Небо шамана. 2 часть

Доложил, как всё было командиру и комиссару, и про мой крик им уже кто-то доложил. Написал рапорт по вылету и отдельно уже как новый комэск рапорт по гибели двух экипажей. Родственникам Ивана писать я категорически отказался, мне и так трёх писем хватит. Это комиссар настоял, чтобы кроме похоронки в конверт ещё и письмо от боевых друзей вкладывали. Наверно это правильно, вот только меня это раньше не касалось...

Никакого обсуждения и колебаний по поводу назначения меня командиром эскадрильи не возникло. Мне уже возражать было не с руки, как не брыкался, от эскадрильи не отвертелся. Как-то совершенно буднично я после возвращения из этого вылета оказался в командном составе полка и командиром второй эскадрильи, можно считать четвёртым в командной иерархии полка. То есть теперь при всех сборах командного состава у командира мне там присутствовать. Но зато я в числе первых узнал, что теперь одной из главных задач для нашей и восьмой армии приказ: пресечь снабжение по воздуху окружённой и блокированной группировки противника. Тогда же я доложил о виденных на площадке около Большой Россошки планерах. Подняли фотографии с этого вылета, выяснили, что я не ошибся. Даже сумели по имеющимся таблицам с большой долей вероятности определить, что более крупный и какой-то весь угловатый это "Гота — двести сорок два" грузоподъёмностью до четырёх тонн груза и более изящный и аккуратный, но тоже не маленький "ДФС — двести тридцать" с возможностью перевозки тысячи двухсот килограммов груза. Начальник штаба ушёл звонить в штаб армии, чтобы сообщить эту новость, ведь как-то эти планеры сюда сумели попасть, а смысла готовить здесь где-нибудь десант вроде бы нет. Значит с их помощью везут больше грузов. Мы с Цыгановым, конечно, завелись по поводу половить немецких транспортников, но пока эти вопросы отдали на откуп истребителям. Михаил Васильевич со свойственной ему обстоятельностью стал аргументировать, что использовать наши самолёты гораздо правильнее. Во-первых, при нынешней погоде возможности по манёвру для истребителей сильно ограничены и при их скоростях полёты в таком узком воздушном коридоре для них просто опасны, особенно при любом ухудшении видимости или метеоусловий. А для нас эта опасность меньше, как и скорость, и опыта бреющих полётов у нас намного больше. Во-вторых, при нашем вооружении для нас завалить большой транспортный самолёт не составит проблемы с одного захода, а вот истребитель и с трёх не всегда это сумеет сделать. Всё-таки одна пушка и пулемёты проигрывает двум пушкам при их одновременном применении даже не в два раза, а гораздо больше. То есть при атаке истребителя транспортник может успеть в облака спрятаться. В-третьих, оборонительное вооружение транспортных самолётов для истребителей представляет реальную опасность, а для нас нет. И если не всех, но самых подготовленных пилотов есть смысл допустить до выполнения этой задачи. Бурдужа выслушал, идея Цыганова ему явно нравилась, но видимо были ещё какие-то нюансы, которые его сдерживали:

— Слушай! Михаил! А ты готов слетать к командующему и ему это всё доложить? Есть некоторые обстоятельства, что мне с этим вопросом лезть не стоит, а вы ведь даже знакомы и в воздухе он вас с Гурьяновым видел...

— Хорошо! Только, давай ты мне расскажешь, что это за обстоятельства?!

— Обстоятельств основных всего два. Первое — это то, что я командир полка и выходит, что мои слова они как бы и на все остальные полки распространяются, но далеко не во всех полках есть лётчики, которые думают как мы с тобой. А вы с Гурьяновым вообще уникумы! И это второе обстоятельство. Ты знаешь, сколько уже подтверждённых и по вашим рапортам у вас обоих сбитых?

— Так, нам же сказали, что вторую звезду не дадут и можно не пыжиться, мы и перестали считать.

— А я вот не перестал и к командующему с этим вопросом подошёл... — Он помолчал, словно вспоминая или подбирая слова. — Представления вам обоим на "Боевики" подписал сразу, и не рассуждал, едва мой рапорт прочитал. В общем, не хочет командующий волну поднимать. Понимаешь, Миша, вы с Гурьяновым — это такая кость в горле у истребителей. А чтобы вы оба знали, у тебя, Саша, уже двадцать восемь подтверждённых, и по твоим рапортам, а я тебя знаю, и врать ты не станешь, всего сорок семь немцев и один у твоего стрелка, не считая того, что вы на аэродромах разбомбили. У тебя, Михаил, двадцать четыре подтверждённых и тридцать три вместе с неподтверждёнными. А ещё у вас на сберкнижках должно быть начислено по девять с половиной тысяч за первые восемь самолётов, и дальше по тысяче за каждый подтверждённый оформлял. Так, что у вас там больше двадцати тысяч у каждого, надо комиссару поручить узнать, как эти счета на родных перевести, я думаю, твоей Светке пригодится? А, Миша! А вообще, вы знаете, что у нас в ВВС сейчас больше нет ни одного лётчика с таким счётом, даже с учётом китайского или испанского опыта. А подошёл я к Руденко потому, что сейчас для истребителей "норму" на Героя подняли с двенадцати до шестнадцати. По логике штурмовикам тогда должны с восьми до двенадцати поднять и тогда вы оба уже дважды Герои должны быть. Хоть я сам вам говорил, чтобы вы не рассчитывали, но чувство справедливости требует! И командир я ваш, мне вам в глаза смотреть. Он обещал этот вопрос в управлении ВВС поднять, но по глазам — не станет он против ветра плевать. Понимаете! А если ты сам к нему придёшь со своим вопросом, то это уже не я с бумажками, а ты ради дела, а не из-за новой звезды. А ты, Василич, ещё и говорить умеешь красиво и убедительно. Ну, как, согласен?!

— А, согласен! Как, Саня, полетаем?!

— Полетаем! Командир!

— Да, какой я тебе теперь командир? Ты теперь тоже комэск!

— Бросьте вы! Случайно из-за того, что Ваня по глупости подставился... Не моё это командирство... Я только, что хочу сказать, надо не только нам двоим. Лёшка Гордеев тоже сможет, я уверен, Владилена можно, Серёга Польчиков вполне созрел, наш ведь, ещё иранец. Вот на счёт Озерова и Фимы не знаю, но в пару их взять обкатать можно. А главное, не нужно говорить, что всех штурмовиков привлекать, а по желанию и умениям. Вот у нас есть, а другие пусть сами думают...

— А, что? Дельно! Только меня тоже со счетов не сбрасывай, если разрешат, тоже полетаю. У меня между прочим, уже одиннадцать подтверждённых, и шестнадцать всего. Как думаешь, капитан?

— Когда вылетать?

— Миша! Это всё-таки генерал! Надо позвонить и почву прозондировать, чтобы зря не мариновали и не послали, а выслушали. Давайте, вы пока идите, а я если сегодня выясню, то сразу вызову. Истребители! Етишкин корень...

Из штаба вышли шутливо толкаясь. Это Цыганов мне с подначками и тычками выговаривал, что я его старого и матёрого не уважаю и стыд потерял. Побесились и пошли на стоянки, нужно было выяснить, что уже у меня в эскадрилье с самолётами. Из моих шести лётчиков с экипажами имеют машины в боеготовом состоянии на завтра только трое. Коля Шеметов под зенитки всё-таки краем попал, но его не свалили, он отвернул, хоть для выхода из-под обстрела крутить нужно было гораздо резче. Домой он дотянул со всеми, но ремонта на несколько дней. Что сделаешь, не хватило ему опыта, лётчик ещё не опытный. Петров летал со мной и тоже умудрился где-то дырок нахватать, а главное у него неудачное попадание и нужно разбираться с лонжероном правого крыла. Зампотех сказал, что он не понимает, как у него крыло в воздухе не отвалилось. А у Игоря Озерова двигатель чуть не сдох в полёте, еле дотянул, сейчас техники колдуют, решают что делать. То есть на завтра имею только Польчикова и Афанасьева. Кстати, когда Бурдужа стал приказ на меня диктовать, я попросил Польчикова перевести на должность адъютанта эскадрильи, а Игоря Озерова штурманом эскадрильи. А вдруг получится им звания лейтенантские пропихнуть. Всё-таки кубари в петлицах лучше треугольников...

*— Если вы думаете, что я преувеличила, то зря. В СССР пышным цветом расцвело кликушество в какой-то извращённо-азартной форме и везде, от детсадовской группы до самых верхов власти. Причём эти кликуши почему-то всеми воспринимались почти уважительно, как люди умные и умеющие предвидеть. Нет, и до революции хватало тех, кто, таким образом, добивался дешёвой популярности и иногда умудрялся извлекать из неё совсем не дешёвую выгоду. Если покопаетесь в истории, то найдёте такой персонаж, как некая дворянская девица, которая на всех скопищах аристократов с закатыванием глаз могильным голосом вещала, что какое-то по счёту покушение на себя Император (а был тогда Александр Второй, да, тот самый, который "освободитель", только вот большего придурка и популиста на русском престоле кажется не было) не переживёт. То, что на него точит зубы появившийся тогда у нас вскормленный и оплаченный в европии революционный терроризм и носились бомбисты-социалисты и прочие борцы за свободу тушканчиков в Каракумах. А этот венценосный павлин демонстративно не желал себя от этого защищать, знали тогда даже дворовые шавки в Урюпинске. Вполне закономерно, что очередная бомба на набережной свою цель нашла. То есть ПРОВИДИЦА оказалась права! И даже покушения посчитали. Вот только ушлая девица везде называла разные цифры и сумела всех убедить, что истинные её слова, где она назвала нужное число, а остальные её не так поняли и вообще на слабую женщину наговаривают и клевещут злые завистники! Юридически такое трактуется как мошенничество, когда она из своих "провидческих способностей" начала позже выгоду извлекать. В СССР кликуши поступали гораздо проще, они просто по любому поводу достаточно громко бубнили "Ай-Яй-Яй!" или "Как бы чего не вышло!". Ведь никакого ни ума, ни усилий не нужно для этого. И чисто статистически часть этих "Ай-Яй-Яйев" попадёт в цель и остаётся только всем и вовремя о своём предупреждении напомнить. И это совсем не маразмазматичные старушки. Перед началом операции "Уран", когда силы собраны, силы не малые и войска готовы к решительному броску, целый действующий комкор пишет, не просто сетует за рюмкой чая, а пишет Верховному Главнокомандующему письмо, через головы своих непосредственных начальников, что дескать вот он такой умный и не верит, что данная операция с их сермяжными рылами возможна и приводит кучу умных и задокументированных аргументов и доводов. Думаете, придумала? Нет, факт реальный, письмо написал генерал и командир четвёртого механизированного корпуса Вольский.

Вообще, если хомячистый старшина для своей роты или взвода зажуковал несколько трофейных пулемётов и ещё чего-нибудь для нештатного усиления огневой мощи подразделения — честь ему и хвала! Молодец и это как раз из тех старшин, за которого пары полковников отдать не жалко. А вот если химичить и выгадывать начинает командир от уровня полка и выше, то делать он это может только за чужой счёт и вот это уже то, о чём я написала, это хитрюшность, за которую кто-то другой должен расплатиться своей жизнью и кровью...

**— Восемьдесят седьмые Штуки — пикирующие Юнкерсы-87 "Штука". "Носороги" — название, которое дали 88-миллиметровым зениткам пехота и танкисты за их громоздкость и мощь. Хотя другие утверждают, что так называли много позже зенитки калибром более 100 мм, которые немцы вынужденно тоже использовали как ПТО способное развалить любой наш танк в любой проекции.

Первого декабря Веселов, наконец, отпустил Подгорного из медсанчасти и радостный Сергей примчался к самолёту, когда я его с утра с Валентином осматривал. Вообще, осмотр полагается делать перед вылетом, но перед вылетом не всегда есть на это время и лётчики часто особенно не глядя, пробегают вокруг машины, и подписывают осмотр в журнале, доверяя своему технику. Это не правильно, запрещено всеми инструкциями и правилами ВВС, но на командирскую летучку нужно успеть, план полёта обсудить, какие-то моменты уточнить, а тут ракета на взлёт. Я Валентину тоже доверяю, но не надо забывать и про эффект замыливания глаз, когда техник небольшие изменения может и не заметить. Правда, за всё время я только один раз обнаружил недосмотр, когда был подспущенный баллон левого шасси, не до конца, а примерно наполовину от положенного давления. И может быть при посадке и взлёте ничего страшного и не произошло, а может баллон бы лопнул и посадка превратилась в аварийную, самолёт мог даже скапотировать. Вообще, авиация, не смотря на все присказки про дисциплину, требует высокой ответственности, ведь небо ошибок не прощает. Обычно после осмотра я не подписываю журнал, а из неосмотренного оставляю только струбцины на элементах управления полётом, это такие зажимы, чтобы ветром не повредило рули и элероны. Но снять перед вылетом пять струбцин совсем не трудно, как и проконтролировать это. Хотя, бывают случаи, когда в запарке взлетали и со струбцинами, и иногда это даже проходило без аварий, если пилот не запаниковал, а тихонечко работая газом, блинчиком развернулся и на полосу плюхнулся. Вот в момент осмотра и прибежал довольный стрелок. Поздравил его и сразу направил снимать блокировку с пулемёта и заряжать его. Это так заковыристо звучит, на самом деле просто отвязывать привязанные ручки, чтобы он в полёте не болтался и патронами зарядить. Через некоторое время Сергей меня окликнул и предъявил вмятину в задней бронеплите бронекапсулы и три смятые пули от крупнокалиберного пулемёта. Судя по всему во время последнего вылета на аэродром, мне вдогон прилетела очередь, и среди прочих ударов по обшивке я эти не почувствовал. Ситуация довольно неприятная. С одной стороны если бы стрелок был в кабине, то эти пули бы его разорвали на части, то есть мне нужно как-то увеличить внимательность в задней полусфере и не только с воздуха, но и со стороны земли и я совершенно не знаю, как этого добиться. С другой стороны выявился грубый недосмотр, то есть при бронировании обшивки я даже стёкла откидного фонаря кабины стрелка не забыл, а вот заднюю стенку бронекапсулы, за которой основной топливный бак находится, пропустил. А если бы также прилетели не пули, а снаряды? То неизвестно как бы дальше стали развиваться события. Просто раньше нужды залезать внутрь, и укреплять бронеплиту не было нужды, ведь кабина сзади тоже была закрыта, и обработана моими укрепляющими печатями...

Утром после завтрака перед вылетом выступил комиссар. Он рассказал, что накануне тридцатого ноября, четыре истребителя во главе с командиром двести восемьдесят третьей истребительной авиадивизии полковником Катаевым перехватили караван из семнадцати Ю-пятьдесят два под сопровождением четырёх Ме-сто девять. На подходе к Гумраку группа умело атаковала противника и сбила пять Юнкерсов и один мессершмитт. Полковник Катаев и майор Елисеев сбили по два Юнкерса, а майоры Родин и Кукушкин по одному немецкому самолёту.* Этих замечательных асов нам всем поставили в пример. А после мы получили задания, и поэскадрильно вылетели выполнять работу по поддержке наших наземных войск. Тот аппендикс, где по Дону держали оборону два немецких корпуса, за эти дни атаками со всех сторон нашими войсками был ликвидирован. Теперь на правом берегу Дона в зоне нашей ответственности противника не осталось, а бои шли в районе Мариновки и Дмитриевки, где атаковали части двадцать первой и шестьдесят пятой армий, действия которых мы вылетели поддержать. Левый фланг нашего Фронта с севера пробивался к СТЗ, тяжёлые упорные бои шли около Кузьмичей и Орловки.