Эрик бережет мне прическу: обняв за шею, осторожно просовывает пальцы под основание пучка волос, ласкает затылок, и я выгибаю спину, как кот, прижавшись лопатками к узорчатой обивке. Частое дыхание обжигает шею, а напряженная плоть — ладони, Эрик тяжело дышит и улыбается. Кто из нас хищник, и кто — добыча?
— Нежно. Сдержанно. Ос-то-ро-жно, — уговаривает он, забираясь ладонями под мою накидку и выглаживая кожу в такт слогам. — Вовсе нет нужды раскачивать машину, а?
Я подчиняюсь, послушно поворачиваюсь, закусываю кисть руки, иначе не получится сдержаться, особенно когда мой барраярец проводит грубоватыми ладонями по бедрам изнутри, и хочется только одного — раздвинуть их пошире, и позволить все, никогда не останавливаться, не думать о том, как сейчас выглядит Старший дома Эйри: выпрашивающий, бесстыдно предлагающий себя низшему. Барраярцу. Любимому. Отец бы сошел с ума, если бы дожил и узнал.
Медленные, плавные, глубокие, словно вздохи, движения — и дыхание, обжигающее затылок, резкое, как удовольствие. Густое наслаждение, сладкое, словно пьяный мед невозможной крепости, затопляет все вокруг, заставляя задыхаться. Эрик перехватывает мою руку и сам зажимает мне рот, мешая громко взвыть от нетерпения и от нахлынувшего блаженства. Необходимость сдерживаться обостряет ощущения, и на самом взлете к ним примешивается нотка саднящей боли — видимо, и Эрику удалось смолчать, лишь прикусив меня за плечо.
Распластываюсь на сидении полулежа, почти плашмя, пока на зависть деятельный Эрик подбирает с пола вещи, поштучно передавая их мне. К счастью, ничего не измялось до неприличного состояния, и прогулку, пожалуй, можно продолжить. Когда мы оба отдышимся.
Отдавая распоряжения водителю, я отстраненно думаю о том, на какие мысли мы спровоцировали вышколенного, но не слепого слугу, и имеет ли это значение. Приходится признать: мне все равно. Кто бы мне предсказал такое будущее полгода тому назад — отправился бы прямиком в сумасшедший дом.
На ощупь проверяю прическу, по отражению в стеклянной перегородке пытаюсь определить наличие огрехов грима.
Эрик поправляет мне волосы, хмыкает еще раз. — Погоди. Он достает из кармана и вкладывает мне в руки... гребень. Резной кости, почти идеально подходящий в комплект тем заколкам с волками, явно из той же лавки. — Тебе сейчас причесаться не помешает. Держи, — с нарочитой легкостью предлагает он.
Дар речи возвращается не сразу. — Так ты там в лавке просто торговался? — наконец, подшучиваю, стараясь не показать, что костяной гребешок приобрел ценность награды из сокровищницы Императора. Но, кажется, часть плеснувшего в груди тепла проявилась в голосе. — Спасибо.
— Пожалуйста, — отмахивается Эрик и принимается одергивать свой китель. — Надеюсь, он тебе еще пригодится. И не в такой, хм, экстремальной ситуации.
Очень похоже на то, что у меня счастье вызывает приступы косноязычия, а у барраярца — неистребимого ядовитого ехидства.
Все то время, что занимает дорога до оружейного мастера, Эрик поглядывает наружу, сняв затемнение с одного из окон. Это любопытство, которое я боюсь спугнуть вопросами, ценно не столько результатами — полагаю, удовольствий и разочарований в эриковой новой жизни наберется поровну, — сколько самим фактом наличия. Придавленная снегом ветка распрямляется, полнится новыми соками, и само желание узнать мир вокруг и найти в нем собственное место — признак выздоровления.
На лавку дом оружейного мастера похож не более, чем набор столовых ножей на клинки, что можно купить внутри. Основательная постройка из серого камня, зримое воплощение прочных традиций, о смысле которых сейчас осведомляется мой младший.
— Все зависит от рода оружия, — отвечаю я на заданный вопрос. — Огнестрельное продадут каждому, у кого есть разрешение и нужная сумма, но здесь его попросту нет. Церемониальные саи, их еще называют высшими клинками, право имеют носить только гем-лорды. А все прочее — экзотика для любителей и домашнего употребления.
— Как реальную защиту за пределами дома я предпочту игольник, — сообщает Эрик, — а к твоим саям, извини, не прикоснусь, как и к гриму.
— Ты спросил, и я ответил, — пожимаю я плечами. Что поделать, Эрик слишком долго воевал. — Я сам беру свои, только если обстановка требует максимального официоза; этикет этого не запрещает. Ну или на дуэли.
— Следовательно, если я захочу с кем-то драться, мне придется им обзавестись. И наоборот, — задумчиво замечает этот потенциальный бретер. — Спасибо. Ценная информация.
Небольшое квадратное помещение между двумя тяжелыми дверями, считающее себя прихожей, выводит нас в неожиданно большой зал, пронизанный полотнищами света, проходящего сквозь глубокие окна и квадратами ложащегося на пол. Узость окон, более напоминающих бойницы, — и причина царящего в зале полумрака, и объяснение горящих над каждой витриной аккуратных точечных ламп. Легкий, почти неуловимый запах полировочной пасты и кожи, который въелся в занавеси, прикрывающие дверные проемы, заставляет Эрика тревожно принюхаться.
В каждой закрытой витрине покоится на замшевом ложе свой клинок — эти из дорогих; модели поскромнее висят в ножнах на настенных кольцах или превращают в причудливые веера деревянные напольные стойки. Здесь ничего не меняется со временем, и суховатый седой старик, владеющий этим царством металла, кажется, научился неизменности у своих изделий. Сорок лет тому назад он выглядел точно так же; впрочем, это может быть и фокусами памяти.
Я интересуюсь здоровьем, делами и новостями хозяина, как это делал мой отец, и отмечаю краем глаза реакцию младшего. Невольно вспоминаю, как я, попав сюда впервые, онемел от восторга. Эрик неторопливо прохаживается по залу — не то с целью рекогносцировки, не то стараясь освоиться в незнакомом помещении, я любуюсь тем, как осторожно и бережно он вынимает понравившиеся клинки, и даже не сразу слышу знакомый голос друга, пробивающийся сквозь эту абрикосово-золотистую тишину, и понимаю, что обращен он ко мне.
В сущности, нечему удивляться: любитель оружия зашел за новыми покупками. И естественно, что мы ходим в одни и те же лавки, раз эту посоветовал ему я.
— И верно, — пребывая в благодушии, подшучиваю я, хлопая Пелла по плечу, — где бы еще могли встретиться двое благородных лордов. Зашел за чем-то определенным, или просто решил попытать счастья?
— Договориться о заказе, — озвучивает он третий вариант; У него на редкость хорошее настроение; очевидно, его день тоже выдался удачным.. — и то почти случайно — я в этих краях по семейным делам. А ты что-то уже присмотрел?
— Куда там! — отмахиваюсь, — еще пара клинков, и оружейную придется расширять, сам знаешь.
— Пока ты не начал это грандиозное дело, — усмехается Пелл, — нужно нанести тебе визит. Как насчет того, чтобы пофехтовать сегодня?
Я киваю, с немалым удовольствием предчувствуя хороший вечер.
— На это можно будет посмотреть, лорд Пелл? — осторожно вмешивается в разговор подошедший Эрик.
Эрик. Идея весьма недурна, как по мне, однако Пелл отвечает так, что я невольно вздрагиваю. Меряет Эрика взглядом, словно вдруг заговорившую кошку, и прохладным тоном, явно демонстрирующим, насколько неуместно и бесполезно присутствие низшего во время спарринга, интересуется:— Зачем это тебе, Младший?
Пелл может быть отвратительным типом, если захочет, и сейчас именно такой момент. Одним тоном он дает понять, что любому образованному человеку ясно: барраярец и высокое искусство фехтования в одном помещении не уживаются.
Эрик реагирует предсказуемо: очень вежливо и самую малость обиженно кивает, извиняется и отходит к оружейной витрине, старательно сосредотачивая внимание на оружии в стойке, а не на голосах в пяти шагах за спиной.
Куда и делось хорошее настроение. Полупрезрительный тон и взгляд, обращенный к моему младшему, злит чрезвычайно.
— Друг мой, — вполголоса и раздраженно замечаю я, — хоть у меня и нет формального права учить тебя вежливости, но еще пара выпадов в том же стиле, и наша встреча может оказаться отнюдь не тренировкой.
Пелл понимающе усмехается. Перспектива драться всерьез обычно греет ему кровь и радует сверх достойной цивилизованного человека меры.
— Ладно уж, — решает он отступить. — Если тебе, Патриарх, так хочется покрасоваться перед своим младшим, а он достаточно воспитан, чтобы вести себя во время поединка тихо, так и быть.
Хотел бы я знать, был ли я таким же невыносимо спесивым ублюдком? Если так, то поразительно, как я только не умер, подавившись собственной гордыней.
— Если ты при этом будешь помнить о том, что он — мой младший, и вести себя соответственно, можем считать этот вопрос решенным, — отвечаю, находя в официальном положении дел спасение от его высокомерия.
— Я помню, что он твой, — кивает Пелл, намеренно опустив определение. — И позволь выразить тебе восхищение. Он теперь почти не похож на барраярца, а я-то их повидал достаточно.
— Ну что ты, — любезно парирую я, сощурясь, — это не моя заслуга, и не его. Как нет твоей вины в том, что даже твоя безупречная доблесть не смогла даровать победу твоему полку. Судьба, что с ней поделаешь...
Удар достигает цели, и Пелл морщится. Его полк изрядно поредел в свое время, и превосходство крови все равно не принесло Империи победы над упрямыми, дикими, отгородившимися от внешнего мира мужчинами, ставящих интересы своих господ выше собственного будущего.
— На поверку судьба обычно оказывается чьей-то глупостью, — отвечает Пелл, сбавив тон. — Так я зайду сегодня?
— К ужину, — предлагаю я, и мы прощаемся. Спина у Пелла прямая, как палка, и оттого он кажется выше своего роста. А Эрик замкнулся, как забрало опустил, и я, не будучи уверен в том, бешенство ли это или простое раздражение, побаиваюсь предстоящего вечера. Безусловно, он не станет вести себя недостойно, но смогу ли я если не примирить этих забияк, то хотя бы вынудить их не враждовать в открытую?
И случившуюся сцену, и предполагаемый спарринг лучше обговорить без посторонних ушей. Мы выходим, попрощавшись с мастером и ничего не купив: в подобном состоянии не стоит брать в руки острую сталь.
— Не принимай на свой счет, — стараясь смягчить ситуацию, прошу я. — Пеллу придется поумерить свою спесь, или это сделаю я. Дело не в том, что ты мой любовник, — быстро добавляю, дабы расставить точки над и, — но так говорить о моем родственнике?
Что до спеси, то Пелл и вправду исключительно самолюбив и норовист, даром что не Старший. Его дед, лорд Хар, исключительной крепости старик, — страшен, вспыльчив и мудр в равной степени. Но лет через пятьдесят, если ничего не изменится, Пелл и его переплюнет.
Эрик разводит руками.— Иллуми, я тебя испортил. Тебя уже удивляет нормальная цетагандийская реакция на меня. Ты же сам так ко мне относился?
Парень прав, все дело именно в этой нестыковке ожидаемого и действительного. Я бешусь, когда замечаю в сородичах свои недавние реакции. И чем больше сходства, тем больше и бешенства.
— Я изменил свое мнение, — отвечаю, — и прочим неплохо бы уяснить, почему.
— Ты дружишь с Пеллом не меньше времени, чем я воевал, — негромко напоминает Эрик. — И он имеет полное право, — тут барраярец замолкает, явно тщательно подбирая слово, — сторониться меня. Не то, чтобы я боялся твоего друга, но если мы поссоримся, неприятно станет тебе.
— Если дружба крепка, то вынесет и несогласие с моим выбором, — приходится отрезать. — А если нет — это проблемы Пелла, не мои и не твои.
— А мне тогда что делать? — спрашивает он почти беспомощно.
Я пожимаю плечами.— Отбивайся от Пелла, когда он в очередной раз попробует тебя уязвить, и не лезь в драку сам.
— Иллуми, — укоризненно вздыхает он, — я и так держусь как какой-то чертов пацифист.
И я это ценю, в том не зазорно признаться.
* * *
Пелл выходит из машины и идет к дверям своей обычной, размашистой и упругой походкой. В сочетании с его невысоким ростом и взрывным характером эта манера ходить всегда создавала впечатление спешной целеустремленности, и рукопожатие тоже выходит энергичным.
— Ну, привет, — жизнерадостно здоровается он. — Заждался?
— Мы с тобой фехтовали в последний раз месяца три тому назад, — напоминаю. — Заждался, конечно.
— Ужас как давно, — соглашается Пелл, и продолжает беседу на ходу. — Когда ты удалился за город в это свое отшельничество, я чуть было не заключил пари, что больше недели тебе там не выдержать. Хорошо, что я не так азартен, а то бы с треском проиграл.
— С кем же ты пытался поспорить? — улыбаясь, интересуюсь я. — С нашим Перышком?
— Ну как ты только догадался? — иронизирует Пелл. — Впрочем, что взять с человека искусства, который видит, я цитирую, "подлинное эстетическое совершенство в отступлении дикой природы перед человеческим гением", час подряд наблюдая за фигурной стрижкой кустов... Но не думал, что тебя хватит на два месяца сплошного эстетизма. Были сложности, от которых ты мудро решил укрыться за городом, я верно понял?
— Нет. И да, — не желая лгать, отвечаю я. — У меня были сложности, которые я решал за городом.
— Могу лишь порадоваться тому, что они закончились, — усмехается Пелл. — Сделать твоего младшего предлогом отъезда — тонкий ход, аплодирую.
Я незаметно улыбаюсь. Пелл перехитрил себя сам без малейших усилий с моей стороны.— Это был не предлог, — сообщаю я, решив не вводить друга в заблуждение. — Условно удачное стечение обстоятельств.
— Тем изящнее, — возражает Пелл. — Твоего появления уже ждут с нетерпением, дружище. Столичные сплетники договорились чуть ли не до вашей с Бонэ клановой ссоры. Хотя много ему чести. Но если это и вправду так, рассчитывай на меня как на секунданта; никого другого на этом месте я не потерплю.
— Я думаю, с него уже хватит, — поясняю свою позицию. — Пусть благодарит судьбу, что жив остался. Наказание за глупость он получил, какой смысл убивать его сейчас, заново впутываясь во всю эту историю? Нет, ну его к демонам. Но за предложение — спасибо.
— Это не предложение, — полушутливо хмурит брови этот забияка, — это требование. Ну что, покажешь, чему хорошему ты научился на вольном воздухе?
Мне нечем похвалиться. За последние месяцы я брал в руки оружие раза три или четыре, и вот результат: Пелл чуточку раздраженно интересуется, не счел ли я за благо предаться пацифизму после того, как чуть не зарезал юного идиота. Всего лишь четвертый подход, а я уже замечаю за собой участившееся дыхание, что уж говорить о результатах боя...
— Я посвящу тебе ближайшие пару недель, — угрожает и обещает Пелл, не слишком интересуясь моим мнением. Короткий перерыв между боями предназначен для смены оружия, и мой приятель добивает меня с помощью нотаций. — Из эгоистических мотивов: не хотелось бы терять подходящего партнера из-за его лености.
В этот момент дверь фехтовального зала все-таки приоткрывается, и Эрик заходит внутрь с видом рассеянным, деловым и независимым: сочетание, невольно и недвусмысленно демонстрирующее крайнюю степень смущения.
