кто-то из "Пустыни Один" генерала Вога в Египте.
Я ответил за него.
— Убейте этих сукиных детей.
Мои коллеги недоверчиво на меня посмотрели.
— Просто шучу — сказал я им.
Я вовсе не шутил.
Вог передал приказал отправить их на С-130 и вернуть после операции.
Теперь в бестелесных голосах, звучавших в наших динамиках, было настоящее смятение. Все шло не по плану. Там было слишком много элементов. Там было несколько самолетов. Были пилоты вертолетов, которые, несмотря на свою подготовку, все еще испытывали дискомфорт, выполняя дальние полеты над пустынной местностью.
На месте в составе командной цепочки был Руби Голдбер, наземный командир от ВВС на "Пустыне Один", отвечавший двухзвездному армейскому генералу в Египте, который был осаждаем полчищами трех— и четырехзвездочников из Вашингтона. Это нарушало самое важное правило, которое я знал о специальных операциях — делайте их как можно более простыми, дурачки, и они, вероятно, сработают.
У меня были очень плохие предчувствия по поводу того, что происходит в Иране.
И все же — это должно было сработать. Мы занимались этим уже пять месяцев.
Это был Суперкубок и Мировая серия, все в одном флаконе.
За соседним столом парень из ЦРУ, которого я назову Джонсом, разочаровано покачал головой.
— Знаешь, ты был прав, — тихо сказал он.
Джонс был старомодным воином, который боролся против растущей бюрократии ЦРУ и ее технологических пристрастий под руководством Стенсфилда Тернера. Мы говорили на одном языке.
— Это будет форменная бойня — сказал он.
Я кивнул в знак согласия, хотя ни Джонс, ни я не хотели, чтобы это было правдой.
Только шесть из восьми вертолетов прибыли в "Пустыню Один"; только пять были в состоянии лететь. План всегда предусматривал, что как минимум шестеро из них доставят "Дельту" к месту укрытия, а затем прибудут в Тегеран и подберут заложников и их спасателей. Чарли решил дать отмену. Это было его решение. Генерал Вог в Египте хотел, чтобы он продолжал. Как и другие, включая меня. Но вы не сомневаетесь в человеке на земле. Это было решение Чарли, и он решил все отменить. Он говорил как человек, только что потерявший лучшего друга, когда объявил, что возвращается домой.
А потом случилось настоящее дерьмо. Один из вертолетов, маневрируя, чтобы пополнить свои топливные баки для долгого обратного полета к "Нимицу", врезался в самолет-заправщик ЕС-130, в который только что загрузилось "синее" подразделение "Дельты". Вертолет и самолет взорвались огромным огненным шаром. Миссия прошла весь путь до FUBAR.
Сжав кулаки, онемев от ужаса, некоторые из нас глотали слезы, мы слышали крики и хаос — звуки храбрецов, горящих заживо. Затем, после того, что казалось вечностью криков, беспорядка, взрывов и опустошения, мы услышали, как оставшиеся С-130 оторвались от земли и то, что осталось от "Дельты", полетело обратно в Масиру.
Сказать, что мы все были в печали в этой прокуренной комнате с спертым воздухом, было бы грубым преуменьшением. Это было немыслимо.
Мы только что провалили операцию, на планирование которой ушло полгода, а финансирования — миллиарды. И не было никакого способа спасти ее. Фингал под глазом, который Соединенные Штаты вот-вот получат в мировом мнении, будет лечиться долго-долго.
Предполагаемая доминирующая сверхдержава мира только что выполнила удар по воротам кучки тряпкоголовых террористов без подготовки, в одно касание, по скользящей шайбе и забила в собственные ворота. Бай-бай, оревуар, чао, алоха, адиос, сайонара. Завтрашнего дня не будет.
Честно говоря, я мало что помню о той ночи. Да, надо было кое-что еще сделать. Спасательная работа — например, вернуть назад агентов, которых мы забросили в Тегеран. Но я почти ничего не помню из того, что было сказано, или из того, что я сделал, или кто-то еще. Помню, мне захотелось проломить кому-нибудь голову о стену, но я никак не мог понять, чью голову я хочу разбить.
Даже смерть Ришера не подействовала на меня так сильно, как разгром в "Пустыне Один". Ришер был ответственен за себя — его убило собственное безрассудство. И кроме того, это случилось в бою. Люди умирают в бою. В "Пустыне Один" мы все приложили руку к смерти людей, которые умирали безо всякой причины; храбрецов убивали прежде, чем им позволяли сделать то, чему их учили.
Сверху до низу, это была одна огромная бойня.
Одна большая потеря.
Глава 17
В кино звуковая дорожка превращалась в "Несбыточную мечту" из "Человека из Ламанчи" и доблестные солдаты восставали из пепла, шли и побеждали. В реальной жизни так не бывает. В реальной жизни солдаты умирают. В реальной жизни боги на Капитолийском холме и в Белом доме требуют человеческих жертвоприношений. Так что Чарли Беквит и Джим Вог были возложены Дейви Джонсом и остальным начальством, хотя не на них заканчивался мостик.
Чарли — не политик — не понимал, что происходит, пока не стало слишком поздно. Я встретил его, когда он шел по коридору кольца "Е" примерно через неделю после "Пустыни Один". Его глаза смотрели одурманено, с тысячеярдным взглядом.
— Дик, — сказал он, указывая на офис ОКНШ большим пальцем, — Эти парни только что бросили меня в бою.
Этот опыт стал настоящей, большой зарубкой на кривой обучения и для меня тоже. Я видел, как они выпотрошили Чарли Беквита, хорошего и жесткого мужика, который пошел и поставил свою жизнь на карту, потому что он верил в миссию и верил в своих людей, но ему не дали шанса сделать все по своему. А затем, забрав большую часть контроля и управления, большая бюрократическая машина обвинила его в своих ошибках.
— Ага, — голос в моей голове, который всегда звучал как Эверетт Э. Барретт, прорычал мне, — Марсинко, ты, дермомозглый тупоголовый мудаковатый Чудик, если они тебе когда-нибудь дадут подобную возможность, они отдерут тебя так же сильно, как они отодрали Чарли Беквита.
И никто не пел "Несбыточную мечту" (или что еще, если уж на то пошло), при работе над операциями "Снежная птица" и "Медоед", вторым комплексом планов по спасению американских заложников в Иране, начавшейся 26 апреля 1980 года, всего через два дня после "Пустыни Один".
Одновременно по приказу министра обороны Гарольда Брауна была организована совместная оперативная группа, или СОГ. Мандат предусматривал планирование и проведение военных операций, направленных на противодействие террористическим актам, направленных против Соединенных Штатов, их интересов или граждан. Хотя СОГ будет включать в себя подразделения армии, военно-морского флота и ВВС, каждый вид вооруженных сил будет находиться вне своей обычной административной цепочки подчинения, подчиняясь вместо этого армейскому генералу в Форт-Брегг, Северная Каролина.
Идея была довольно радикальной для вооруженных сил. Это означало, что вместо обычной работы по отдельности и часто в прямой конкуренции друг с другом, войска, приданные СОГ, будут работать вместе. Контроль и управление будут объединены. Левая рука будет знать, что делает правая. Или, как я проповедовал своему взводу SEAL во Вьетнаме, будет целостность подразделения. Поговорите мне об революционной концепции!
Я был назначен в СОГ в качестве офицера от военно-морского флота и помог сформулировать первоначальный язык, который определял ее миссию и организацию. Я работал в подвальном офисе в недрах Пентагона что — учитывая настроение здания — меня вполне устраивало.
