Так кто же Малика: холодная, расчетливая змея или искусно завуалированная блудница?
— Ты спишь с ним? — спросил Адэр.
— Что?
— Ты спишь с маркизом?
Малика вскочила:
— Кто дал вам право...
— Сядь! — оборвал ее Адэр.
— Как только вернется Йола...
— Сядь!
Малика опустилась на стул и вздернула подбородок:
— Как только вернется Йола, мы с Муном покинем замок.
— Это уж как я решу.
— Людям, пережившим вместе страшную ситуацию, нельзя находиться рядом. Они вызывают друг у друга неприятные воспоминания.
— В этом ты права. Я никогда не забуду, как ты обещала за мной вернуться и не сдержала слово.
— Простите, — произнесла Малика тоном, с каким люди не извиняются, а бросают вызов.
— Слушай внимательно. Я вынес из лагеря не тебя, а нечто, замотанное в грязную дерюгу. Это нечто, холодное и липкое, я хотел бросить в долине, но пожалел мальчишку. И только в клинике маркиза Ларе я решил украсть тебя у смерти. И ты уж постарайся, чтобы я никогда не пожалел об этом. — Адэр взял бутылку. — Можешь идти.
За спиной затихли шаги, где-то в зарослях тонко и тоскливо засвистела пичуга, Адэр, не отрываясь от горлышка, допил вино, облокотился на стол и уткнулся лбом в кулаки.
* * *
Рука скользила по старой скамье. Надо же, сумели отремонтировать! Витиеватый рисунок, листочек к листочку, лепесток к лепестку, без каких-либо видимых изъянов выглядел именно так, как нарисовано в старой книге. Только в те далекие времена скамья стояла под раскидистым деревом с яркими листьями. Мун говорил, что они бархатисто-изумрудного цвета. Он частенько рассматривал рисунки вместе с Маликой. Она тыкала пальчиком, а он пытался объяснить, чем отличается один цвет от другого.
Будучи маленькой девочкой, Малика не расставалась с этой книгой. Стоя на аллее перед высокой лестницей, перелистывала истертые страницы, находила нужную картинку и не верила глазам. Неужели когда-то замок выглядел именно так? Огромные вазоны с пестрыми цветами украшали лестничную площадку перед центральным входом, по обе стороны высокой двери светились фонари в кованых оправах, на крыше развевался флаг Грасс-дэ-мора, стены без всяких разводов и пятен от выступившей соли выглядели по-настоящему серыми — единственный цвет, оттенки которого Малика отлично различала.
Она бежала в сад, усаживалась на каменные обломки скамьи, открывала очередной рисунок и печально вздыхала, поглядывая на искореженный пень.
Детство пролетело незаметно, давние привычки отошли в небытие, старая книга затерялась в библиотеке. И вот сейчас, спустя много лет, Малика вспомнила о ней. Замок постепенно принимал былой внушительный вид, сад радостно шуршал листвой, пень выкорчевали и на его место посадили молоденькое деревце, его тоненькие ветви отбрасывали жидкие тени на восстановленную скамью.
Малика скользнула пальцами по каменным цветам и подняла глаза. Солнце уже спряталось за деревьями, но последние лучи еще озаряли кроны. Скоро, когда землю укроют сумерки, все краски станут размытыми, именно такими, какими она их видит. И от этого на душе становилось тоскливо. Лишь восходящее солнце дарило надежду, что скоро наступит день, когда она встретит того, единственного, кто вырвет ее из тусклого бытия. Только взаимная, чистая и беззаветная любовь позволит ей постичь все великолепие мира. Теперь надежды нет...
Раздался треск ветки. Малика выровнялась. Ей незачем оглядываться — она знает, кто стоит за спиной.
— Что тебе сказал Адэр?
— Ничего.
— Он тебя чем-то обидел?
— Мы с ним почти не разговаривали.
Вилар обошел скамью и встал перед Маликой:
— Почему ушла?
— Я себя неловко чувствую в обществе мужчин, — сказала она и поднялась.
— Я тебе неприятен?
— Как такое могло прийти вам в голову?
— Я не мужчина твоей мечты.
— О вашем внимании мечтают многие женщины, но ваш интерес к простой девушке, как я, ни к чему хорошему не приведет.
Вилар притянул Малику к себе:
— Тебе мешает мой титул?
Она уперлась ладонями ему в грудь. Под пальцами чувствовалось сбивчивое дыхание и сильные удары сердца.
— Я хочу уйти.
— Могу ли я надеяться, что ты рассмотришь во мне обычного человека?
— Отпустите меня.
Вилар еще крепче прижал к себе Малику, еле ощутимо коснулся губами ее щеки:
— У меня есть надежда?
— Нет, — ответила она и, вырвавшись из объятий, торопливо пошла по саду, тусклому и размытому, как вся ее будущая жизнь.
Малика долго читала. Так и не дождавшись Вельму, выключила лампу.
Полупрозрачная луна заглядывала в спальню. Теплый ветер колыхал занавеску. Из сада доносились запахи остывающих трав. А Малика, зябко ежась, куталась в одеяло и смотрела в потолок. Тени, отбрасываемые занавесями, извивались в причудливых узорах, сплетались воедино и распадались на мелкие завитки.
Теперь Малика знала, что Вельма уже не придет.
* * *
В конце огромного холла, возле входной двери рядом с Гюстом и охранителем стояли два старика — один щупленький, маленький, второй краснощекий бородач — и молодая женщина. Все трое селяне, в поношенной пыльной одежде и стоптанной обуви.
Женщина, заметив спускающегося по лестнице правителя, торопливо поправила на голове выцветший платок, толкнула стариков. И все трое низко склонились.
— Что за люди? — спросил Адэр у подбежавшего Гюста.
— Просят встречи с вами.
— Что им надо?
— Говорят, ищут справедливость.
Адэр посмотрел на согнутые в три погибели фигуры. Им к Малике, а не к нему. Она уж точно выслушает их со вниманием, вместе с ними погорюет, а потом уж скажет, что в Порубежье справедливости нет.
— Выгнать? — спросил Гюст.
Ничего не ответив, Адэр проследовал в кабинет. Взялся было за очередные отчеты, но, немного подумав, приказал привести селян.
Теснясь возле двери и глазея то на Адэра, то на охранителя, старики мяли в руках фуражки. Женщина уголком платка вытирала щеки.
— Слушаю, — сказал Адэр.
Бородач толкнул приятеля в плечо и что-то шепнул ему на ухо.
Щупленький старичок сделал полшага вперед:
— Мой правитель! Нижайше прошу рассудить мое дело по справедливости.
Адэр кивнул.
— Я живу в Истве, в землях графа Вальбы. Селение маленькое. Пять улиц. Улицы длинные, прямые, широкие.
Адэр придвинул к себе документы и принялся выискивать выписки из банка.
— От дома к дому через улицу тридцать шагов будет, — говорил мужик. — Далеко видно, и можно объехать любую яму. А граф Вальба не объехал.
Адэр вытащил из стопы два листа:
— Что не объехал?
— У меня собачонка есть. Манюсенькая такая, в любую щелку пролезет. Только заделаю дырку в ограде, она другую найдет. Выбежит на улицу и так звонко лает.
— Граф Вальба сбил твою собачонку? — спросил Адэр, пробегая взглядом по цифрам.
— Я кричу ей, мол, давай назад. А она, знай себе, звенит колокольчиком, внука на улицу кличет.
Адэр устремил взор на старика.
— Внучок выскочит за ней, на руки подхватит и айда на двор. И так весело было. А тут не успел. — Селянин вытер фуражкой глаза. — Положили мы внучка в холодну землю. Могилку оградкой обнесли. Теперь у него свой двор. Теперь собачонку к нему в гости приносим.
— Когда это случилось?
— Аккурат на праздник, День Встреч.
— Когда?
— В последний день зимы, когда зима с весной встречается.
Адэр застучал пальцами по столу. Граф Вальба... Граф Вальба... А ведь он был на приеме! Значит, избежал наказания...
Словно прочтя его мысли, бедняк продолжил:
— Пошел я в суд. Сын-то мой аккурат перед этим на заработки в Бойвард подался и ничего не знал, а у невестки от горя ноги отказали. Я сам пошел. Потом еще пять раз ходил. Хотел, чтобы повинился граф. А еще хотел, чтобы он по нашей улице больше не ездил. У соседки двое детишек. Напротив четверо, мал мала меньше, от земли не видать. Через дом еще двое. Так вот, ходил я в суд, а графа все не было. А потом мне дали бумагу.
Старик вытащил из рукава рубахи сложенный листок, нерешительно переступил с ноги на ногу. Адэр подозвал его жестом.
Покосившись на охранителя, селянин пересек кабинет и положил лист на стол:
— Вот эту.
Адэр развернул документ. Несчастный случай...
— Я не пересматриваю решение суда.
— Получается, граф не виноват? Ямки объезжает, а тут... не виноват?
Адэр еще раз пробежался взором по строчкам:
— Тебе надо было обжаловать решение. Сейчас уже поздно, сроки истекли.
— А мне ж никто не сказал, — пробормотал селянин и попятился.
Бородач обхватил его за плечо и что-то прошептал на ухо.
— На суд можно пожаловаться? — спросила женщина, и в ее заплаканных глазах вспыхнула надежда.
— Можно. За судом первой инстанции идет высший суд. Затем верховный суд.
— А какие сроки?
Адэр задумался. В Тезаре две недели. А сколько здесь?
— Думаю, не больше десяти дней со дня вынесения приговора.
Женщина поникла.
— Рассказывай, — велел ей бородач. — Забыла, зачем пришла?
Она вытерла уголком платка нос, шагнула вперед:
— Я выросла в Истве, но живу с мужем в Топале, что в землях графа Вальбы. У нас была лошадь. И телега. Тоже была. Муж всякую всячину возил, на жизнь зарабатывал. А тут вез хворост. Забыла сказать, как раз сильный дождь прошел, колею размыло, ноги не вытащишь.
— Ты по делу давай, — прикрикнул на нее бородач.
— Так я по делу, — огрызнулась селянка и сделала еще полшага вперед. — Хворост-то легкий, но когда много и мокрый — тяжелый. Телега и увязла. Лошадь дерг, дерг, а тронуться не может. Муж раз ее огрел вожжами. Еще раз. Лошадь как рванула, телегу по глине как понесло. А тут, как назло, граф на своей машине навстречу ехал. Ну и зацепило жердиной ту самую машину. Совсем чуток. Только грязь сбоку смазало. Пока крику-шуму, понабежали графовы холуи. Лошадь забрали, телегу забрали и хворост вместе с ней. Сказали, после суда отдадут. А на суде сказали, что и лошадь, и телега... — Женщина на секунду умолкла и с трудом выговорила: — ...Кон... пек... сакция за ущерб. Но этого мало, и мой муж должен три года отрабатывать на конюшне графа.
Селянка достала из кармана сложенный листок, положила на край стола. Шмыгнула носом:
— Этак мы с детишками по миру пойдем.
— Я не пересматриваю решения суда, — тихо повторил Адэр.
Женщина с пришибленным видом вернулась к двери.
Краснощекий старик крякнул, пригладил бороду:
— Смерть ребенка — несчастный случай. За царапину — мужика в рабы записали, еще и имущество забрали. А обкраденного человека на пять лет в искупительное поселение отправили. Где же справедливость? Где ее искать?
— Какого человека? — спросил Адэр.
— Хворост-то ко мне везли. А тот хворост моего сына был. Он сначала к ним кинулся, — бородач кивком указал на селянку. — За компенсацией. Да что с них возьмешь? А потом уж к графу. А тот, мол, не было хвороста, и все тут. Ну и обозвал мой сын графа вором. Погорячился... да... согласен. Но ведь сын прав! А через два дня его в суд. И за клевету на пять лет. Вот я и спрашиваю: где ж нам ту справедливость искать?
Бородач тяжелым шагом прошествовал через кабинет, вытащил из-за пазухи листок и положил на стол:
— Нижайше просим: пусть по новой судят.
— Это невозможно.
Старик пригладил бороду, бросил через плечо быстрый взгляд на спутников. Повернувшись к Адэру, выгнул бровь дугой:
— Значит, в Порубежье справедливости нет?
Потянулся к лежащим на столе листам.
— Оставь, — промолвил Адэр.
Бородач отдернул от бумаг руку.
— Можете уйти.
Озадаченно переглядываясь, селяне покинули кабинет.
Адэр долго смотрел в окно, провожая взором бредущие по дороге три серые фигуры. Вытащил из стола родословные книги вельмож. И уже через час приказал Гюсту вернуть в Порубежье, а затем вызвать в замок доктора юридических наук, профессора университета правосудия в Маншере, графа Юстина Ассиза.
* * *
За целый день о ней никто не вспомнил. Просидев в библиотеке до вечера, Малика отправилась в пустующее крыло замка, но, дойдя до двери спальни, развернулась и пошагала к Муну. Старика в комнате не оказалось. Пробегающая мимо служанка сообщила, что смотритель занят подготовкой апартаментов для советников.
В такие минуты на глаза Муну лучше не попадаться. Погруженный в работу, он становился ворчливым, ко всему придирался и всех понукал.
Вернувшись к себе, Малика уселась перед трюмо. Из зеркала взирали усталые глаза. Лицо, обрамленное в серо-золотистую рамку, выглядело изнуренным.
Дверь приоткрылась.
— Ты не спишь? — прозвучал голос Вельмы.
— Нет.
Малика подошла к окну, раскрыла лежащую на подоконнике книгу.
Вельма в нерешительности топталась у порога:
— Я вчера не смогла прийти.
— Ничего страшного. Мне уже не нужна сиделка. Ты бы поговорила с Муном. Пусть подыщет для тебя другую работу.
Вельма сделала несколько шажков вперед:
— У меня уже есть работа. Я теперь служанка при правителе.
Малика окинула взглядом стройную фигурку, облаченную в легкомысленное платье — грязно-сиреневое (опять же обман зрения), с глубоким вырезом и множеством кружевных воланов, — и еле сдержалась, чтобы досадливо не сморщиться. Нельзя давать волю чувствам и выплескивать недовольство на глупую девчонку только за то, что она совершает ошибку.
— У тебя новое платье, — промолвила Малика.
Улыбнувшись, Вельма провела ладонями по юбке:
— Нравится?
— Служанки так не ходят.
— Я же говорю: Мун целый день занят. А без его распоряжения униформу мне никто не выдает. Ты на меня не обиделась?
— За что?
— Я вчера не пришла.
— Не говори ерунду.
— Вот и ладненько, — сказала Вельма и подошла к окну.
Умостившись на подоконнике, дыхнула на мутное стекло, на запотевшем пятачке нарисовала сердечко:
— Знаешь, чем я буду заниматься?
— Не имею понятия.
— Всем, — произнесла девушка и звонко рассмеялась.
Передернув плечами, Малика вытащила из-под нее раскрытую книгу.
— Все читаешь, читаешь, — промолвила Вельма. — Не надоело?
— Нет.
— А чем ты занималась в замке до своей болезни?
— Ничем.
— Как это?
— У тебя, наверное, много работы, — проговорила Малика. — Не хочу тебя задерживать.
— Да, работы много, — согласилась Вельма. — Поменять постельное белье. Знаешь, какая у правителя кровать? Огромная-преогромная, как твоих три. Или нет, четыре. Взбить подушки, сменить полотенца, вытереть пыль. Работы много, — повторила девушка. — А хочешь, я попрошу правителя, чтобы он и тебя взял?
— Нет!
— Ну и зря. Накрывала бы в обеденном зале на стол или гладила сорочки. Вчера из Тезара машина приехала. Полная его одежды. В гардеробную зайти нельзя — кругом коробки с обувью, чехлы с костюмами, чемоданы. Подумай. Я могу поговорить.
— Нет!
— Вот заладила: нет да нет. Со своими книжками совсем зачахнешь. Ладно, пойду к Муну. Может, уже освободился.
Вельма соскочила с подоконника, поправила сползший с плеча рукав платья:
