Приёмыш

— Да, — сказал Коломбо, и посмотрел глубоко в глаза князю. — Хотите ознакомиться?

— Конечно, хочу.

Коломбо поднялся со стула и, подошедши к своей сумке, достал копию буллы, заверенную секретариатом Ватикана. Вернувшись к столу, он протянул свиток князю.

Свиток был длинным. Князь читал долго, потом поднял от свитка лицо, с ещё более выпученными глазами, и спросил:

— Так вы уполномочены снимать и назначать епископов? Но это...

— Это тайна. Вы видите, здесь написано: "все, кто ознакомятся с сим пунктом, несут, в случае его разглашения кому бы то ни было, ответственность в виде смертной казни". А вот тут, видите... В полномочиях ордена: "... казнить осужденных преступников, исполнять функции суда, и исполнять судебные решения и приговоры".

Коломбо смотрел на князя, не меняясь в лице. Лицо Карла Львовича не было маской, просто "начмед" во время косметической операции что-то, то ли подрезал, то ли пришил... Короче, улыбался теперь "Коломбо" с трудом, даже когда хотел. Но "Зараза" компенсировал свою "ошибку" хирургическим путём, сделав лицо Карла Львовича приятным, умным и уверенным, но не эмоциональным.

— Да-да, конечно, — заволновался князь.

— Но я хотел бы, вам, Фридрих фон Цоллерн, сделать предложение стать членом нашего братства. Я не тороплю вас с ответом, но всё же, не затягивайте с ним. При назначении кардиналов Папа в первую очередь учитывает наши рекомендации, а вы, как я знаю, подали прошение. Мы проводим, по просьбе Папы, тщательную проверку кандидатов на все посты и титулы.

Сообщу по секрету... Вы, кстати, обратили внимание на пункт, гласящий, что всё, сказанное генералом ордена, то есть мной, считается тайной Священного Престола и разглашение её карается смертью. Так вот... Папа в этом году представит тридцать новых кардиналов. Вакантные места ещё есть.

— Я подумаю над вашим предложением до вечера, ваше высокопреосвященство, — чуть склонив голову сказал князь.

— Сложность в том, что инициация не проста. Я дам вам наш устав. Сразу предупреждаю, придется пройти через тернии. Но в орден мы принимаем только избранных и истинно верующих.

В дверь стукнули три раза быстро и три раза с паузами.

— Отворите дверь, — попросил кардинал.

В дверь вошёл командир роты караула и настоятель.

— Властители феодов съезжаются, ваше высокопреосвященство.

— Хорошо. У нас есть еще немного времени. Я хотел бы немного отдохнуть и помолиться.

— Тут для вас комната, — сказал отец-настоятель.

Комнату осмотрели два караульных и выйдя, остались снаружи. Кардинал зашёл и прикрыл дверь.

* * *

Малый Рейхстаг проходил в старой ратуше Аугсбурга. Здание, построенное в четырнадцатом веке, недавно подновили, сменив обивку на скамьях и стульях. Заседание рейхстага началось ровно в полдень, после ударов и перезвонов колоколов.

В нём приняли участие совет курфюрстов, совет имперских князей и совет имперских городов германских земель. Предметом обсуждения было рассмотрение учения Мартина Лютера. На заседание рейхстага он был приглашён, но не явился, опасаясь ареста за призывы к бунту. Гарантий безопасности ему никто не давал, поэтому Лютер, тайно бежавший в Страсбург, там и скрывался.

Открывший заседание секретарь, представив присутствующих, объявил:

— Так как учение Мартина Лютера обвиняет Римский Престол и лично Папу Александра Шестого, а также по причине того, что инициатором рейхстага выступил Папа Александр, первое слово даётся кардинал-архиепископу Кристобалю Коломбо.

Кардинал прошёл за кафедру и оглядел зал. Взгляд его был спокоен и суров.

— Единая Церковь Христа не первый раз переживает попытки её раскола. В этот раз некто Мартин Лютер, возомнил себя могущим обвинять и судить, извратил некоторые события и порядки, не разобрался в первопричинах нарушений, огульно обвинил и Церковь, и её главу — Папу, в тяжких грехах.

Не буду здесь вдаваться в подробности. Папа лично объяснил всё в своих буллах и даже покаялся в своих грехах перед паствой. Сейчас он, вы знаете, молится о нашем и своём спасении в святых местах.

Что касается не самого Лютера, а об его, так называемом "учении". По сути, никакого учения в его записях нет, а есть набор фраз и, якобы "умных" тезисов. Некоторых — спорных, некоторых — банальных.

Святой престол, вы уже знаете, подготовил переводы Обоих Заветов на пять основных языков германских земель. Это говорит, что работы по переводам начались сразу, как только Папа Александр Шестой заступил на должность главы Римской Церкви в 1492 году. Враги Церкви узнав о том, решили опередить события и поднять народное восстание, очернив и Ватикан, и Папу. Эти враги нами выявлены. Один из них был церемониймейстером Ватикана. Он, Иоганн Буркард, и являлся основным распространителем выдуманных им историй, о, якобы, событиях, происходивших в Ватикане с Папой Борха и его семьёй.

Мы провели тщательное расследование, и пришли к выводу, что ни одно из описанных в дневнике Буркарда событий не имело место. Это подтверждается протоколом заседания консистории, заверенным подписями ста двух кардиналов.

Присутствующие в ратуше одобрительно захлопали.

— Ватикан и Папа считают Лютера не еретиком, а вражеским наймитом, как и его, выявленные нами, сообщники. Часть из них уже пойманы, другие, как и сам Лютер, будут пойманы, где бы они не находились, и предстанут перед судом и палачом. Папа Александр полагает, что Лютера нужно признать преступником Римской Империи и в соответствии с этим, объявить в имперский, а возможно и международный розыск. Он вполне мог окопаться на территории островов Британии или в других государствах.

Зал ратуши аплодировал.

— Если у кого-то есть другие мнения, мы готовы их выслушать. Я уполномочен Папой Александром подписать совместное постановление.

Вставали и говорили многие, но смысл выступлений сводился к тому, что все решения и буллы Папы Римского, очень своевременны, и способствовали к погашению крестьянских бунтов. Особенно всех восхитили качественно отпечатанные книги библии, переведённой на языки Германии, привезённые миссией Коломбо. На эти восторженные дефиниции было потрачено больше половины времени выступающих.

После того, как все высказались и проголосовали за одобрение предложения Папы, слово снова попросил Коломбо.

— Уважаемые участники рейхстага высказывали благодарность Папе за успокоение бунта, но, как мне не прискорбно констатировать, я считаю, что бунт не подавлен, а лишь приостановлен, и готов вспыхнуть хоть завтра, если вы не примите здесь правильного решения.

Папа Александр считает, что налоговое бремя, лежащее на народе чрезмерно. Ограничения использования ресурсов: леса, рыбы, воды и других — надуманы. Если, господа, вы не измените своего отношения к народу, согласно библейским заповедям, то следующий бунт не за горами. Не желаете ли вы обсудить и эту тему? Чтобы нам не собираться через неделю. У меня имеются полномочия Папы и на обсуждение этой проблемы.

На трибуну вышел круглолицый господин, оказавшийся, по словам секретаря, саксонским курфюрстом Фридрихом, основателем университета, где преподавал Лютер и тайный его поклонник. В обсуждении первого вопроса он не участвовал.

— Я не участвовал в обсуждении первого вопроса, потому что солидарен с Папой Александром, что некоторые постулаты "учения Лютера" верные. То, что он шагнул дальше, взбунтовав народ, я категорически порицаю. Однако, я не считаю предложенные Папой Александром, через уважаемого кардинал-архиепископа Коломбо рекомендации в настоящее время своевременными. Нам всем, как никому, известно, какие тяготы лежат на нас, какая ответственность по пополнению бюджета, снабжения и вормирования войск.

Фридрих за свой ум и образованность, был очень уважаемым в Германии человеком.

— К тому же... Мы в одна тысяча пятисотом году здесь же на рейхстаге принимали решение об Имперском правительстве. Под председательствованием императора Максимилиана, господа. Считаю, что было бы уместным, вопрос, предложенный к обсуждению кардинал-архиепископом, обсуждать пок же в присутствии императора.

Фридрих сел на своё место, а на трибуну снова поднялся Коломбо.

— Вы, господа, наверняка знаете, что я обременён Папой руководством ордена Иисуса в полномочиях которого нести слово Божье и каноны Римской Церкви неверным и еретикам. За время крестьянских волнений сто тридцать семь наших братьев сложили головы от рук лютеранских бесчинцев. Мы, как никто лучше, знаем настроение народа, и предостерегаем вас от излишней самонадеянности.

Но Коломбо не захотели услышать. Многие считали, что и так сделали широкий жест в сторону Рима, не подняв вопрос морали Папы и его семьи. В раскаяние Папы Борха мало кто из знати верил, суда по себе, потому, что знать этого времени вела себя точно также, а то и сильно хуже, чем семья Борха.

Не оставаясь на ночлег Коломбо сразу после заседания в ратуше сел в свою повозку и уехал. Князь-епископ Фридрих фон Цоллерн не успел сообщить генералу ордена о своём решении. Но правильно поняв обстановку, бросился бежать домой, и, буквально через час, выехал из города на юг, и через два дня был в Инсбурге, где его и догнали вести о Жутком Крестьянском Бунте, частично уничтожившим Аугсбург, значительно Мюнхен и Мангейм, слегка затронувшем Нюрнберг и полностью добившим Штутгард.

Как правильно говорил Коломбо, крестьяне затаились в ожидании справедливости. Разочаровавшись, они подняли на вилы всех, оставшихся на ночлег в Аугсбурге участников заседания рейхстага, каким-то образом вычислив места их проживания. Вытаскивая их рано утром из тёплых постелей, крестьяне и горожане пригнали их по снежным улицам к ратуше босиком.

Собрав всех вчерашних заседателей, за исключением немногих, поверивших Коломбо, и сбежавших, народ заставил их подписать уже готовое решение, потом, испачкав заседателей дёгтем и обсыпав куриным пухом, выгнали из ратуши и погнали по городу под свист и улюлюканье.

Саксонский курфюрст Фридрих издевательства не выдержал, как и ещё несколько имперских представителей. Почему-то все они тайно сочувствовали Лютеру и были связаны с английским резидентом в Страсбурге.

Народный бунт длился пять дней, потом резко утих, но на дверях всех ратуш висели, прибитые гвоздями, одинаковые листы пергамента с двумя словами: "Два месяца".

* * *

— Вы, Мартин, пессимист, — отрезая кусок варёной оленины и накалывая его двузубой вилкой, сказал Томас Говард. — В Англии вас никто не достанет. Особенно в нашем замке.

— В замке, то, да... А если в Лондон? Погулять? Или покататься верхом? Я охоту люблю. Меня ломает, если я кого-нибудь не подстрелю хотя бы раз в месяц. А уже прошло больше двух с моей последней охоты.

— Погулять в Лондоне? Вы ещё и шутник? У вас и обуви соответствующей нет. Как вы думаете, Мартин, как они смогли узнать про наши с вами связи? Мы действовали предельно осмотрительно. Вы знаете, что Страсбург сожгли повстанцы?

— Да что вы говорите? Жаль, красивый город...

— Был, Мартин, был красивый. Остались, практически, руины. Народные бунты...

— И кто же их идейный вдохновитель, Томас? Уж не я, это точно. Папа, хитрец... Выбил все мои аргументы. Так кто вдохновитель восстания во Франции?

— Не мы, Мартин, честно, не мы.

— Честно? Не верю, — смеясь сказал Мартин. — Покайтесь, Томас.

— Ну если только чуть-чуть, — рассмеялся ему в ответ Томас Говард.

— Куёте железо, пока горячо? Если не в Германии, так во Франции?

— Зачем добру пропадать, Мартин? Вы такую волну подняли! Грех не воспользоваться. Жаль религиозная тема угасла. Два барабана — лучше одного, но и один поднимает полки! Во Франции мы наоборот, подняли народ под знамёнами Папы. Они своих реформаторов лупят и феодалов. Папа сейчас в фаворе у народа. Да и знать германская на своей шкуре поняла мудрость Рима.

— Я всё не пойму никак, Томас, какую вы силу представляете?

— Англию, сэр. Я — лорд-казначей Англии.

— О, как! — Удивился Мартин. — Весьма польщён! К менее важному лицу меня не могли устроить? Мне у же стало неловко...

— А мой шикарный замок вас не смутил? — Засмеялся Говард. — Вряд ли у кого-то менее "важного", как вы выразились может быть такой замок.

— Это да. Я, почему-то, только сейчас понял это. Вы, вероятно, герцог, сэр?

— Пока нет. Мы с королём враждовали и он забрал мой титул. Я пока граф, граф Суррей. Но, я думаю, он скоро простит меня.

— Но... Чем моя персона привлекла лорд-казначея? Финансы и религия... так далеки.

— Вы, уважаемый господин Лютер, ошибаетесь. Финансистам до всего есть дело. Деньги делаются из всего, даже из воздуха. А уж из религии. Вы же сами в своих сочинениях обвиняли Рим, что они делают деньги из воздуха.

— То есть?

— А индульгенции? — Рассмеялся Говард. — Продажа ничем не обеспеченных бумажек!

— Действительно, — с удивлением согласился Мартин.

— Финансы — кровь огромного мирового организма и мы хотим, чтобы она текла к нам. А для этого надо, чтобы, других частей было меньше, или они меньше потребляли финансов.

— Достаточно цинично, лорд-казначей, граф, Томас Говард, вам не кажется?

— Конечно кажется, уважаемый Мартин. Но ещё мне кажется, что вы умный человек, и всё поймёте правильно. Жизнь вообще — циничная штука, а уж добывание денег... Кто успел, тот и съел.

— Ну хорошо. Вы хотите сказать, что лорд-казначею могу быть интересен я, профессор теологии и философии?

— Вы, уважаемый профессор, мне интересны, потому что не побоялись выступить против Ватикана, этого монстра, растянувшего свои щупальца и пытающегося опутать ими весь наш шарик. И смогли организовать народные массы на вооружённое столкновение с регулярными войсками.

— Ой! Да какие они там регулярные?! Император завяз в конфликтах с Османами. В городах в основном ополченцы, да небольшие отряды феодалов.

— Мне импонирует ваша скромность, Мартин. И вы можете гордиться. Всё, что вы предложили — Папа утвердил.

— Я то хотел не этого, а отрыва от Римской Церкви, а он, хитрый бес... Как он смог перевести библию? На пять наречий! Да так точно к оригиналу! И напечатать!

— Если я правильно вас понимаю, вы готовы продолжить борьбу с Ватиканом?

— Естественно! — Воскликнул Мартин. — Но как?

— Об этом мы подумаем с вами вместе. А пока... Давайте продолжим трапезу.

Глава двадцать четвёртая. Январь 1503 год.

Папа Борха на вилле Алехандро Санчеса отдыхал душой и трудился телом.

Ни в какие "палестины" он не поплыл. Когда его галера вышла в море, возле Сицилии её встретил, давно ожидающий её четырёхмачтовый парусник с элегантными обводами.

По взятому на себя обету, во время паломничества, Папа Борха, должен был молчать и находиться с прикрытым капюшоном лицом. Сейчас от монахов сопровождавших его в паломничество, он отличался лишь цветом плаща.

Борха, поменявшись с одним из монахов плащами, прикрывшись капюшоном, вышел на палубу галеры, и перешёл на палубу парусника. Без какого-то ни было сопровождения. Подмену экипаж галеры не заметил.