Год 2077-й

     — Но ведь СССР тоже бомбы взрывал... значит, оружием бряцал... — произнесла девчонка, покосившись на деда.

     — СССР, — сказал Кувалда, — бряцал не как империалист, а как независимое от мирового капитализма государство... Союз, конечно, вёл с капиталистическими странами торговлю, но от них не зависел. А вот от него многие зависели. СССР проводил ядерные испытания, запускал в космос ракеты, помогал тем странам, которые просили о помощи, мог отстоять собственные территории... как, например, в Чехословакии в шестьдесят восьмом году, когда там гниль завелась... Но, даже если бы СССР оказался в полной блокаде, он бы смог выжить с теми ресурсами, что у него были. Империалисты это понимали и потому считались с СССР. Потому что боялись. Боялись не нападения Союза, а его отпора, если сами на него нападут... СССР держал с пендосами паритет. Знаешь такое слово? — (Женька кивнула.) — Вот! И нам, Содружеству, нужен сейчас такой паритет.

     — Но ведь у фашистов нет ракет с ядерными боеголовками... — возразила Женька. — Да и вообще ракет нет... наверно...

     — Про есть или нет — мы точно не знаем. Но числом вооруженных людей, армией Рейх превосходит Содружество настолько, что способен без всяких ракет сделать с нами то же, что пендосы сделали с Хиросимой и Нагасаки.

     Искатель помолчал, достал кисет с табаком, понюхал его и убрал обратно. Продолжил:

     — Ты права, Женечка, в том, что не желаешь становиться агрессором. Это хорошо... На некоторых старых, ещё советской постройки зданиях заводов, на элеваторах и сегодня можно увидеть надпись... лозунг: «Миру — мир!», — Кувалда невесело усмехнулся. — Это верный и справедливый лозунг коммунистов. Желать войны — неправильно. К миру нужно стремиться. Но война войне — рознь. Война может быть не только хищническая, но и освободительная, справедливая... Если отрицать войну вообще, любую, как отрицали её когда-то пацифисты, можно оказаться пособником хищников. Ленин во время Первой Мировой Войны называл пацифистские проповеди одурачиванием рабочего класса. И правильно называл! Так оно и есть.

     Добро должно быть с кулаками.

     Суровым быть должно добро.

     Чтоб шерсть летела в стороны клоками

     со всякой сволочи, что лезет на добро!

     — Вот так-то, девонька! — Кувалда прихлопнул себя пятернёй по колену. — Это не я, это поэт один советский так сказал.

     Женька ничего не сказала, но задумалась.

     — Я тебя понимаю, Ваня, — сказал Михалыч, молча слушавший до этого разговор Кувалды с внучкой. — Всё понимаю. Содружеству нужна эта ракета...

     — Борис Михалыч, дорогой, да пойми ты, я же не вурдалак кровожадный!

     — Обожди! — поднял сухую ладонь вверх старик. — Обожди, не спеши! Я, Ваня, тоже не пацифист какой занюханный... Я своими глазами Войну видел. И что после было... Ты ведь в тридцать втором родился, так?

     — Угу.

     — А я — в тысяча девятьсот восемьдесят восьмом... В девяностые рос. Всё говно своими глазами видел... Когда в девятнадцатом Пушной Зверь пришёл, мне тридцатник уже стукнул... — Старик хмыкнул и усмехнулся. — Был я, Ваня, тогда айтишником... компьютерные программы для банков, полиции, для ФСБ писал... начальником отдела был. Семьёй к тому времени уже обзавёлся, квартиру взял в ипотеку... То была другая семья... С Надеждой, — Михалыч ласково посмотрел на внучку, — с Жениной бабкой, я встретился уже потом, после Войны... — он помолчал, едва заметно улыбнулся каким-то своим мыслям и продолжил: — Так вот... другая семья, значит, была у меня... Сынишке пять лет, жена — на седьмом месяце... собака — хаски, два кота... Ирина, так жену звали, животных любила... — Он опять замолчал. Достал из кармана платок, снял очки, протёр толстые стёкла, после чего потёр узкую переносицу и уголки глаз.

     — Дедушка... — начала, было, Женя, но Михалыч её прервал:

     — Всё хорошо, Женюша. Я в порядке. — Он водрузил очки на место, взял со стола стоявшую рядом с ноутбуком эмалированную кружку с холодным чаем, отхлебнул, поморщился, долил в кружку кипятка из стоявшего там же термоса, отхлебнул снова. — Так-то лучше!.. — бодро произнёс старик, возвращая кружку на прежнее место. — В общем, все они сгорели тогда, в августе. Все. — Он посмотрел в глаза Кувалде. — Хреново мне было, Ваня. Жить попервóй не хотелось... Но я взял себя в руки и жил. Пережил ночь, зиму... и весь последующий Фоллаут, хе-хе... Я всякого дерьма, Ваня, повидал. И наше Содружество считаю великим благом. На ближайшие пару сотен лет, только так и жить человечеству — общинами, колхозами, честным трудом. А эти, которые в Ростове, эти хуже выродков. И дети их будут такие же выродки, фашисты. Раньше мы знали два вида нечисти — собственно выродков да упырей — совсем отбитых выродков из выродков, а теперь появились выродки похуже — долбоверы эти зигующие. Им отпор нужно дать. Такие только силу понимают. И расшаркиваться перед ними нечего! Я сказал, что не хотел бы пулять по ним ядрён-батонами... Это да, действительно не хотел бы. И сейчас объясню почему... Понимаешь, Ваня, если пожечь их всех разом, это не убережёт мир от появления новых таких Рейхов, где-нибудь в другом месте... Фашизм бороть надо сначала идеологически, и уж потом военной силой!

     — О чём ты говоришь, Михалыч? — Кувалда внимательно посмотрел в лицо старику.

     — Я о том, Ваня, что когда народ, что собрался в этом Новом Рейхе начнёт расходиться из Ростова и устраиваться на земле по нашему примеру, и объединяться в содружества, вот тогда это и будет настоящая победа над фашистской заразой! Для этого нужна сильная пропаганда. — Старик глянул с лукавым прищуром сначала на Кувалду, потом на внучку. Внучке заговорщицки подмигнул. — Оружие, конечно, тоже нужно. Это — бесспорно. Но без пропаганды всё будет впустую. У фашистов есть пропаганда. Ею они и засерают мозги народу. Нужна контрпропаганда! И нужна демонстрация силы! Но не как у пендосов в Хиросиме...

     — А как?

     — А вот послушай! Ракета, которая здесь в шахте стоит, имеет шесть боевых частей по триста килотонн каждая... это примерно как двадцать «Малышей» вместе взятых...

     — Ты это про Хиросиму?

     — Ага, про неё. Ракета эта — твердотопливная, длительного хранения. Так что, может и полететь. Но, как я уже сказал, хрен знает, как её направить куда нам надо... Да и не надо нам этого. Сколько тех фашистов? Тыщ десять? Двадцать? Да хоть сто двадцать! Тыща восемьсот килотонн — это до-хре-на, Ваня. Это очень много! Если всё это в Ростове взорвать, там лунная поверхность получится... плюс фон... Так?

     — Так, — согласился Кувалда. — Фонить будет Ростов.

     — Вот! — воздел тощий палец вверх Михалыч. — Давно бабы мутантов рожать перестали?..

     Вопрос был риторический, и Кувалда лишь понимающе покачал головой.

     — Ты продолжай, Борис Михалыч, продолжай. Ты ведь предложить что-то хочешь, я вижу.

     Старик кивнул и, крякнув, поднялся из-за стола, достал из кармана трубку.

     — Верно. Хочу. Пойдём на лестницу, подымим! Женюша, ты, если тебе интересно нас послушать, можешь с нами пойти.

     — Нет, деда, я здесь посижу, — сказала внучка.

     — Ну и правильно. Нечего дым нюхать... — Михалыч принялся набивать табаком трубку.

     Кувалда тоже встал со стула, достал кисет, бумагу и в несколько приёмов сноровисто соорудил самокрутку, после чего они с Михалычем вместе вышли из командного пункта.

     К вентиляционной шахте, куда ходил дымить Михалыч, вёл прямой двадцатиметровый коридор с дверями по обе стороны; за дверями были комнаты для размещения офицеров и личного состава, а также служебные помещения: кухня, столовая, склады, оружейная, электрощитовая... Выход в шахту был в конце коридора, напротив КП. Рядом с выходом были двери лифта, шахта которого тянулась параллельно вентиляционной шахте; а в самой вентиляционной шахте за дверью была небольшая металлическая площадка с перилами, в которую на небольшом участке превращалась винтовая лестница, спускавшаяся от верха шахты до самого её низа. На площадке, для удобства старика, поставили кожаное кресло, в котором он с комфортом дымил раз в полчаса.

     Было в бункере и ещё одно помещение, располагавшееся уровнем ниже, оно занимало площадь, равную половине помещений верхнего уровня — большой прямоугольный зал с рядами металлических шкафов, внутри которых находились компьютеры систем «Казбек» и «Периметр».

     Выйдя на площадку перед дверью, Михалыч не стал садиться в кресло. Закурив от поднесённой Кувалдой зажигалки, он оперся о перила, мельком глянув вниз, — до дна шахты было метров тридцать. Там, на дне, были рельсы, нырявшие в нору в стене шахты, и стояли дрезины. Слабый ветерок снизу тянул креозотом.

     — Итак, у нас сейчас есть шесть ядерных зарядов, — произнёс старик, взглянув на искателя из-под седых кустистых бровей, которые причудливо искривлялись в стёклах очков. — Шесть! — он показал на пальцах. — Летать их я не заставлю. Да и думать о такой глупости я не хочу... А вот превратить каждый заряд в бомбу, которую можно будет отнести куда надо и там подорвать дистанционно, или от часового механизма, это я, пожалуй, смогу...

     — Гм... — Прикурив самокрутку и выдув через ноздри две струи дыма, Кувалда поскрёб в бороде. — Перед нами открываются интересные перспективы...

     — То-то же! — деловито сказал старик, пыхтя трубкой. — Я тут нашёл интересный файлик... в котором содержатся инструкции, понятные технически грамотному человеку, далёкому от ракетостроения... — всякому офицеру, или даже солдату, который в школе хорошо учился... В файле том популярно расписано — как демонтировать головную часть ракеты, как эту самую часть разобрать, как отделить боевые части от несущих двигателей, и как превратить эти боевые части в тактические мобильные заряды, которые можно будет перевозить, скажем, на автомашине, или переносить в рюкзаке, если здоровья хватит.

     — Борис Михалыч! — воскликнул Кувалда. — Ты чего сразу не сказал?!

     — Интересно было послушать, как ты внучку наставляешь, — усмехнулся старик. — Оно девке на пользу. Ты, Ваня, человек авторитетный, и неглупый, хоть и университетов не заканчивал. Это я тебе как дипломированный технарь говорю! — Михалыч выбил прогоревшую трубку о перила и начинил её новой порцией табака. Было заметно, что старику хотелось поговорить, и Кувалда решил ему не мешать. Всё-таки, он тут целый день с одной внучкой сидит. Кувалда сам строго наказал всем: не тревожить старого хакера без необходимости. — Раньше, до Войны, — продолжил Михалыч, раскурив трубку по новой, — много было придурков разных, которые и универы позаканчивали, и дипломы имели, и научные звания даже... Всякие маркетологи, дизайнеры, психологи, культурологи, социологи, философы... В головах у людей, Ваня, было насрано капитально. Одни на «успехе» двинулись и всерьёз полагали, что достаточно им начать «думать позитивно» и представлять себя успешными и богатыми, и они сразу же из мелких клерков, коими в большей своей массе являлись, превратятся в крутых бизнесменов, переедут жить в пентхаусы и особняки в охраняемых загородных посёлках, обзаведутся дорогими машинами и длинноногими бабами... И всё от тайного знания, которому их бизнес-тренер научит! Выйди, значит, Вася Пупкин, из «зоны комфорта», «начни мыслить, как миллионер», «визуализируй»... то есть представляй, как к тебе денежки в карман текут рекой, как лохи тебе эти денежки несут, а успешные буржуины на лавках подвигаются, приглашают тебя в свой закрытый буржуинский клуб...

     — Ха-ха! — прогремел на всю шахту Кувалда. — Прямо как в старой пословице: дурень думкой богатеет!

     — Во-во! — покивал старик. — Другие, значит, по так называемому «искусству» специалисты были... Нарисует какой-нибудь криворукий бездарь неведомую херню в стиле трёхлетнего ребенка, или вообще... жопу себе краской начинит при помощи клизмы и на холст высрется...

     — Что, даже такие были?.. — не удержался, перебил старика Кувалда. О таком ему — человеку, интересовавшемуся довоенным миром — ни читать, ни слышать не приходилось.

     — Были, Ваня, были! — подтвердил старый хакер. — И вот, значит, искусствоведы те дипломированные эту дрисню называли «авангардом» и «высоким искусством»!.. «Шедевры» одного такого «творца», негра-наркомана по фамилии Баския, продавали за миллионы долларов! А там буквально мазня пятилетнего дебила! Но искусствоведы, которые, к слову, через одного сами наркоманами были, и все поголовно — пидорастами да ковырялками, трубили на весь мир — какой этот Баския гений и великий творец! — Михалыч часто запыхтел, раскуривая начавшую затухать трубку, потом пару раз крепко затянулся, пустил густые облачка дыма, и продолжил уже спокойнее: — Бывал я, Ваня, как-то в Москве, в парке хм... искусств «Музеон»... Так там половина скульптур — это свезённые туда антисоветской властью памятники Ленину да Марксу... нормальные, красивые памятники, в которых люди на людей похожи... а другая половина — как раз вот такие «художества»... как у того негра-наркомана... уродства, слепленные рукожопыми «творцами»... кривые рожи, уродливые горбатые существа непонятного пола, звери всякие несуразные...