— Не говорите мне…
— Все случилось так, как вы и сказали, — Ксено отвернулся, поджав тонкие губы, лицо его потемнело, словно небо, вот-вот разразящееся грозой. — Пандора грезила своими исследованиями, буквально жила ими. И от вашего предупреждения она отмахнулась так же, как и от всего того, что мешало ей в своей работе. Поймите, эти слова были для неё нелепы…
Но я все же прислушался к ним и старался контролировать всё, что может помешать моей жене и привести к озвученному вами итогу. Но вчера… Я просто не смог быть рядом, мое присутствие требовалось для того, чтобы помочь… Как же глупо это звучит сейчас. Политика, выборы, Гринграсс — это все было настолько неважно, как неважно и сейчас, однако лишь теперь я вижу это.
Он ненадолго замолчал, уставившись в окно, а я просто терпеливо ждал продолжения рассказа, зная его итог. Это было всё равно что перечитывать книгу или пересматривать фильм, зная до последней запятой или смены кадров, где и когда наступит печальный конец. История всё равно раскрывается тебе по-новому, не так, как когда ты погружался в неё впервые, в попытке как можно быстрее узнать поворот сюжета.
— Когда мы оборудовали лабораторию, я снабдил её всем, чем только мог, ради безопасности Пандоры. В нее не мог проникнуть никто, кроме меня и моей жены. Но Луна… Она так похожа на маму, — лицо Ксенофилиуса осветилось вдруг, когда он начал рассказывать про дочь. — Желание докопаться до истины, любознательность. Презрение к преградам. Пандора просто не могла не показать ей свои исследования. Я мог бы догадаться… Но вот, когда я должен был быть рядом, меня там не оказалось. Бедная Луна… Она даже ещё не понимает, что сделала. Её воспоминания будто стерлись, я сказал ей, что мама заболела и сейчас в больнице…
— Так Пандора в Мунго?! — только и выдохнул я, чувствуя, как вдруг наполнились кислородом лёгкие. — Это же хорошо! Простите, я не имею в виду… В моих видениях она должна была умереть.
— Есть вещи, которые намного хуже, чем смерть, — неожиданно тяжело сказал
Лавгуд, вынуждая осечься. — Вы знаете, что Пандора дружила с Алисой Лонгботтом?
— Нет, не знал, — качнув головой, задумался я, вспоминая редкие разговоры с Фрэнком и Алисой, уже с трудом всплывающие в памяти. Впрочем, в последние годы перед падением Волдеморта у нас была практически одна тема для бесед, да и общался я, разумеется, больше с Фрэнком, чем его женой. Та небезосновательно считала меня повесой и человеком легкомысленным, да и проводила время больше в компании Лили, я в основном был с Джеймсом, Римусом и… — А они были подругами?
— Да, были, ещё со школы. Когтерван — это место, где собираются одиночки, но если ты обретаешь там друга, то обретаешь его на всю жизнь, — ещё раз немного туманно улыбнулся Лавгуд, явно вспоминая что-то, к чему мне хода не было. — Алиса часто заглядывала к нам, помогала Пандоре с экспериментами. И когда с ними случилось… то, что случилось… Пандора захотела помочь. Придумать, как вывести их из того состояния.
— Пандора занималась менталистикой? — удивленно вскинулся я, не забыв после этих слов проверить чары конфиденциальности. Надо сказать, что мысли, как помочь бывшим друзьям, посещали и мою голову, однако разум — сложная штука. Тем более — разум безумца. Нанятый Августой за огромные деньги немецкий магистр в ментальной магии еле выбрался из лабиринта их мыслей, констатировав, что скорее всего никто не сможет помочь несчастным, посоветовав окончить их бессмысленные страдания.
— Нет, разумеется нет, — ответил Лавгуд, чуть хмурясь. — Пандора скорее… исследовала первопричину этой трагедии.
— Она исследовала Круциатрус? — спросил я, немного шокированный услышанным. Мало того, что это было незаконным, так и еще очень и очень опасным делом. И то, что Пандора изучала первое непростительное, было как минимум неожиданно.
— Да, — просто кивнул Ксенофилиус, словно бы не признавался в том, что тянуло на несколько лет Азкабана. — Она пыталась понять, как именно это заклинание влияет на память, но в процессе выяснила, что оно скорее влияет на душу, и тут же начала попытки разработать контрзаклятие, чтобы повернуть эти изменения вспять. Но, на самом деле, это уже не важно. Как можно понять, эксперимент прошел неудачно, и теперь моя жена лежит в Мунго, рядом с теми, кому так старалась помочь.
— Ясно… — я не знал, что и сказать. Вряд ли ему сейчас помогут слова соболезнования. Не говоря уже о фразе «я же предупреждал». Мордред… Мне было действительно жаль эту яркую женщину. Она не заслужила это. Луна не заслужила это. Действительно, пожалуй, есть участи гораздо хуже смерти.
Мы немного помолчали. Я размышлял о том, как я мог еще повлиять на эту ситуацию. И выходило, что никак. Печально это признавать, но Пандора в конечном итоге бы провела свой эксперимент, событие находилось просто вне поля моего влияния. Даже если бы я похитил её и связал, это не принесло бы ровным счетом никакого результата, кроме возможных проблем. Она все равно сделала бы это. По крайней мере, постаралась…
И, надо сказать, что я поступил бы на её месте точно так же. Разве что постарался бы обезопасить себя как можно большими страховками. Впрочем, Ксенофилиус сам сделал это, только все приготовления мало повлияли на общий итог, и даже я, несмотря на все рассуждения о собственном «эффекте бабочки», оказался не в силах сдвинуть с рельс разогнавшийся поезд событий.
— Послушайте, лорд Блэк… Сириус, — наконец, словно бы собравшись с силами, вымолвил Ксенофилиус, не решаясь посмотреть мне в глаза. — Я знаю, что прошу вас о многом. Вы уже сделали для моей семьи больше, чем должны были. Но все же, прошу…
— Всё, что в моих силах, — ответил я, серьезно кивнув явно убитому горем мужчине. — Если вам нужна политическая, материальная или прочая поддержка — только скажите. Я не желаю, чтобы кто-то повторил судьбу Лонгботтомов. Возможно, стоит поискать других менталистов, наверняка этот случай — другой, не как с Фрэнком и Алисой, я могу…
— Мне нужен некромант, — решившись, тихим, но твердым голосом перебил меня Лавгуд, а я тут же начал навешивать на нас все чары приватности, какие только знал, тихо чертыхаясь под нос в перерывах между формулами заклинаний, в то время как Ксено, поблескивая явным и открытым безумием в глазах, продолжал свою речь. — Понимаешь, я всю ночь повторял все шаги, которые должна была сделать Пандора. Поднял все записи. Меня нельзя назвать настолько же гениальным, как её, но я точно уверен в том, что состояние Пандоры, как и Логботтомов — это результат повреждение Оумоса или Френеса, пятого и шестых начал нашей души. Возможно, даже их обоих вместе взятых….
— Постой, погоди секунду… — я пытался понять логику мыслей Ксенофилиуса, который начал оперировать теми терминами, что я знал достаточно слабо. Но вместе с тем даже я понимал, что подпускать Кассиопею к жене Лавгуда — это плохая затея. — Я понял, что по вашему мнению, долгое использование Круцио как-то влияет на душу. Но при чём здесь некромант? Наверняка есть если не менталисты, то маги душ, обратиться к которым гораздо менее затратно и сложно, чем к практикующим некромагию. И при чем здесь я?
— Не нужно меня обманывать, лорд Блэк. Даже до Гринграсса донеслись сведения о том, что Кассиопея Блэк, один из самых могущественных некромантов своего времени, вернулась в магическую Британию и выступает на вашей стороне, — тяжело посмотрел на меня Ксенофилиус, взгляд его был чёток и ясен на мгновение. — Что же до магии душ… Я повидал практически весь мир. Был во всех уголках света, в том числе — в Африке и Шумере. Единственные, кто помимо некромантов работают с магией душ — это вудуисты, ну, и демонопоклонники. И, надо понимать, что я ни за что не доверю свою жену ни одним, ни вторым, особенно пока она находится в таком состоянии. Некромантия же… Магия — это, в первую очередь, орудие в руках мага. Хоть темная, хоть светлая, хоть в розовую полоску, — он дёрнул уголком губ, словно бы короткая, желчная шутка должна была смягчить тему разговора. — Орудие, которым можно вернуть мою жену обратно… В данном случае, я не разделяю предрассудков по поводу запретности и опасности этой ветви магии…
— А стоило бы, — всё же прервал я речь явно убитого горем мужа, резко махнув ладонью. — Ты не понимаешь, о чем ты просишь. Я готов помочь всем чем угодно. Мы можем поискать специалистов в этой области магии или другой, я могу выделить людей, деньги, время. Но лечить Пандору с помощью некромантии — все равно что тушить огонь бензином! В этом случае я, к сожалению, вынужден вам отказать.
— Послушайте, лорд Блэк, — Ксенофилиус уже практически умолял меня, я видел это в его лице, я слышал это в его голосе, я чувствовал, как ломается его душа. — Я сам готов отдать все. Слышите, всё, что у меня есть, чтобы вернуть Пандору. Моя поддержка, связи — всё это ваше. Да Мерлин, я готов сам лечь на жертвенный алтарь, если это поможет её вернуть. Вы должны понять, каково это, прошу…
— Ксенофилиус, — я пытался остаться твердым, наблюдая за буквально физической мукой Лавгуда и понимая, что может сделать лич с его женой, даже находясь под клятвами. — Я прошу вас, давайте забудем этот разговор. Сейчас, пока рана свежа, вы просите то, о чем в дальнейшем сами будете жалеть. Я не могу вас винить, я сам бы поступил на вашем месте так же, хватаясь за любую возможность вернуть любимую. Но это вам не поможет. Давайте поговорим с вами несколько позже, и попробуем поискать другие варианты, хорошо?
Я начал подниматься из-за стола, стремясь закончить окончательно переставший казаться уютным и маломальски нормальным разговор.
— А я вот виню…
— Что? — обернулся я к Лавгуду, услышав его тихий голос.
— Вы сказали, что не можете меня винить, — продолжил негромко маг, всё так же глядя куда-то перед собой. — Но я виню. Себя, за то, что меня не было рядом, Пандору, за то, что она внесла Луну в пропуск барьера лаборатории. Луну — за то, что она оказалась там. Судьбу, которая позволила этому случиться. Эту тварь, Лестрейндж, которая запытала до безумства Фрэнка и Алису, для которых Пандора искала лекарства. Волдеморта, который начал все это, просто чтобы удовлетворить свои амбиции. И, конечно же, я виню вас — что не нашли нужных слов, не были достаточно тверды, чтобы уговорить нас послушать. Не должен винить, но виню.
— Я предпочел бы завершить на этом наш разговор, Ксенофилиус, — ещё больше помрачнел я, услышав такие нелепые обвинения. — Я вас понимаю, всем сердцем. Но помочь не могу. Мы встретимся с вами после суда, и попробуем вместе поискать другой, более безопасный путь. Даю вам слово, что…
— Вы говорите про заседание, на котором собираетесь оспорить решение о передаче опеки над малышом Гарри? — перебил меня Лавгуд, уперев взгляд во всё так же полную чашку кофе, никто из нас не притронулся к напиткам. — А что, если результат, который вы ожидаете, будет далеко не в вашу пользу?
— Мне не нужен ваш голос, чтобы забрать Гарри, Ксенофилиус, — мягко проговорил я, укрепляя трещащие по швам окклюментные щиты.
— Да, я знаю, — какой-то отчаянной улыбкой ухмыльнулся Лавгуд, наконец встретив мой взгляд. И он мне не понравился. Совсем не понравился. Такой взгляд обычно бывает у тех людей, которые могу совершить очень большую глупость. Ксенофилиус прямо смотрел мне в глаза, и в его зрачках, за стеклом очков, за глубиной печали яркими искрами вновь проскальзывало безумие. — Но ведь вам нужен голос Августы, не так ли? Что скажет она, если ей станет известно, что лекарство для ее сына уже находится у вас в руках, но вы не торопитесь его применить?
— Это абсурд, — тем не менее, я на мгновение представил реакцию леди Лонгботтом, и предсказать я её не мог. — Она не захочет даже слышать о том, чтобы использовать некромантию и получить всего лишь призрачный шанс на спасение сына.
— О, в этом я вас уж смею заверить, — откинулся явно отчаявшийся маг на спинку кресла. — Так же, как и в том, что я заплачу вдвое, нет, вчетверо больше золота подкупленным вами Брунгильде Стокке и Эрнесту Хоукворту, чтобы те проголосовали против этого решения. И тогда вам просто не достанет необходимых голосов.
— Горе слишком сильно по тебе ударило, Ксенофилиус, — шумно выпустив носом воздух, проговорил я, с трудом сдерживая негативные эмоции, которые начали уже жадно откликались изнутри. — Тебе не нужен такой враг, как я. Но если ты сделаешь то, что задумал, у меня не останется выбора. Сейчас я уйду, и мы поговорим тогда, когда ты придешь в себя.
Я снова начал вставать, собираясь завершить неприятный разговор, но у отчаявшегося мужчины были явно другие планы, так как он опять заговорил.
— Мне уже нечего терять, Блэк, — криво усмехнулся Лавгуд. — И видит Мерлин, я этого не хочу. Но клянусь магией, если ты откажешься и уйдешь… У тебя не будет большего врага, чем я. Я положу все свои силы, влияние, ресурсы, деньги, время — только чтобы навредить тебе. Продамся кому угодно, пойду на подлость, ложь, да даже на убийство — но отомщу тебе за свою жену. Потому, что ты можешь ей помочь. Я это знаю. Как знаю и то, что не имею права тебя просить о таком. Но прошу. Хочешь? Я отдам тебе все свои деньги, продам поместье, стану твоим вассалом, слугой, рабом, жертвой в любом из ритуалов… Но помоги ей, прошу… Lumps, Nox.
Услышав слова клятвы, я будто воочию наблюдал, как ломаются окклюментные щиты, как тьма настойчиво бьется изнутри, требуя покарать глупца, который посмел поклясться в том, что будет моим врагом.
И в то же время… И в то же время я понимал его. Не мог принять эту вину, ведь я действительно старался. Старался сохранить жизнь его жене. Но не смог.
В глазах Ксенофилиуса я вдруг увидел Лили, которая была готова отдать все, что у неё есть, вплоть до собственной жизни, чтобы защитить Гарри. В них смешалась печаль, отчаянье, безумие, страх — и робкая надежда, пробивающаяся из-под этой завесы, совсем глупая надежда на то, что всё как-нибудь но обойдется.
К сожалению, он просто не понимает, о чем просит. Для него Кассиопея — это всего лишь сильный некромант, шанс к спасению супруги. Возможно, стоило сказать ему, что тот самый некромаг, которого он так жаждет — лич… Но было уже поздно. Он принес клятву, и этим просто не оставил мне выбора.
Что ж…
— Я помогу тебе, Ксенофилиус. Постараюсь помочь, — наконец ответил я
