Последний писк столичной моды — "альвстиль", напоминающий извитыми формами и затейливой росписью земной модерн начала двадцатого века. Можно было бы что-нибудь оттуда вспомнить, но вырисовывать замотаешься, к тому же, альвстиль гораздо свободнее относится к симметрии рисунка, ее, по большому счету, вообще быть не должно, только взаимная увязанность деталей и уравновешенность композиции. Да и не успею я все это расписать, умом-то все помню, но у нынешнего тела сноровки в рисовании никакой.
— Краски под роспись готовы? — спрашиваю.
— Уже, — Лей выставляет пузырьки и баночки. — Хочу сочетать глухой синий, мшисто-зеленый и лилово-коричневый тон.
— Одобряю. Фон оставим белым или оттонируем?
— Хорошо бы так, чтобы талия потоньше казалась... стыдно, если все поймут, что я с пузом.
— Глупости какие. Предупреждаю — на альвису ты даже во сне пьяного дварфа не потянешь, не те параметры, но изобразить что-то напоминающее о лесных фейри — вполне реально, могу свидетельствовать, что среди них встречаются даже толстушки. Согласна? — А ты сможешь?
— Если согласишься и поможешь мне — то да.
— Я всеми руками!
— И сколько их у тебя? — напоказ оглядела подругу. — Ну, все, сколько есть, не забудь, и пошли собирать цветы и травы.
Помните, когда-то было повальное увлечение фотограммой? Накладывали все, что найдут, на фотобумагу и слегка засвечивали ее, потом перекладывали — и повторяли процедуру. Проявляли, закрепляли и получали нечто художественное. Иногда. Чаще — полную фигню. Мы не имели права на ошибку, поэтому долго перекладывали собранные травки, спорили чуть не до рукоприкладства, потом с внутренней дрожью опускали на получившийся антитрафарет облачко распыленной краски, создавали другую композицию и окрашивали ткань вокруг нее облачком другого цвета. Цветные разводы пересекались, смешивались, переходили один в другой — эффект батика, ничего подобного я тут еще не видела.
Росписи не хватало завершенности — дорисовала на уровне груди раскидистую ветку с лиловыми плодами, словно возникающую из тумана, и в несколько штрихов тонкой кистью набросала по подолу разноцветные папоротники и хвощи. В завершение нанесла синюю краску на швы, слегка размыла ее водой, и осталась довольна. Живописное полотно, в которое превратилось платье, привлекало внимание к роскошному бюсту Лей, может быть — к затейливому переплетению трав на подоле, но никак не к расплывшейся талии. Оставалось лишь закрепить цвет.
— А чем волосы заколешь? И какое у тебя ожерелье?
— Ну, есть нитка раухтопаза...
— И больше ничего? Позор твоему пердуну! Передай, чтоб не попадался мне на глаза, а то станешь вдовой до замужества.
Покупать ничего не стали, денег у Лей гшилкам на смех, а у меня она одалживаться не захотела. Зато я вспомнила рецепт "холодного фарфора" для бабских поделок. Правда, на Ирайе не достать клей пва, но мы заменили его яичным белком, добавив сразу после остывания мучной смеси. Получилось жидко. Поняли, что придется химичить долго, пробуя разные наполнители и пластификаторы, и пошли в лабораторию. Там выгребли кучу — "может, подойдут" — порошков и вытяжек, и развернулись по полной. Опытным путем нашли оптимальное соотношение компонентов, смешав тонкомолотый порошок яичной скорлупы, белок и отмытую клейковину, добавили красок, да налепили сотни три мелких бледно-розовых, зеленоватых и белых цветочков. Дальнейшую маету с просушкой и прогревом до разных температур я опущу, уж больно долго и муторно оно было, в результате оставшихся цветков с трудом хватило на скромный веночек, зато у Лей оказалась точная пропись изготовления "альвийских фиалок".
Нет, я гений, аднака! Сколько фантастики о прогрессорах ни читала, нигде не встречала таких потрясающих изобретений. Еще бы придумала новый способ носки надевать. Через голову, например. Это было бы действительно новое слово, а что там — батик какой-то и фиялочки из кухонных отходов... Совсем несерьезно...
Легли спать мы уже к утру, а проснулись к обеду, и то лишь из-за настойчиво повторяющегося звона от входной двери.
— Приглашение вэль Хюльде в Керинел Ронта, — посыльный передал мне пакет с золотым стилизованным асфоделем в правом верхнем углу. — Сегодня, в шесть часов пополудни.
— Одежда?
— Свободная.
Значит, и выпендриваться незачем. Форму только что получила, а что не парадная — так оно, к счастью, не нужно. Парадную Хю — тогда еще реальная Хю, а не я — загубила, с пьяных глаз облившись красным вином и жирным соусом. Только вот пакетик раскрою, прочту, что мне там написали...
И провал. Пришла в себя, чувствуя, как меня охаживают по щекам, да такими звонкими оплеухами, что в ушах стоит непрекращающийся гул. За окном — полная темень, под спиной — холодный пол, надо мной — напуганная Лей с мокрой тряпкой и двумя пузырьками в руках. Она услышала грохот и тут же прибежала. Заметила упавший пакет и облачко пыли, моментально закляла воздушный фильтр для себя, проанализировала распыленную гадость. Когда поняла, какой это яд, облегченно вздохнула.
Потому что противоядие от него давно пылилось в ее аптечке. Влила его мне, бесчувственной, в рот и сформировала плетение очистки крови. Видя, что я никак не прихожу в сознание, начала тормошить и хлестать по щекам. Я пошарила негнущимися пальцами по полу — где пакет? Лей критически осмотрела меня и спросила с профессиональным интересом:
— И зачем на тебя дорогущую дрянь извели? Экстракт подзимника достать трудно, а смертелен он только для тех, кто не выпьет противоядия.
— Побочные эффекты есть? — промямлила я, язык не желал ворочаться во рту.
— Нет, кроме замедленной реакции дня на три-четыре, но это не от него, а от противоядия.
— Значит, не хотели, чтобы я успела. Сколько времени?!
— Половина восьмого.
— Свартч... Пакет прибрала? Не надышалась?
— В банку с притертой крышкой. Нет. Что еще надо?
— Найти и нанять портшез — для меня. Потом вызвать дежурного из Конторы, передать банку с этим пакетом, дать пояснения.
— Сообщать, куда ты поедешь?
— Думаю, они сами знают.
У Керинел Ронта, летней резиденции императорской семьи я оказалась почти ночью. Нечего было думать, что меня там кто-то ждет. Даже если мне действительно принесли приглашение на аудиенцию, вряд ли пригласивший до сих пор хочет меня видеть. Но хотя бы показаться на глаза наружной охраны стоило, если что — я выполняла свой долг, несмотря на все препятствия. Хоть и безнадежно опоздала. Расплатившись и отпустив носильщиков, я пошла к парку за высокой ажурной оградой, перед которой слабо мерцал в тонком зрении силовой щит. Магические светильники превращали древесную листву в яркую стеклянистую мозаику, чуть колышущуюся на фоне иссиня-черного ночного неба, розовые цветы на колючем кустарнике мерцали, как драгоценности, и одуряюще пахли. Раздался шорох. Справа от меня кто-то сдавленно пискнул. Я еще не решила, пойти посмотреть, что там, или уверить себя, что какие-то бродяги (а, может, наоборот, аристократы, откуда мне знать их вкусы?) занимаются любовью в кустах, как моя паранойка почти без участия разума запулила в них вывернутым щитом — силовой ловушкой.
Темнота под деревьями ожила, заклинание вспыхнуло, обтекло серебристым мерцанием четырех людей, которые тащили кого-то пятого (неизвестной расы, уж больно мелок), дергающегося и вырывающегося, и распалось. Двое вскинулись, ударив чем-то в ответ, не успела увидеть, чем, потому что автоматически закрылась щитом камня, а когда сняла его — их уже и след простыл. От зданий послышался шум и лязг оружия, высоко в небо взмыл ярчайший осветительный шар, ворота распахнулись, и на улицу выскочили гвардейцы — признала их не только по форме, но и по тому, как грамотно они распределились по местности и перекрыли все возможные пути отхода.
— Если вы ловите тех четырех, что тащили пятого, — сказала я им. — Поторопитесь искать следы портала или прыжкового перемещения, ибо они уже ушли.
— Не сопротивляться! — рявкнули на меня, наставив канхаг. — Руки перед собой, молчать и не шевелиться, и сегодня вас оставят в живых!
— Вы угрожаете боевому магу Империи, — рискнула возразить я. — Какие у вас основания?
— Вы обвиняетесь в покушении на убийство императора Альвальда Первого и похищении принцессы Альфлед. Еще одно слово — и до суда вы пробудете в стазе.
Я примирительно протянула руки, на меня тут же надели антимагические колодки. Ничего со мной от них не случится, а провести ночь в каменном мешке, конечно, то еще удовольствие, но лучше, чем одеревеневшей тушкой в хранилище или хладным трупом в покойницкой.
С потолка в узкой каморке не капало, но сырость стояла густая, и, конечно же, вонь. Поневоле вспомнился загон Фалль, носатый Иймен, красавица Эльма, здоровяк, не запомнила имени... младший сын древнего рода и все такое. Самое интересное — самый нормальный из этих троих, хоть и аристократ, не сосчитать в каком поколении. Спокойное чувство собственного достоинства и непоказушная тоска где-то в глубине то ли взгляда, то ли второго смысла сказанных слов. Воин по рождению и воспитанию, но абсолютно бездарный в магии — крошечный объем резерва, отсутствие способностей к манипуляции потоками. С современным оружием вроде канхагов ему физически не управиться, доступно только холодное, как стрелковое, так и ближнего боя, с механически активируемыми артефактами. То есть, в нынешних условиях даже себя не защитит. Его действительно жалко.
Болтуна Иймо — нет. Этот дурак, реальной жизни даже не нюхавший, достал абсолютно всех. Сперва менталисты радовались, что "птичка распелась", но когда эта птичка по третьему разу пошла перечислять все свои претензии к "жестокому миру", им ничего не оставалось делать, кроме как погрузить его в сон. Самое смешное, что объективно парню было не на что жаловаться: занимался любимым делом, был на хорошем счету у начальства, имел доступ к богатейшей библиотеке, даже вниманием девушек не был обделен — ну и что, что худой и сутулый, зато какие стихи знает! Но что-то не давало ему жить. Сперва Иймо отказался от мяса, потом и вовсе перестал есть животную пищу. Это еще понятно, совесть не выдержала груза вины за погубленные жизни незачатых гшилок (потому что оплодотворенные яйца этой птицы есть невозможно, они тут же приобретают специфический запах), но когда парень заявил матери: "А ведь репе тоже больно, когда ее тушат!", бзик перешел в активную фазу. В последние недели перед впадением в кому парень жил исключительно на ягодах слачи, тщательно выбирая и высеивая на огороде ее семена. Где рассаживать столько неплодоносящей дички — вопрос, но его подобные мелочи не волновали. В фантазиях он обрел мир, где никто никого не ест, ибо все "питаются светом".
Эльма просто любила сказки. Не только слушала и читала запоем, но даже сочиняла сама, представляя все в лицах и красках. И стать бы ей писателем "народных книг", как в Империи называют тоненькие тетрадки на дешевой бумаге, издаваемые большим тиражом на деньги государства, с крупным шрифтом и возвышенными историями, но этого же ей было мало! Она хотела во всем этом жить. Фантазии дали ей такую возможность.
Три кривых судьбы — по причине врожденной инвалидности, интеллигентских заморочек или бабьей глупости, а выход один, простой и манящий — страна фантазия, в которой все, как ты хочешь. Что-то мне это напоминает. Не меня ли саму? Правда, попав в "страну своих грез", я, в отличие от этих ребят, нашла не исполнение желаний, а очередную кучу проблем, разве что тут они хотя бы теоретически разрешимы. Выходит, я — тоже беглец от реальности. Паршивой и короткой реальности моей прошлой жизни. Ну, а если бы я не "сбежала", прожила ее до логического конца — чем бы оно было лучше? Пара лет мучительного угасания на препаратах, окончательно испорченная сестре жизнь... нет, я правильно поступила, сбежав. Вопрос — не в страну ли фантазию, и он никогда не будет мной разрешен. На любое "да" найдется "нет", и на любое "нет" — "да".
Погрузившись в мысли, не сразу заметила, как под дверью возникла полоска света, расширилась, и в дверной проем, пригнувшись, заглянул Дерек.
— Выходи, капрал Хюльда. Стоит от тебя отвернуться, как ты в очередную историю вляпаешься. Все обвинения сняты, если хочешь, капитан гвардии принесет свои извинения.
— С чего мне такая честь? — отлепляюсь от стены и делаю шаг к выходу, чувствуя, что коленки не желают сгибаться и вообще задубела я окончательно и бесповоротно.
— С того, что ты одна знаешь организатора похищения.
— Откуда подобные выводы?
— Когда начался переполох, та знакомая, о которой мы говорили, возникла на месте пропавшей принцессы и крикнула: "Выпьем за Хюльду!", после чего допила принцессин кубок до дна, кинула об пол, рассмеялась и бесследно исчезла. Похоже, она действительно из мелких божеств, поскольку с замковой системой охранных заклятий ни живой, ни дух даже в парк пробраться не мог, не говоря уж о парадной зале.
— Скажи, а не могла ли она оказаться в числе приглашенных?
— Если умеет изменять свою суть, то да. Но тогда все равно остается вопрос с ее исчезновением. Портал из резиденции открыть невозможно, это проверяли не раз, да и то, что похитители его открыли именно выйдя за последний периметр, подтверждает мою правоту.
— Тогда действительно остается поверить в божественность этой твари. И ждать, чего она с нас потребует за Альфлед.
— Может, выйдешь с ней на контакт, спросишь?
— Ничего обещать не буду, тем более что колодки ты с меня пока что не снял.
— А что, нужно? — Дерек лукаво улыбнулся.
— Ну, если не хочешь, чтобы тут повторилась история Тенистого Лога.
— Все-все, — напоказ поднял руки шеф. — Сейчас сниму. Только прошу, оставайся там, куда тебя отведут. Для всех, кроме меня и императора, подозрения с тебя не сняты, надеюсь, это ослабит бдительность похитителей, и они допустят какую-либо оплошность. Кроме того, в этом гадюшнике для тебя самое безопасное место — тюрьма. Хорошая такая одиночная камера, для знати, со всеми удобствами...
Ну, вот, не успела вернуться домой, как опять посадили. Может, это я за земное везение так отдуваюсь? Конечно, эти три комнаты: кабинет с книжными шкафами до потолка и конторкой из какого-то экзотического дерева, спальня с траходромом и целая зала вместо ванной комнаты, с водопадиком, бассейном и живыми растениями, потрясли мое воображение, особенно когда я представила, как высокопоставленный заключенный ворочается на этой кровати, ища под боком служаночку... но заменить возможность пойти куда хочешь и делать то, что считаешь нужным, кучкой барахла? Абсолютно неравноценный обмен! Кроме того, отсутствие свежей информации вызывает у меня жесткий дискомфорт.
— А телевизор? — спрашиваю.
— Что?!
— Ничего, — отвечаю. — Забыл самое популярное развлечение на Земле?
— А, ты об этом... Вообще, если поклянешься не разглашать ход расследования, разрешу допускать к тебе друзей.
— В любом количестве, в любое время дня и ночи.
— Не более четырех одновременно, не дольше, чем на восемь часов, только не в ночное время.
