Пилихин, командир еще одного экипажа из Первой Десятки, тоже был здесь, неподалеку, верстах в пятидесяти. И вовсе это не было ни совпадением, ни случайностью. Байдуков вызвал его, после чего они обменялись десятком условных, тарабарских фраз, договорившись о согласованной атаке. К сожалению, никак не выходило прикончить авианосец вместе с эскортом, так, чтобы тихо, и не спугнуть остальную крупную рыбу, но и оставлять невредимым это чудище было, конечно, недопустимо. Пока база не начала работать стабильно, такая вот штука, улучив момент, могла бы натворить бед. Наконец, он принял решение, бывшее, по его признанию одним из самых трудных в его жизни.

— Слушай. — Проговорил он сдавленным голосом. — Мы. Одну. В палубу наискосок, в передний лифт. Ты, одной, — промахнешься. Разрешаю положить впритирку с бортом. Но не в борт! Мы сегодня не за авианосцами охотимся...

Капитан Свиридов, коллега и вполне достойный конкурент Мусинского из Пилихинского экипажа, на другой день потребовал с него выпивку за моральный ущерб, и без спора ее получил.

Бомба угодила туда, куда ее направляли, разнесла самолетоподъемник, оборвала змеящиеся на палубе шланги бензопроводов, вызвав огненный вихрь, разнесла вдребезги находящиеся поблизости самолеты, вызвала детонацию бомб, и разорвала полетную палубу так, что тридцатиметровой длины прямоугольный клок ее встал дыбом и изогнулся назад. Практически все, находившиеся на палубе, были убиты или сметены за борт. Несколько тонн превращенного в раскаленный прах металла силой взрыва вогнало на ангарную палубу, уничтожив все живое. Пожар там возник отдельно, но два очага слились воедино практически мгновенно. От того, что вторая попала не в борт, а рядом, метрах в трех, было не намного легче. Разрушенная гидравлическим ударом обшивка дала обильную течь и значительные затопления.

Нагадив, бомбардировщики ушли на недоступное наблюдению расстояние, затерявшись среди себе подобных: японцам вовсе ни к чему было знать, сколько на самом деле бомб помещается в машинах Туполева. Последний взгляд на покинутое место боя.

Картина была как раз то, что надо: гарантия длительной и крайне тяжелой борьбы за живучесть при полном отсутствии гарантий успеха. Руки чесались, все инстинкты морского летчика требовали утопить, но утонувший корабль — утонул, и на том конец, а с бедствующим авианосцем родное командование будет вынуждено возиться, отвлекая силы от боя, привязывая корабли к определенной точке морской глади. Что никаких взлетно-посадочных операций не то, что в ближайшие полчаса, но и в ближайшие полгода он осуществлять не будет, было видно невооруженным взглядом.

Тем временем, появляясь со всех сторон и на ходу формируя боевой порядок, в море выползал флот Метрополии. Чудовищное, апокалиптическое зрелище, заставлявшее сжиматься сердце даже у самых стойких. Основные силы Императорского флота были там, на юго-востоке, но и того, что оставалось, оказалось более, чем достаточно.

Если Ракову не изменял глаз, тут было, как минимум, три линейных корабля. Линкоры или линейные крейсера, — он, понятно, отличить не мог: при всем его опыте, именно такого опыта он все-таки не имел.

А авианосцы, чтоб вот так, в рабочей обстановке, видел вообще первый раз в жизни. Два легких, и один — не разбери — какой. Вот говорили ему, что у японцев не больно-то разберешь: с виду ближе к легкому, а внутри шесть десятков самолетов, — оказалось, правда. Над ними уже ходят, прикрывая, штук шесть истребителей, и видно намерение насытить ими воздух до полной. Ни к чему бы оно.

Не менее четырех тяжелых крейсеров и два, похоже, легких.

И чертова уйма эсминцев, как бы ни полных два десятка.

Все это — пасет целое стадо транспортников, довольно разнокалиберных, но числом не менее полусотни.

Если он не ошибается, то все надводные силы фашистов, сколько их было, ЭТО — съело бы без натуги.

— Всем привет, — раздался в наушниках хриплый, но бодрый голос Байдукова, собираемся на исходные, согласно схеме, доклад, — и атака, все разом. Распределение целей...

Вторая дивизия, все двенадцать машин, исключительно "тэшки", собрались несколько компактнее, на какие-то секунды уравняли скорость, — и сорвались в пологое падение боевого захода. Задачей пилота в нем было выбрать такую дугу, чтобы идущий корабль находился в ее фокусе все время, необходимое оператору для наведения. По два оператора на машину.

Первый заход, двадцать четыре бомбы, семнадцать прямых попаданий, пять "впритирку" с бортами целей, две — вовсе не в ту степь. Как минимум, — по одному прямому во все намеченные корабли. Мусинский попал оба раза, в авианосец, который побольше, по своему обыкновению — в палубу. Экипажу Пилихина доверили тот линкор, который показался покрупнее, и Свиридов, по сю пору обозленный на прошлый приказ, продемонстрировал высший класс: обе бомбы, пролетев очень низко параллельно поверхности воды, угодили в корму линкора, одна чуть после другой, в двух и в четырех метрах над поверхностью. Громадный корабль полностью и безнадежно потерял ход и управляемость, начав грузно оседать на корму.

Когда 2-я дивизия вышла из атаки, восстановив текучий рисунок исходной позиции, боеспособного флота на всей обширной акватории больше не было. Один из кораблей, обозначенный в качестве "легкого крейсера", — взорвался, и скрывшее его облако дыма уже начал сносить на юг ветер. Второй — быстро ложился на борт, его корпус оказался полностью разрушенным. Остальные пока держались на плаву. Иные — потеряв ход, иные — с сильным креном, но буквально на всех атакованных судах разгорались обширные пожары.

Вторая дивизия, разобравшись с результатами первой атаки, сама под изрядным впечатлением от этих результатов, чуть помедлив, начала вторую: на транспортные суда. Заранее было решено, что тут следует обойтись одним попаданием на судно. За две атаки задуманное было выполнено.

Эсминцы оказались самой трудной целью, зато, получив прямое попадание, тонули с гарантией, и спасшихся в таких случаях не было.

Остаток бомб экипажи потратили на те суда, которые не показывали желания тонуть. После этого доблестная 2-я дивизия отправилась в Гензин, оставив после себя бесчисленные дымы, обломки и тонущие суда.

Катастрофа произошла настолько стремительно, оказалась настолько полной, что производила впечатление какой-то ненастоящей. Кошмарного сна, от которого следует побыстрее проснуться. На плаву остались все три линкора, из них два — полностью без хода и надежды восстановить его в ближайшие месяцы. Не пошел ко дну один тяжелый крейсер, тоже оставшийся без хода. При взгляде на него не верилось, что эта металлическая развалина вообще подлежит восстановлению. И еще уцелели, не получив ни малейших повреждений, два миноносца.

Несколько машин дивизии, уничтожившей флот, получили незначительные или умеренные повреждения от огня тяжелых зенитных орудий, причем сам по себе факт этот выяснился только по возвращении, на земле. На исторически короткий миг, до появления у какой-то из третьих стран тяжелых реактивных истребителей и управляемых зенитных ракет, вооруженные управляемыми бомбами стратегические бомбардировщики Советов стали абсолютным оружием в противостоянии с любым флотом. За какие-то полчаса они рассчитались за Цусиму сполна, и как бы ни с лихвой. О новой попытке, разумеется, не могло идти и речи: никакого самурайского духа не хватит на повторное сеппуку.

"После того, как я погубил флот, — отстраненно подумал Одзава, — мне остается погубить базовую авиацию, и мою миссию можно будет считать выполненной, а жизнь удавшейся во всей полноте. Все равно в ней не будет более ярких достижений." И, пока подробности случившегося не дошли до Токио, а там — не наделали глупостей, отдал приказ о массированном ударе базовой авиации по авиабазе в Пусане.

Сначала Семен Яковлевич Шубаров поминал тихим, ласковым словом излишне правильные действия "дальнобойщиков": с обеденными перерывами, суки, работают, а кто разведку будет вести? Он?! И — втиснулся на штурманское место новенького "Пе — 2С", дабы поглядеть что и как своим, хозяйским взглядом. Потому что патруль, конечно, патрулем... Хозяйский взгляд привычно отмечал признаки активности на берегу и в море, видимость, ветер, — дымы служили надежным показателем, — качество маскировки при взгляде сверху, и прочее. Потом, взяв бинокль, еще раз всмотрелся в восточную часть горизонта. "Ё!!!" потрясенно сказал майор, добавил к междометию "... !!!", "... !!!", "... !!!" и "... !!!" — после чего, наконец, грязно выругался, вызвав неодобрительный взгляд пилота. Такой чертовой уймы вражеских самолетов в одном месте он, кажется, не видел никогда. Даже под Винницей в июне месяце. Там они были как-то распределены между отдельными участками гигантского фронта и не производили такого впечатления.

Он насчитал четыре относительно компактных группы, распределенных по по фронту и глубине. Впрочем, слово "компактный" тут носит сугубо условный характер: это были совершенно грандиозные стаи, как бы ни целые воздушные армии. Самая крупная, — или казавшаяся такой из-за более близкого расстояния, — шла прямо, в лоб, по проторенному маршруту над дымами догорающих авианосцев и горящих линкоров, и ее одной должно было хватить на то, чтобы связать боем все наличные истребители. У остальных, получается, будут развязаны руки. Радист, не дожидаясь приказа, уже устанавливал связь с командованием объединенной истребительной авиагруппы, и немедленно передал все, что майор имел сообщить начальству. Благо, оно как раз и ждало чего-нибудь подобного, а экипажи находились около машин постоянно. Если вообще не в кабинах. Медлить и вправду не следовало, следовало уносить ноги.

Перехват поршневых бомбардировщиков "бесами" выглядел довольно своеобразно и мало походил на бой поршневых машин между собой. Как правило, это была атака с нижней полусферы, на вертикальном маневре с динамическим торможением. Непростой прием, но его успели освоить и довести. Практически же, со стороны, за ударом уследить оказалось практически невозможно. Как за кончиком хлещущего бича: миг, — и реактивный истребитель проскакивает дальше, со снижением, сменяемым "горкой", а распоротый бомбардировщик сыплется вниз, чаще — по частям, или взрывается в воздухе, хлестнув обломками по всем, кто окажется рядом. Разворот, после того, как скорость погашена широким виражом или уходом на высоту. Удар с верхней полусферы, на манер хищной птицы, — и еще один сбитый. Беда в том, что боеприпасов к мощному оружию реактивных машин и хватало-то на два захода. Край — на три. Весь бой длится меньше двух минут, и "лавочкины" вынуждены на полной скорости уходить восвояси. К спешной посадке, спешному пополнению боеприпасами, спешной, и очень еще непростой процедуре взлета. Тем временем японская армада, медленно перестраиваясь, затягивая страшные раны, как живое тело, восстанавливает строй и продолжает движение. И, похоже, не успеть.

Откуда-то набравшаяся полная сотня "як"-ов со всей яростью наваливается на измотанный, расстроенный коротким, страшным боем строй японцев, и — ломает его. В скоротечных схватках "собачьей свалки" слетанные пары советских истребителей буквально вырезают врага, добившись невозможного: недобитки поворачивают назад ища спасения в бегстве, но попадают на "линию отсечения". В этот момент следует сообщение о том, что с северо-востока подходит новая большая группа вражеских самолетов, и понесшая потери, истратившая половину боекомплекта группа поворачивается к новому врагу.

Последние японские самолеты, полностью истратив боеприпасы, на неприкосновенном запасе горючего ушли на восток. На земле догорали три "ТРАН"-а и более двух десятков реактивных "ла", горело одно из хранилищ горючего, мастерские, еще какие-то аэродромные строения. Позиции зенитчиков смотрятся, как лунный пейзаж. Помимо этого весь аэродром и его окрестности были завалены разбитыми вдребезги самолетами обеих сторон, хотя японские явно превалировали.

"Длинная" полоса получила три бетонобойных бомбы, "короткая", — только одну: горизонтальные бомбардировщики, несшие их, плохо выживали в суровых реалиях нынешнего дня. Его (дня) герои — зенитчики, потеряли процентов сорок орудий вместе с личным составом, но боеспособность сохранили. Когда то, что осталось от "первой сотни" "Як — 3С", на полной скорости, но организованно вышло из боя, пропав без следа, как будто кануло в воду. Когда группа непосредственной обороны базы, тридцать машин, частью легли в землю, а частью вынуждены были приземляться под атаками неприятеля. Когда реактивные машины, все-таки успели приземлиться, принять боекомплект, взлететь, снова нанести японцам страшные потери и снова начать садиться, остались только они. Спасая товарищей, базу и себя, грешных, они выдали все, что смогли. Их огонь был страшен. Дистанционные гранаты 130-мм "универсалок" разбивали строй, секли атакующие машины осколками, при удачном попадании разнося их вдребезги, автоматические 37-мм зенитки, с небольшой примесью 40-мм "бофорсов", управляемые из единого центра, практически полностью уничтожили пикирующие бомбардировщики, прорвавшиеся к базе. Все-таки прорвавшиеся. Главной, и наиболее неприятной неожиданностью было то, что "зеро", которым не уделили надлежащего внимания, как выяснилось, тоже несли бомбы. И вполне эффективно ими пользовались. Бой закончился, когда, снова появившись словно из-под земли, с трех сторон подошли новые большие группы советских истребителей. За время сражения они успели накопиться на своих, пока что никому не известных аэродромах. Полностью восстановить, и даже увеличить свою численность.

— Это была ошибка, — Кожедуб сморщился, как от зубной боли, — тут "бесам" было совершенно нечего делать. Привязаны к бетонке и плотный бой могут вести минуту-полторы, не больше. Здесь "яковлевы" практичнее, их и надо было посылать, толку было б больше, а потерь — меньше.

— Растешь, — одобрил Савицкий молодого комполка, — думать приучаешься. Сам, а не по уставу. Хотя ты и всегда был парнем умственным, за что и получал на орехи. Только, полагаю, в данном случае ты ошибаешься. Сколько твои орлы сделали вылетов? Не помнишь? Так я тебе скажу. Два, а некоторые аж три. И каждый раз рубили самураев, что твою капусту. Твой и Речмедина полки обошлись им в полнокровный авиакорпус. И, что ни говори, почти тридцать боеспособно. Ну, или завтра будет. А боевых потерь так и вообще всего нечего.

— А толку? Товарищ генерал армии, не могут сбить в воздухе, зато потом жгут на земле, — так какая разница?

— Вот это да. Ты личного состава сколько потерял? А? Двоих? А если б в бою? На нормальных машинах на десять сбитых машин — пять-шесть пилотов, а на твоих "бесах"? Никак не меньше девяти, а если правду, то все десять. Ты не расклеивайся, ты на ус мотай, и выводы делай. Нас немцы в сорок первом не так учили. А при таком количестве японцев "як"-и одни тоже ничего не сделали бы. Хороша именно комбинация: вы — разбиваете, поршневые машины — зачищают.

— Все-таки не могу понять, — как это вышло? Все было нормально, шло гладко, замечательно, даже быстрее графика, и тут такая заковыка.