Свиньи едва могли это вынести. Их шестиугольные наглазники выпучились, а рты широко раскрылись. С протестующим ворчанием они бросились на неподатливую обвязку к листьям, их реактивные двигатели взорвались в тесной атмосфере кабины.
Под постоянным давлением реактивного потока начали вращаться широкие лопасти турбины. Вскоре сладкий мускусный запах свиного пердежа наполнил воздух кабины, напомнив Дюре, если она закрывала глаза, о запахах ее детства, о сетке с огороженным стадом. Она бросила по несколько кусочков еды в разинутые пасти свиней. Ровно столько, чтобы они утолили голод, но недостаточно, чтобы заинтересовались чем-то еще.
Анатомия здоровой воздушной свиньи была достаточно эффективной, чтобы она могла пукать в течение многих дней при очень небольшом количестве пищи. Свиньи могли преодолевать метры, позволяя преобразоваться в энергию испускаемого газа такому количеству вещества своего тела, какое требовалось; у этих пяти, хотя они и были напуганы и разочарованы условиями, в которые их поместили, не должно было возникнуть проблем с вращением турбины столько, сколько требовалось людям. И была запасная система — печь, работающая на дровах, сжигаемых ядерным способом, — на случай, если они впадут в отчаяние, чтобы рискнуть ее теплом в пределах кабины.
Хорк, ворча себе под нос, для эксперимента щелкнул переключателями. Корабль содрогнулся в ответ, и Хорк выглянул в иллюминатор, оценивая влияние токов, генерируемых в сверхпроводящих обручах.
Лицо Фарра внезапно появилось снаружи корабля, в иллюминаторе напротив Дюры. Выражение его лица было серьезным, пустым. Он сильно греб, поняла она; они, должно быть, уже быстро снижались, и скоро он и другие плывущие не смогут угнаться за ними.
Фарр, должно быть, ускользнул от Адды. И вот, в конце концов, это было последнее прощание. Она заставила себя улыбнуться Фарру и подняла руку.
Раздался глухой удар по корпусу "Летающей свиньи"; маленькое суденышко задрожало в воздухе, прежде чем опуститься дальше.
Дюра нахмурилась. — Что это было?
Хорк поднял голову, его широкое лицо было бесстрастным. — Отсоединился портовый трос. Точно по расписанию. — Он взглянул в иллюминатор на темные тени сверхпроводящих колец. — Сейчас мы падаем сами по себе; токи в кольцах увлекают нас все глубже в Звезду. И обручи — единственный способ вернуться домой... Мы одни, — сказал он. — Но мы в пути.
20
Глубина триста метров.
Это была глубина, которую Дюра не могла постичь. Люди были заключены внутри мантии, слоя из сверхтекучего воздуха толщиной всего в несколько сот метров. Ее первое путешествие с Тобой к полюсу от восходящего потока — настолько далекое, что ей казалось, будто она путешествует по изгибу самой Звезды, — составило всего около тридцати метров.
Теперь она просверливала целые сотни метров в неумолимой громаде самой Звезды. Она представила, как Звезда сокрушает их крошечную деревянную лодку и выплевывает их, как крошечную заразу. И слабым утешением было помнить, что их путешествие прервется, не достигнув такой глубины, только в том случае, если они достигнут своей цели... если невообразимое действительно, в конце концов, выйдет из сердцевины, чтобы поприветствовать их.
К концу второго дня они были уже значительно ниже туманной границы пригодного для жизни слоя воздуха. Желтизна воздуха за окнами поблекла — до янтарного, затем более насыщенного оранжевого и, наконец, до кроваво-фиолетового цвета, напоминающего квантовое море. Дюра прижалась лицом к холодному прозрачному дереву, надеясь увидеть что-нибудь — что угодно: экзотических животных, неизвестных, нечеловеческих людей, какую-нибудь структуру внутри Звезды. Но там был только мутный пурпур сгущающегося воздуха и ее собственное искаженное, нечеткое отражение в зеленом свете деревянных ламп. Она была заперта здесь — со своими страхами и с Хорком. Она ожидала почувствовать себя маленькой, уязвимой внутри этой крошечной деревянной коробки, когда та прокладывала себе путь в необъятных недрах Звезды; но густая темнота за окном вызвала у нее клаустрофобию, она оказалась в ловушке. Она ушла в себя. Она ухаживала за беспокойными свиньями, спала столько, сколько могла, и старалась не встречаться взглядом с Хорком.
Его решительные попытки поговорить с ней на третий день казались вторжением.
— Ты задумчива, — его тон был оскорбительно бодрым. — Надеюсь, это приключение не вызывает у тебя никаких... э-э... философских трудностей.
Он отошел от своего пульта и проплыл по каюте, приблизившись к ее месту возле упряжи для свиней. Она уставилась на широкое, заплывшее жиром лицо, на заросли бороды вокруг рта. Когда ее впервые представили Хорку, она была очарована и обескуражена — как, несомненно, и предполагал Хорк — этой бородой, этим человеком с волосами на лице. Но теперь, присмотревшись повнимательнее, она смогла разглядеть, как корни волосяных луковиц бороды расположены на подбородке Хорка аккуратным шестиугольным узором... Борода была пересажена либо с головы самого Хорка, либо с одного из его наименее удачливых подопытных.
Так что борода не впечатляла, решила она. Просто декадентская. И, кроме того, она желтела быстрее, чем волосы на его голове; еще несколько лет, и Хорк выглядел бы по-настоящему нелепо.
Каким огромным, каким навязчивым, каким раздражающим он был. Напряжение между ними, казалось, потрескивало, как электронный газ.
— Философские трудности? Я не суеверна.
— Я и не предполагал, что ты суеверна.
— Мы не религиозны в отношении ксили. Я не боюсь, что мы собираемся навлечь на себя гнев ксили, если вы это имеете в виду. Но человеческие существа — в одиночку — никогда бы не предприняли это путешествие в Звезду.
— Потому что ксили будут заботиться о вас, как мама на небесах.
Дюра вздохнула. — Вовсе нет. На самом деле, совсем наоборот... Мы должны безоговорочно принять действия ксили, поскольку верим, что их цели в долгосрочной перспективе принесут пользу всем нам, людям как расе. Даже если это означает уничтожение Звезды — даже если означает наше собственное уничтожение.
Хорк покачал головой. — Вы, из восходящего потока, полны юмора, не так ли? Что ж, это холодная вера. И чертовски холодное утешение.
— Вы не понимаете, — сказала Дюра. — Это не должно успокаивать. Там, наверху... — она ткнула большим пальцем вверх, в мир света и людей — там мое утешение. Моя семья и мой народ.
Хорк изучал ее. Его лицо под слоями жира было широким и грубо очерченным, но — неохотно признала она — не лишенным проницательности и чувствительности. — Ты боишься смерти, Дюра, несмотря на свои знания.
Дюра рассмеялась и закрыла глаза. — Я говорила вам; знание не обязательно приносит утешение. У меня нет причин не бояться смерти... и, да, сейчас я боюсь ее.
Хорк глубоко вздохнул. — Тогда верь в меня. Мы выживем. Я чувствую это. Я знаю это...
Его лицо было близко к ней, так близко, что она чувствовала запах сладкого хлеба в его дыхании. Выражение его лица было ясным, решительным. Казалось, от него исходила решимость; всего на мгновение Дюра почувствовала искушение позволить себе погрязнуть в этой решимости, расслабиться в его огромной силе, как будто он был ее возрожденным отцом.
Но она сопротивлялась. Она резко сказала: — Значит, вы не боитесь смерти? Поможет ли вам ваша власть в Парце преодолеть последнюю катастрофу?
— Конечно, этого не произойдет, — сказал он. — И я не лишен страха. Это удивляет тебя, не так ли? Я не дурак без воображения, чтобы бояться, женщина из восходящего потока; и не настолько самонадеян, чтобы считать себя недосягаемым для смерти. Знаю, что, в конце концов, я так же слаб, как и любой другой человек, перед лицом великих сил Звезды, не говоря уже о неизвестных за ее пределами. Но как раз в этот момент я... — Он махнул рукой в воздухе. — Я в восторге. Я делаю нечто большее, чем просто жду, когда следующий сбой поразит Парц, или справляюсь с разрушениями, вызванными предыдущим. Я пытаюсь изменить мир, бросить вызов существующему порядку вещей. — Его наглазники были темными колодцами. — И я не смог бы вынести, если бы кто-то другой отправился в темноту в сердце Звезды вместо меня. — Он посмотрел на нее. — Ты можешь это понять?
— Некоторые говорят, что вы убегаете от реальных проблем. Что подлинное мужество заключается в том, чтобы остаться и бороться с катастрофой, а не отправляться в захватывающую, расточительную прогулку.
Он кивнул с мрачной улыбкой. — Знаю. Мууб среди них. О, не волнуйся, я ничего не буду с этим делать. Это точка зрения. Та, которую даже я разделяю в свои самые мрачные моменты. — Он ухмыльнулся. — Но мне нравится думать, что мой отец гордился бы мной, если бы мог видеть меня сейчас. Он всегда думал, что я такой практичный. Такой лишенный воображения. И все же...
Раздался глухой удар по корпусу "Летающей свиньи"; маленькое суденышко содрогнулось в воздухе. Свиньи завизжали, забившись в своем стойле, и одним непроизвольным движением Дюра и Хорк схватились друг за друга.
Корабль успокоился. Обширный живот Хорка, мягкий под покровом блестящей ткани, тяжело давил на живот и грудь Дюры.
— Что это было?
Небольшие, правильные пряди волос на краю его бороды колыхались при дыхании. — Айсберги из вещества сердцевины, — сказал он напряженным голосом. — Это все айсберги. Если бы кто-нибудь из нас был рыбаком, мы бы не удивились — вот почему они спускаются сюда в первую очередь: половить айсберги из вещества сердцевины. "Свинья" спроектирована так, чтобы справляться с подобными небольшими ударами; бояться нечего. — Его руки все еще обнимали ее — а ее руки, в свою очередь, обхватывали его торс, ее ладони цеплялись за слои ткани на его спине — и теперь он потянулся, чтобы погладить ее по волосам. Внезапно ей захотелось зарыться в эту громоздкую силу, спрятаться глубоко в теплой темноте наглазников, которые были огромными перед ней.
Она порылась в его одежде, нашла ряд пуговиц по шву на боку и почувствовала, как его толстые, неуклюжие пальцы скользят по ее собственному комбинезону.
Последняя крупица здравого смысла заставила ее оценить выражение его лица, открытый рот и раздувающиеся, блестящие ноздри, и она увидела, что его потребность была так же велика, как и у него.
Его одежда разъехалась, и она сняла слой толстой дорогой ткани с его живота и груди. Она провела левой рукой вниз по изгибу его живота и нашла его тайник; ловким, нежным движением она вытащила маленький пенис, обхватила его пальцами и нежно сжала. Он быстро набухал, толкаясь в ее ладони, как маленький зверек. Теперь он расстегнул ее комбинезон, и она сбросила его, нетерпеливо вытягивая ноги из облегающей материи и позволяя одежде парить в воздухе. Она почувствовала, как рука Хорка, сухая и горячая, скользнула вверх по ее бедру и между ног; она мягко раздвинула бедра, и он провел пальцами по ее расщелине, неуклюже и нетерпеливо, как подросток. Внутри нее было прохладно, и она знала, что готова, что мембраны внутри нее уже вдыхают в нее смазывающий воздух. Теперь она взяла пенис Хорка — он ритмично пульсировал — и протолкнула его глубоко внутрь себя; он легко вошел в нее. Он вздохнул и уткнулся лицом ей в плечо; она повернула голову, прижавшись щекой к его волосам. Его пенис был подобен теплому, бьющемуся сердцу внутри нее. Его ноги, все еще в одежде, были теплыми и шершавыми по сравнению с ее ногами, когда она начала двигать бедрами взад и вперед, позволяя ритму своих движений стимулировать мышечные стенки внутри себя.
Наконец она почувствовала, что крепко прижимается к нему; она вздрогнула и услышала, как он вздохнул, его тело тяжело прижалось к ее телу, когда они парили в воздухе. Ее мышцы пульсировали вокруг него, и в течение нескольких секунд она чувствовала трепет, удары, когда ритмы их тел стремились слиться. Вскоре они слились воедино, и она почувствовала прилив триумфа, когда стенки ее влагалища запульсировали в унисон с Хорком.
Он кончил быстро, а она — всего на несколько ударов сердца позже. Они вскрикнули и задрожали, прижимаясь друг к другу; она почувствовала, как мышцы его спины задвигались под ее пальцами.
Хорк прижался к ней. Она прижала его к себе, запустив пальцы в его волосы, не желая отпускать его тепло и массу. Она чувствовала, что его пенис все еще внутри нее, маленький и горячий. Момент близости тянулся, и она подумала о том, какой странной показалась бы ей эта связь — глубоко в смертоносных глубинах Звезды с правителем удивительного города — если бы она могла себе это представить за несколько дней до того, как покинула восходящий поток. По какой-то причине она подумала о Дени Макс, бойком докторе из больницы Мууба. Но наблюдающему за вами ур-человеку ваше совокупление показалось бы гораздо более странным, — представила себе Дюра ее слова. — Мы полагаем, что их сексуальный механизм был основан не на сжатии, как у нас, а на силах трения. Очевидно, что это невозможно для нас, встроенных в сверхтекучую среду, какими мы являемся, поэтому, когда они проектировали нас...
Постепенно близость исчезла. Звуки корабля — сопение кормящихся воздушных свиней, мягкое жужжание оси турбины, медленное шипение деревянных ламп — снова просочились в ее сознание. Тело Хорка снова казалось отделенным от нее, и она почувствовала складки ткани, неудобно зажатые между их телами, скованность в спине, когда ее тело наклонилось вперед над его животом.
Она мягко оттолкнула его. Его пенис вывалился из нее с мягким, теплым звуком.
Он посмотрел ей в глаза, улыбнулся — у него был такой вид, словно он плакал, мельком подумала она, вздрогнув, — и спрятал свой пенис обратно в тайник. Он подтянул комбинезон по окружности живота, и она потянулась за своей сброшенной одеждой.
— Ну, — сказала она наконец, — откуда это взялось?
Он отодвинулся от нее и откинулся на спинку маленького сиденья рядом с пультом управления; она увидела, что его сверкающий комбинезон стал заметно менее элегантным, помятым и косо сидящим на плечах. — Страх, — просто сказал он. Она видела, что к нему вернулось самообладание, но он не потрудился вернуть свой обычный суровый вид. Атмосфера между ними изменилась; напряжение, царившее на корабле с момента его запуска, рассеялось. — Страх. Очевидно. Мне нужно было — утешение. Мне нужно было забыться. Я не знаю, достаточная ли это причина; прости.
— Не стоит, — она рассеянно протянула руку и скормила свиньям еще несколько кусочков листьев из кормушки. — Я тоже этого хотела.
Он провел руками по простым приборам перед собой. — Я имел в виду то, что сказал, ты знаешь. Что касается меня, я предпочел бы быть здесь, управлять этим кораблем, чем где-либо еще на Звезде. В Парце проблемы, с которыми мне приходится сталкиваться изо дня в день... — На краткий, полный сочувствия миг она смогла представить, каково это — оказаться в таком положении, как у Хорка, когда на его плечах лежит благополучие не только его самого, не только его семьи, но и тысяч людей. Она наблюдала за выражением его лица и вспомнила намек на слезы, который, как ей показалось, она уловила; на мгновение ей показалось, что она понимает его. Он сказал: — Видишь ли, ничто никогда не решается. В этом-то и проблема. А если и случается, то на следующий день становится еще хуже. По крайней мере, здесь... — Он потрогал простые элементы управления. — По крайней мере, здесь я что-то делаю. Куда-то иду!
