От злости мне хотелось долбануть его по голове стулом, кончики пальцев и затылок стали покалывать. Я почти при смерти, а он поболтать решил? Посмотреть в личном деле, сколько я работаю — слишком трудная задача?
— Два года уже, Олег Николаевич, — отчеканила я и выжидающе посмотрела на него.
— Два года, — протянул он. — И хорошо ведь работаете, Марина Станиславовна.
Я упорно молчала, потому что очень боялась сорваться. Работа кондуктором при ближайшем рассмотрении вдруг потеряла свою привлекательность. Поэтому нужно спокойно выслушать этого поганца и бежать.
— Так вот решил я отправить вас учиться на хирурга, моя дорогая. Все задатки у вас есть, практика есть, так что пройдете ускоренный курс и вернетесь к нам уже врачом. Ну как вам идея? — и он самодовольно подкрутил усы.
Я аж дышать перестала, настолько это было неожиданно.
— А как же работа? — вся злость куда-то испарилась.
— Учиться будете по утрам, работать во вторую смену. На полную ставку не получится, но зато будет стипендия. Согласны?
— А с чего такая щедрость, Олег Николаевич? — первый шок испарился, и я снова вернулась к своему обычному скептицизму. — И почему я?
Главный постучал ручкой по столу и начал объяснять, уже без официальщины.
— У нас текучка, Марина, сама видишь, какая. Врач только опыта наберется — и в столицу, или частную какую клинику. А так я тебя учиться отправлю, а ты мне после этого по контракту пять лет отработаешь, без права ухода. Не боись, с хорошей зарплатой. Зато и тебе прибыль, и мне не надо думать, что завтра очередной врач мне заявление на стол положит. Да и не одной тебе я предлагаю учиться, человек десять со всего госпиталя пойдут.
Я задумалась. В принципе, терять мне нечего, а возможность получить профессию хирурга — моя несбывшаяся из-за отсутствия денег мечта. С другой стороны, терпеть не могу обязаловку, все равно этот договор — узаконенная форма долгового рабства. И на начальство лишний раз не гаркнешь, и не уволишься, когда припрет совсем.
— И когда надо ответ дать?
— Да вот сегодня надо мне уже документы подать, Марина. Так что походи, подумай и возвращайся. Даю два часа. Учеба начинается через месяц, но списки формируются до конца недели. И чтоб без согласия не возвращалась!
Я вышла из кабинета немного ошеломленная. Походила. Вышла на улицу, покурила. Зашла обратно, решив, что раз уже не надо убегать, приму душ и переоденусь. Сон как рукой сняло, зато заурчало в желудке, и я пошла завтракать в кафе напротив, ругая себя за трату денег. Впрочем, ругала не сильно, ради такой новости я могла себе это позволить.
Через два часа я подписала у главного заявление о согласии на обучение за счет госпиталя, и застряла у юриста, оформляя договор. Там уже сидело несколько моих коллег, тоже продавшихся в рабство ради диплома врача. Но унылыми они не выглядели, наоборот, все чувствовали какое-то радостное возбуждение.
А еще через полчаса нам сообщили о случившемся на Севере, и о том, что вечером мы выдвигаемся в Великую Лесовину, на помощь местным медикам. И домой я, конечно, так и не попала. Пришлось спешно помогать упаковывать перевязочные и фиксирующие материалы, переносную аппаратуру и диагностические карты. В госпитале оставалась половина состава, и мы смотрели друг на друга с паникой — они потому что понимали, что работать придется в два раза больше, а мы потому что не знали, чего нам там ждать.
И когда я, наконец, добралась до сестринской, чтобы урвать несколько часов сна, меня можно было уже выжимать. Оттого-то я и не удивилась, услышав окликнувший меня хриплый голос. Мне кажется, даже если б передо мной явился весь пантеон богов во главе с Триединым, я бы и тогда не отреагировала.
— Марина, — он стоял у входа в хирургию, опираясь на свою трость, и спокойно ждал, пока я подойду. И кто его, интересно, пустил на этаж? Потом я вспомнила про аппаратуру в педиатрию и поняла, что его теперь и в операционную запустят, если его светлость изъявит желание.
— Лорд, — я подошла к нему, — что-то случилось?
Вблизи я разглядела и синяки под глазами, и общую его какую-то помятость и лохматость.
— Вы слышали про Великую Лесовину? — ответил он вопросом на вопрос, почему-то внимательно разглядывая меня.
— Не только слышала, нас туда отправляют на помощь. Не понимаю, как такое могло произойти. Будто земля сошла с ума.
— Я так и подумал, что вы уедете туда. Поэтому захотел увидеть вас до отъезда. Вы не против?
— На самом деле я направлялась поспать, — честно ответила я. — Я опять с суток, и ноги меня не держат.
Он на мгновение прикрыл глаза, словно от усталости, и я добавила: — И, по-моему, выспаться нужно не мне одной.
— Что, паршиво выгляжу? — его хрипловатый голос снова начал задевать за какие-то струнки у меня в груди.
— Как будто вас жевала корова, — кивнула я. — Но не переживайте, я наверняка выгляжу так, будто меня жевало целое стадо.
Люк криво улыбнулся, наклонился ко мне так близко, что еще немного — и он коснулся бы губами моего уха, и своим невозможным голосом произнес:
— Вы выглядите, как после ночи любви, Марина. Затуманенный взгляд, растрепанные волосы, блуждающая мечтательная улыбка...
-Улыбка? Вам показалось, милорд. Я никогда не улыбаюсь, — со всей серьезностью заявила я, не понимая, почему я вообще еще с ним разговариваю. "Флиртуешь, Марина, ты с ним флиртуешь, — разъяснил ехидно внутренний голос. — Мягчеешь, подруга, еще немного, и слюнями его обкапаешь".
— Я тоже так думал, — ответил он серьезно. — Но вы улыбались, клянусь Богиней. Уголками губ, вот тут и тут.
И он мягко провел пальцем по моей нижней губе, от одного краешка до другого.
— Я сейчас закричу, милорд, и вам будет стыдно, — сурово сказала я, задерживая дыхание от его прикосновения.
— Люк, — сказал он, привлекая меня к себе. — Помните? Меня зовут Люк.
Он пах кофе, табаком, кожей, и чем-то очень мужским, чем-то очень знакомым. Будто я знала этот запах всегда. И я словно поплыла в его руках, и стало все равно, что мы в коридоре госпиталя, что из палат могут выглянуть пациенты, а из сестринской — коллеги. Он был гораздо выше меня, и я поначалу уткнулась ладонями в его твердую грудь, собираясь его оттолкнуть. И забыла об этом, так и застыв с ладонями на его груди, чувствуя ускоряющийся стук мужского сердца.
Потому что Люк провел губами от моего виска к шее, вызывая слабость в ногах и головокружение. Потерся носом о чувствительное местечко за ухом, отчего по позвоночнику вниз побежали мурашки, похожие на крошечные электрические разряды. И когда он скользнул к моим губам, и, глядя мне в глаза, стал легкими касаниями, каждое из которых вызывало какой-то очумелый взрыв в моем теле, пробовать поочередно то верхнюю губку, то нижнюю, мозг мой отключился. Я с всхлипом потянулась к нему, за первым в своей жизни настоящим поцелуем от настоящего мужчины. И получила его — сначала нежный и сдержанный поцелуй-знакомство, поцелуй-узнавание, от которого пространство сузилось только до нас двоих, а смысл жизни сосредоточился на месте касания наших губ. А затем — поцелуй-огонь, когда стук его сердца стал невыносим, а я стонала ему в губы и слышала ответное хриплое дыхание, когда руки стискивали меня до боли, а его язык творил такое, отчего я плавилась и закрывала глаза, и отвечала ему с яростью, и вся вселенная крутилась вокруг нас огненным смерчем.
Не знаю, сколько это продолжалось, но очнулась я, прислонившись щекой к его груди, в которой бешено колотилось сердце.
— Что это было? — пробормотала я рассеяно. — Вроде землетрясение было в Лесовине и утром, а не здесь минуту назад.
— Может, это от нашего общего недосыпа? — раздался сверху его ироничный хриплый голос.
— Ты имеешь в виду головокружение, задержку дыхания, сердцебиение и слабость? Точно, это недосып виноват, — я потрогала губами его рубашку. — Мне нужно идти, Люк.
— Испугалась и сбегаешь от меня, госпожа медсестричка? — он поднял мой подбородок и заставил посмотреть на него. — Не бойся. Я знаю, что ты девушка с характером, и не жду, что ты упадешь ко мне в руки, как перезрелый плод. Но чаю-то ты можешь со мной выпить? Я уже успел соскучиться по вашему чудному кафе с лучшим чаем на свете, — он иронично изогнул губы. — Сиреневый дворик?
— Сиреневый лужок, — поправила я его снова. И не удержалась от того, чтобы не подразнить:
— И знайте, милорд — вы застали меня врасплох. Я была измотана и не готова к обороне.
— Тем интереснее будет следующий раз, — прошептал он, снова склоняясь ко мне. Я застыла, как мышка перед удавом, чувствуя, как предательское тело снова начинает потряхивать в предвкушении. — Когда у тебя будут силы и ты будешь во всеоружии.
Я затаила дыхание, но он неожиданно легко прикоснулся губами к моему виску, задумчиво потерся небритой щекой и отпустил.
— А, может, поедем ко мне, поспим? У меня широкая, удобная кровать, — его пальцы перебирали волосы у меня на затылке, и это было так приятно, что я окончательно разомлела. Да и внутренний голос, похоже, настолько ошалел от неожиданности происходящего, что потрясенно молчал.
— Хорошая попытка, — усмехнулась я, мягко отстраняясь от него. — И что, ты серьезно рассчитывал, что это сработает?
— А вдруг? — снова эта кривая улыбка и многообещающий хриплый голос.
Я кивнула, пряча ответную улыбку.
— Не сработало.
— Я в отчаянии, — этот невозможный человек словно гипнотизировал меня. — Но ведь с тобой просто не будет, да,Маришка?
— Не будет, — глядя в его глаза, подтвердила я.— Тем более в таком состоянии вам, милорд, любые резкие движения противопоказаны. Я, конечно, проведу реанимационные мероприятия, если вы свалитесь в обморок, но зачем нам этот экстрим?
— Какая упрямая девочка, — он насмешливо покачал головой. — Ну а поход в кафе, раз меня так сурово отвергли, остается в силе?
* * *
* * *
Мы сидели за тем же столиком и пили кофе. Все-таки у официанта где-то была припасена заначка качественного зерна, не того, чем поили нас, простых смертных. Он исполнил подобающие моменту почтительные ритуальные пляски, и пока Люк холодно не произнес: "Благодарю, мы вас позовем, если понадобитесь", маячил около столика, всей фигурой выражая готовность услужить и подсказать.
Я закурила, и Люк, сам потянувшись за сигаретой, заметил:
— Ты много куришь.
— Работа такая, — пожала я плечами. — А ты почему куришь? Тоже работа такая?
— Да какая работа, — отмахнулся он, выпуская строю дыма. — Я ж титулованный бездельник, не то, что ты. Провожу дни в неге и скуке.
— А не выспался почему? Кровать слишком мягкая? — не удержалась от шпильки я.
Он улыбнулся.
— Играл в казино, госпожа сыщик. Проматывал состояние батеньки.
Я иронично подняла брови.
— Я смотрю, мне попался замечательный экземпляр. Чистый эксклюзив.
— Какая ты кусачая, — почти с восхищением выдохнул Люк. — Скажи мне, злюка, а что есть в твоей жизни, кроме работы? Расскажи мне о себе. О своей жизни. Должен же я знать, на чей крючок я попался.
Да, он неисправим. Но какой же обаятельный, зараза!
— А что рассказывать? Родилась на Юге, в деревеньке под названием Травяное, сейчас ее и нет, все застроено разросшимся городом. Росла, выучилась в колледже, пошла работать. Работа и есть моя жизнь. То, что остается — трачу на сон и общение с отцом и сестрами.
— Вы очень дружны, — заметил он рассеянно.
— А как иначе? — удивилась я. — Мы росли без матери, у нас никого, кроме нас и отца нет.
— Мама давно умерла? — Люк сочувственно посмотрел мне в глаза, а у меня внезапно, хоть я и отвечала на эти вопросы раньше, и легенду давно выучила наизусть, защипало в глазах.
— Давно. Двенадцать лет назад. Я была еще совсем маленькой, когда они с отцом попали в автомобильную катастрофу. Отец выжил, но остался без руки, а маму спасти не смогли.
— Извини, что напомнил, — он протянул руку через стол и накрыл мои пальцы теплой ладонью. — Как же вы выжили после этого?
Обманывать было легко — инстинкт самосохранения перебивал чувство вины.
— Тяжело было. Мы несколько раз переезжали, пока не остановились в Орешнике пять лет назад. Отец потерял работу, и мы жили совсем не богато. Слушай, — я тряхнула головой, — давай не будем об этом, иначе настроение упадет ниже некуда. Теперь твоя очередь.
— Слушаюсь, моя госпожа, — он затушил сигарету об пепельницу и с иронией поклонился. Второй рукой лорд продолжал держать мою ладошку, мягко поглаживая их подушечкой большого пальца. Эта невинная ласка, как и вообще присутствие этого мужчины рядом, и его хриплый голос, творили со мной что-то невообразимое. Как будто я много лет спала внутри этого тела, и вдруг спящая проснулась, потянулась и начала остро чувствовать. И это состояние внушало тревогу — я слишком хорошо помнила, что такое, когда внутри все выворачивает от душевной боли.
— Я родился в Инляндии, рос там, учился там. Шесть лет назад переехал в Рудлог, так как унаследовал от дяди по отцовской линии здесь имение. Можно сказать, сбежал от родственников.
Он говорил, а я даже не понимала то, что он говорит, только слушала его голос, а мое тело резонансом отзывалось на каждое его слово.
— Матушка моя инляндская графиня, а отец — рудложский лорд и граф. А я имею несчастье быть их старшим отпрыском, на которого ложиться тяжесть сохранения семейной чести и преумножения семейного состояния.
Люк произнес это с такой иронией, что сразу стало понятно, как он к этим обязанностям относится.
— С тех пор я и веду здесь жизнь настоящего дворянина. То есть пью, играю и предаюсь пороку. Иногда вношу в жизнь разнообразие, участвуя в гонках, но сейчас это мне не дано, — он помахал тростью, стоящей около кресла.
Видимо, на моем лице отобразилось что-то такое, отчего он подмигнул и спросил:
— Что, ты от меня в восторге? Прочитай мне нотацию, маленькая медсестричка.
Я зевнула, забрав у него руку и прикрыв ею рот.
— Извините, лорд, но нотации пусть вам мамушки с нянюшками читают. Мне за вас замуж не выходить, чтобы вас перевоспитывать. Да и вы уже большой мальчик, правда?
Он криво усмехнулся, наклонился ко мне и доверительно сообщил:
— Я очень, очень большой мальчик, Маришка.
* * *
* * *
Люк проводил отчаянно зевающую меня до дверей госпиталя, одарил почти целомудренным поцелуем (кажется, я уже начала привыкать к эйфорийным мурашкам от его прикосновений), сел в свою ужасно дорогую и блестящую машину ("Игрушка для большого мальчика, — прокомментировал проснувшийся наконец-то внутренний голос) и укатил. А я наконец-то пошла спать, решив обдумать неожиданно случившегося со мной лорда Кембритча завтра. Отъезд был через четыре часа, и я не хотела терять больше ни минуты столь вожделенного сна.
А по прибытии в Лесовину мне стало не до душевных терзаний и самокопания. Мы вышли из государственного телепорта в каком-то парке, и вокруг уже было темно. Там же и был размещен наш полевой госпиталь, один из нескольких, раскиданных по городу, в котором уже работали две бригады врачей из столичных больниц.
