Жанна

Но, при всем при том, Ксаратас внушал ей и другое, противоположное по смыслу чувство, сродни отвращению, и в те моменты, когда маг казался ей более всего привлекательным, это тайное чувство становилось даже более отчетливым и острым, чем всегда. В подобные моменты Жанна думала, что, хотя как мужчина маг, пожалуй, и красив, она охотнее и с меньшим чувством отторжения улеглась бы в постель, полную змей, чем разделила бы ее с Ксаратасом.

Если Грейг был для Жанны сразу всем — и любовником, и другом, и кем-то вроде заботливого брата, и ее самым преданным подданным, и ее верным рыцарем — то ее отношения с Ксаратасом были полны противоречий и загадок. Она могла считать его своим союзником, но уж никак не своим другом, да и вообще представить его чьим-то _другом_ было совершенно невозможно. Жанна не могла сказать, что она ему доверяет — да Ксаратас никогда и не скрывал, что он верен не ей, а магии и главе своего магического ордена. Единственное, что объединяло их — была мистическая связь, смысла и сути которой Жанна не понимала, и готовность мага служить ее интересам в обмен на какие-то не до конца понятные ей выгоды.

Ксаратас не просил у нее золота, земель и титулов. Он перевез в свой новый дом в столице множество своих рабов с Архипелага, но ни разу не заговорил о том, чтобы допустить в город других магов. Это вызывало облегчение, но с другой стороны — внушало смутную тревогу. Нет ничего хуже, чем могущественный и непредсказуемый союзник, которого ты не понимаешь.

Грейг, например, был убежден, что маги с Островов отправили Ксаратаса на материк с какой-то тайной и недоброй целью, и Ксаратас только выжидает случая, чтобы приступить к осуществлению их замыслов.

Грейг вообще прикладывал все силы, чтобы настроить ее против Ксаратаса. В тех случаях, когда он бывал в городе, Грейг очень неохотно посещал дом мага — да и то лишь потому, что не мог убедить Жанну отказаться от подобных посещений и не хотел демонстрировать при всех их разногласия.

Придворные давно привыкли к натянутым отношениям "астролога" и фаворита королевы, но это считали простым соперничеством за внимание Ее величества. Если бы Риу, который, бывая в столице, неотлучно находился рядом с королевой, отказался бы сопровождать ее при посещениях Ксаратаса, то это выглядело бы, как объявление "астрологу" войны, и двор бы тут же захлестнула волна сплетен. Так что Риу, скрепя сердце, посещал особняк мага вместе с ней.

Дом Ксаратаса, заполненный рабами с Островов, казался частью Архипелага на материке. Грейг каждый раз с достойным лучшего применения упорством повторял, что рабство нарушает алезийские законы, и что, бывая у Ксаратаса и позволяя островным рабам прислуживать себе и своим спутникам, Ее величество тем самым как бы подтверждает право мага жить в столице по законам своей родины, плюя на местные законы и обычаи. По сути Грейг, конечно же, был прав, но Жанна знала, что в общественных и государственных делах приходится идти на кучу компромиссов, в том числе с законами и требованиями морали — и предпочитала не вникать в частную жизнь Ксаратаса. Благо, никто из слуг Ксаратаса не обращался за защитой от хозяина к местным властям, что устраняло все причины для конфликта.

Жанна, в отличие от Грейга, полагала неразумным мучить себя мыслями о том, что они все равно не в силах изменить — хотя в тех случаях, когда она бывала в гостях у Ксаратаса, не думать о судьбе его прислуги иногда бывало сложно.

Тем, кого Ксаратас приглашал в свой особняк, обычно предлагались утонченные удовольствия, принятые среди островной знати — ароматические курения, чужеземные блюда, а также весьма нецеломудренные танцы в исполнении едва одетых девушек. Все дела выполнялись быстро, аккуратно и бесшумно, так что через несколько минут гость мага просто переставал замечать присутствие прислуги. Чьи-то руки ставили на стол и уносили блюда, наполняли кубки, приводили в движение веера и опахала, незаметно приносили лишнюю подушку или же скамеечку для ног — а крошки хлеба или капли соуса, упавшие на скатерть, исчезали с такой быстротой, что могло показаться, что Ксаратасу прислуживают не живые люди, а невидимые духи. Но, если Жанне все же удавалось поймать ускользающий, пугливый взгляд кого-нибудь из слуг, ее пронзало ощущение, что за этим комфортом и великолепием скрываются десятки женщин и мужчин, живущих в вечном напряжении и страхе.

Их последнее посещение Ксаратаса вышло особенно драматичным — как будто бы оба давних противника, и королевский фаворит, и маг, истощили в борьбе друг с другом все свое терпение, и накопившаяся неприязнь друг к другу начала прорываться сквозь обычное притворство.

Когда Жанна и ее придворные пришли в знакомый особняк, Ксаратас появился перед ними, ведя на цепочке леопарда, который неслышно ступал рядом с магом, как послушная собака.

Гости ахнули, а многие даже попятились назад. В последний раз, когда двор Жанны видел этого же леопарда, он метался по клетке вместе со своим собратом, глядя на людей вокруг себя с бешеным зелёным огоньком в глазах. Взгляд леопардов ясно говорил, что оба зверя с удовольствием набросились бы на людей, лишивших их свободы. Клетку с леопардами доставили на корабле вместе с другими подарками бескарского эмира, и Жанна положительно не знала, что ей теперь с ними делать. В Ньевре ещё со времён Людовика держали небольшой зверинец с редкими животными, вроде огромных черепах с Архипелага или розовых фламинго, но идея содержать двух леопардов совершенно не казалась Жанне соблазнительной.

— Не представляю, что мне теперь делать с этими... животными, — сказала Жанна. — Это самый бессмысленный и разорительный подарок, какой только можно себе представить. Мяса, которое они сжирают за день, могло бы хватить на десять человек! Не говоря уже о том, что мне придётся выделить людей, чтобы следить за ними.

— Прикажите их убить и сделайте себе накидку из их шкуры, — кровожадно предложил Ладлоу. — Это лучшее, что можно с ними сделать. Заодно покажете эмиру, что вы принимаете его подарок не как знак дружбы, а как дань от побежденного.

Про себя Жанна должна была признать, что предложение неглупое, хоть ей и было жаль двух леопардов. Убить зверя в клетке — это далеко не то же самое, что добыть шкуру на охоте...

К её удивлению, против практичного, но жестокого плана выступил Ксаратас.

— Отдайте их мне, — предложил он. — Я буду содержать этих зверей на собственные средства, и никто не пострадает.

Денег у Ксаратаса, действительно, было сколько угодно — он, по-видимому, обладал на Островах солидным состоянием, и его жизнь в Алезии с первых же дней была окружена привычной ему дома роскошью.

Предложение мага избавляло от необходимости решать, что делать с подарком эмира, и Жанна не без удовольствия избавилась от непредсказуемых и прожорливых зверей. Содержать их за счет казны, по ее мнению, было напрасной тратой денег — в отличие от лошадей или охотничьих собак, из них нельзя было извлечь никакой пользы.

Ксаратас, однако, явно нашел способ извлечь пользу из этих животных.

— ...Не волнуйтесь, — сказал он своим гостям. — Он совершенно не опасен.

В подтверждение собственных слов Ксаратас дёрнул за цепочку, заставляя леопарда сесть у своих ног, после чего небрежно потрепал его по лоснящейся голове, нисколько не волнуясь, что зверь мог бы без труда откусить ему руку.

— Можете его погладить, — предложил Ксаратас по-имперски. За прошедшие несколько лет он выучил местный язык настолько хорошо, что легко понимал чужую речь, но сам он по-прежнему предпочитал использовать древний язык — почти наверняка из-за акцента, от которого маг так и не сумел избавиться. — Он никому не причинит вреда. Я хорошо над ними поработал. Он послушный, как собака.

Придворные зашептались, удивляясь смелости "астролога". Желающих повторить его опыт и погладить зверя, впрочем, не нашлось.

Жанна испытывала сильное искушение покрасоваться перед остальными, согласившись приласкать питомца мага, но сдержалась ради Грейга, который сопровождал ее, почтительно придерживая королеву под руку. Жанна не сомневалась, что такой поступок не понравился бы Грейгу, и решила не подогревать его обычного неодобрительного отношения к Ксаратасу. Но ее осторожность ни к чему ни привела, поскольку избежать конфликта все равно не удалось.

Когда Ксаратас проводил своих гостей в обеденную залу, второй леопард лежал у его кресла, равнодушно глядя на вошедших в комнату людей. Дождавшись, когда Жанна займет почетное место во главе стола, маг тоже сел, и, потянув конец серебряной цепочки, которую он держал в руках, заставил леопарда лечь у его ног, а потом удобно устроил свои обутые в домашние туфли ступни на спине у зверя, как будто тот был живой скамеечкой для ног.

Если он рассчитывал произвести впечатление на своих посетителей, то ему это, безусловно, удалось.

— Неужели вы нисколько не боитесь?.. — ахнула молоденькая леди Леонора, бывшая одной из тальмирийских фрейлин Жанны. — Вам, конечно, удалось прекрасно его выдрессировать, но ведь это дикий зверь. Кто знает, что взбредёт ему на ум?..

— Я вообще мало чего боюсь, миледи, — ответил Ксаратас флегматично. — И я знаю, как добиться повиновения от тех, кто мне служит, будь то люди или звери.

Этого ему, пожалуй, говорить не стоило. Жанна почувствовала, как напрягся локоть Грейга, касающийся ее руки.

— У нас в Ферраксе держат волкодавов, — сказал он негромко. — Это очень свирепые и сильные собаки. Такой пес способен повалить быка, вцепившись ему в ноздри, и задушить матёрого волка. При этом своему хозяину подобная собака может позволить любые вольности. Я видел, как пастух — мальчик от силы лет пятнадцати — как-то засунул руку в пасть такому псу и отобрал у него кусок мяса. Но у нас сочли бы дурновкусием превращать их в подушечку для ног, чтобы публично похвалиться их покорностью. В Ферраксе полагают, что собака — не только слуга, но и друг своего хозяина, и что она заслуживает уважения...

Ксаратас холодно прищурил свои темные глаза, но не счёл нужным отвечать на этот выпад. Тем не менее, любой, кто его знал, мгновенно понял бы, что он воспользуется первым же удобным случаем, чтобы отплатить Риу тем же.

Жанна закусила губу, поняв, что все ее старания сгладить вечную неприязнь между Ксаратасом и Грейгом снова пошли прахом, и надежда провести спокойный вечер в обществе этих двоих мужчин была безумной с самого начала.

Грейг, конечно, был отчасти прав. Будь маг обычным человеком, рисковавшим тем, что звери выйдут из повиновения и разорвут его, его поступки еще могли бы служить свидетельством своеобразного бесстрашия, но для того, кто контролировал собственных жертв с помощью магии, подобная бесцеремонность была лишена оттенка благородной смелости. Водить дикого зверя на цепочке и укладывать на него ноги в самом деле было дурновкусием. Но, несмотря на это трезвое суждение, Жанна не могла отрицать, что выглядит это по-настоящему эффектно.

Было бы гораздо лучше, если бы Ксаратас с Грейгом могли принимать друг друга такими, как есть, и уживаться мирно. Это бы избавило ее от множества забот.

После того, как гости утолили первый голод и покончили с закуской, наступило время для застольных развлечений. Обычно в этот момент перед гостями появлялись островные музыканты и с полдюжины танцовщиц в ярких шелках, почти не прикрывающих ни грудь, ни бедра, но зато оканчивающихся множеством развевающихся шелковых лент, взлетающих на воздух при каждом движении. Но в этот раз Ксаратас заявил, что приготовил для своих гостей нечто совершенно новое. По его знаку в зал впустили двух молодых мужчин, кисти которых были тщательно обмотаны ремнями. Если не считать этих ремней, больше на этих юношах не было совершенно ничего, и их стройные, мускулистые тела слегка поблескивали в свете ламп от втертого в смуглую кожу масла.

Дамы ахнули, залившись краской, а самые скромные из спутниц Жанны спрятали лицо в ладони. Даже сама Жанна ощутила, что глаза у нее поползли на лоб.

— В Парсосе на особенно торжественных пирах устраивают состязания борцов, — пояснил маг в ответ на ее изумленный взгляд. — Истоки этого искусства принесли на Острова имперцы, так что вы наверняка знакомы с ним по старым книгам — хотя мы значительно развили и усовершенствовали этот древний спорт. Я обдумал ваш упрек по поводу того, что наши танцы предназначены только для ублажения мужчин. Чтобы угодить Вашему величеству, я позаботился о том, чтобы сегодняшнее зрелище не было интересно исключительно мужчинам.

Часть из ее дам по-прежнему не знали, куда деть глаза, но некоторые, по-видимому, уже отошли от потрясения, и теперь не способны были удержаться от соблазна посмотреть на молодых рабов Ксаратаса — тем более, что они в самом деле были очень хороши собой.

Жанна почувствовала, что ее душит смех.

— Боже мой, Ксаратас!.. Когда я сказала, что мужчинам свойственно думать только о себе, я имела в виду, что непристойно превращать женское тело в угощение вроде вина и сладостей. А вы решили извиниться за свою бестактность, порадовав меня и моих спутниц видом этих обнаженных юношей?.. О-оо!.. — ей было так смешно, что королева не смогла продолжить свою речь и подняла ладонь, чтобы смахнуть невольно выступившие на глазах слезы.

Ксаратас развел руками, словно удивляясь, что ее так насмешило.

— Вашему величеству наверняка известно, что участники бойцовских состязаний не носили никакой одежды. В вашей части света это правило не сохранилось, но у нас оно действует по сей день.

— Ну, это, в принципе, понятно, — заметила Жанна, отсмеявшись. — У нас здесь гораздо холоднее.

Маг покачал головой.

— Дело не в этом... Под одеждой можно нанести на кожу своего бойца магические символы, которые сделают его значительно быстрее, сильнее и выносливее, чем обычный человек. Участники любого состязания должны быть обнаженными, чтобы все убедились в том, что их хозяева не пользуются магией. Но, разумеется, если Ваше величество считает это неприличным, я их отошлю...

Жанну, в отличие от ее спутниц, не особенно смущала нагота бойцов — за эти годы она изучила тело Грейга едва ли не лучше, чем свое собственное, а их близость и доверие друг другу приучила ее не стесняться тех вещей, которые заставили бы любую из ее дам покраснеть до корней волос и потерять дар речи от неловкости. И Жанна не могла внутренне не признаться себе в том, что ей было бы любопытно своими глазами взглянуть на имперские обычаи, о которых она читала в книгах еще в раннем детстве. Но, с другой стороны, имперцы жили в куда более жестокую эпоху, и о грубости их развлечений и обрядов можно было судить, например, по жертвоприношениям и по традиции хлестать бичом мальчишек и подростков в храмах. Жанне претила мысль о том, что они будут есть и пить вино, пока рабы Ксаратаса будут избивать друг друга в кровь для их забавы.

— Я не против посмотреть, как выглядит ваша имперская борьба, но не хочу смотреть на сломанные руки и носы, — подумав, сказала она. — Не надо состязаний, пусть ваши бойцы просто покажут, как они обычно борются на тренировках. А я награжу обоих.