— Дядя Семён?... Он — не ваш отец разве? — спросил Эдуард, словно не слыша вовсе ничего более из моей пламенной тирады, но ухватив лишь нужную информацию.

— Нет. Мой отец на фронте погиб в Великую Отечественную. Семён Васильевич — второй муж мамы. Она с ним совсем немного времени живет, с конца августа...

— Понятно...— протянул Эдуард. — Вы не переживайте, что ваше бракосочетание будет столь неромантическим: очевидно, таким образом, ваш отчим реализует возможность выгодно вложить сбережения... Весьма предприимчивый провинциал, однако... А вы, Зоя, чем занимаетесь?

— Работаю. На почте! — вызывающе ответила я, но он отвёл взгляд.

— Что же, планируете перебраться в столицу и здесь штамповать конверты? — вновь на лице "избранника" возникла пренебрежительная ухмылка, такая, что мне захотелось его треснуть кадкой с фикусом. Похоже, рабочий класс Эдуард презирает, строит из себя этакого гранда Испании или дожа Венеции.

— Зачем мне в столице конверты штамповать? — я высоко задрала курносый нос. — Собираюсь устроиться дворником. Чтобы еще одну квартиру дали!

— Однако, вы зубастая! А только советским людям только одну квартиру положено иметь... Вы, Зоя, запомните: как войдём в зал регистрации, тетенька начнёт нам с вами нотацию торжественную читать наизусть, так вы постарайтесь сделать подобающее случаю лицо. Представьте на миг, что вы в меня влюблены, — чтобы окружающие вашу игру сочли естественной. Попробуете?

Перекинула я через лечи кудри, покрутила локоны зачем-то:

— Попробую, хотя и нелегко это будет...Только и вы, милостивый государь, постарайтесь ваш нигилизм на пару минут упрятать подальше, чтобы казаться нормальным человеком. От избытка критической мимики у вас ранние морщинки бегут вокруг губ...Этакие скорбные складочки, словно вы судьбой мира озабочены...

— Неужели? — удивился мой кавалер вполне натурально. — Нигилизм? С Базаровым меня еще не сравнивали: для работницы сферы связи вы неплохо образованы...

Здесь к нам приблизились Симония Яковлевна и дядя Семён.

— Ну как, Эдичка, славная девочка, верно? — с детским умилением пробормотала дама Ройзман. — А уж как по-французски говорит: заслушаешься! Прононс — прелесть! Похоже, в её семействе имеются подлинные носители языка, — такой чистой речи мне слыхивать в наших пенатах не приходилось. Будущая звезда университета, чудная девочка, и скромная какая! — Мне показалось, или впрямь Эдуард взглянул на меня с новым интересом? — А мне она сказала, тётя Сима, что работает на почте. Скромница...

Когда настала наша очередь, сердце мое выскакивало из груди, казалось, что все на меня смотрят и видят: невеста — ненастоящая! В костюме, в сапожках, без скромной девичьей фаты, — в таком виде я походила на унылую бухгалтершу, — не на невесту! Дядя Семён велел мне взять жениха за руку, подходя к столу регистрации актов гражданского состояния, — я так и сделала. Рука моя дрожала столь ощутимо, что это почувствовал и "жених": посмотрел на меня почти сочувственно, сжал мои пальцы, словно говоря, что всё быстро закончится и бояться не нужно.

Речь работницы ЗАГСа, дамы в бежевом костюме и с рыжим перманентом, звучала напыщенно и лилась, как по маслу. Еще бы: столько раз в день повторять одно и то же, тоска смертная, словно молитву читаешь... Заминочка вышла, когда она велела нам с женихом обменяться кольцами. Об этом-то никто и не подумал! Впрочем, в советское время многие молодые пары начинают семейную жизнь практически с нуля: ни квартиры, ни чётких перспектив, ни колец золотых, — всё само собой придет, если жизнь сладится...Эдуард выкрутился весьма удачно:

— Мы их еще не приобрели, знаете ли, у нас еще всё впереди...

А потом "дама в бежевом" приказала жениху поцеловать невесту: всё это произносилось для проформы, конечно, но Эдуард воспринял её слова буквально, вошёл в роль, как говорится: развернул меня к себе, — и поцеловал. Сама не заметила, как мои пальчики взлетели к нему на плечи, лицо запрокинулось вверх, и я почувствовала, как его сухие, жесткие, властные губы лениво и игриво пробежались по моим губам, словно по клавишам рояля. Мышцами губ он владел великолепно, — я пришла в восхищение, — и ответила. Эдуард, похоже, не ожидал моей реакции: его руки на моей талии сжались клещами, а губы затрепетали, готовые разомкнуться: казалось, он хотел сделать поцелуй глубже...На миг прикрыв глаза, представила: мы — король с королевой, нагие и прекрасные, любим друг друга, а отблески огня в камине освещают призрачным светом наши тела... Вспышка восторга и мгновенного упоения пронзила меня незримым светом, отчаянно захотелось передать и ему, этому еще утром незнакомому мне юноше, частицу моего ощущения полноты бытия... Его требовательный язык на мгновение коснулся моих горящих губ, — я открыла глаза и отпрянула от напрягшегося сталью тела Эдуарда. Моего мужа... Фиктивного...Он смотрел на меня, — странно...Краем уха успела услышать шёпот Симонии Яковлевны: — Сёма! Ты посмотри: до чего чудесная пара: оба высокие, красивые...Просто поэзия! — Тихого ответа отчима не расслышала...

Нас объявили мужем и женой, мы расписались в свидетельстве о заключении брака; свидетели, отчим и Симония Яковлевна, подписались. И всё закончилось. Звуков марша Мендельсона я почти не слышала: в голове шумело, звенело, в глазах темнело, ноги дрожали. Кровь бурлила от возбуждения, хотелось взлететь чайкой над волнами и дельфином нырнуть в глубину моря. Что случилось? Похоже, один случайный поцелуй , — ничего не означавший вовсе, — заставил меня взволноваться. Этот молодой человек мне...понравился. Вот в чём дело! Но это же смешно: мы у него таким путём квартиру покупаем, еще не хватало влюбиться по-кошачьи в парня, который надо мной, в первые минуты знакомства, откровенно издевался! Зойка, Зойка, сколько в тебе страсти необузданной, неукрощенной, — к каждому красавчику готова прилепиться душой и телом! Как бабулька говорит: чем красивее мужчина, тем хуже и аморальнее, безответственнее его поступки, а исключения лишь подтверждают правило! Красавцы больны вседозволенностью, женщины сами падают к ним в объятия, — вот как я сейчас... И так мне стыдно стало реакции своего тела на элементарный поцелуй... Забыть! Вычеркнуть из памяти! Этот человек — деловой партнёр, у него, наверняка, невеста есть, — или любимая, и нечего дурочке провинциальной отдаваться сладким фантазиям на тему греха и страсти...

Высоко вытянув лебединую, — или жирафью, — шею, посмотрела на Эдуарда с видом равнодушной королевы Мод. Мол, целуетесь вы, юноша, восхитительно, но мне до того дела нет. Здесь всё — игра... Из зала в фойе ЗАГСа мы так и вышли под руку, как полагается молодожёнам: Симония Яковлевна за нашими спинами все продолжала восхищаться нашей "идеальной зримой совместимостью", а отчим молчал, — ни звука в ответ романтично настроенной "педагогине".

В несколько мгновений таксист домчал всю нашу разношерстную компанию до одной из самых красивых в Москве "сталинских высоток". Оказалось, что Симония Яковлевна и Эдуард проживают в одном доме. Впрочем, поразмыслив, поняла: никакого совпадения тут нет, — наверняка, именно госпожа Ройзман и подыскала отчиму человека, остро нуждавшегося в деньгах, свободного для брака, с квартирой, "не обременённой другими насельниками, сиречь жильцами". Манера Симонии Яковлевны разговаривать забавляла донельзя: словно две эпохи смешались в речи.

Отчим сказал, что вначале он проводит Симонию Яковлевну в её квартиру, и подмигнул мне: по его заговорщической улыбке, я как-то сразу поняла, что сейчас он будет платить старой даме за посредничество, и лишние свидетели их денежных расчётов там ни к чему. Поэтому дядя Семён предложил Эдуарду показать мне, тем временем, квартиру. Эдуард, как будто это всё еще входило в правила игры, взял меня под ручку и повёл в свой подъезд. На входе, — неожиданно для меня, мы столкнулись со старой бабушкой, Эмилией Максимовной, консьержкой, как торжественно мне представил её Эдуард. Поднялись на лифте на тринадцатый этаж. Эдуард шутя спросил, не суеверна ли я? Ответила, что в детские игры не играю...

Вошли в квартиру, — я обомлела. Всё тут было на "высшем уровне": и телевизор, и холодильник, и громаднющая люстра хрустальная, блиставшая всеми цветами радуги. В огромном коридоре сверкал паркетный пол; комната имела двадцать пять квадратов и была обставлена великолепной мебелью; на кухне, размерами с хорошую комнату, бежала горячая вода и всё сияло чистотой. При виде подобного богатства, странная мысль шевельнулась во мне: зачем продавать жильё при таком уровне жизни? Не понимаю... Поневоле вырвалось:

— Где Вы теперь жить станете, Эдуард? Если потом отсюда выпишетесь?

— У бабушки. У неё — трехкомнатная квартира, комнату выделит. Нам деньги нужны!

— Зачем? — начала было я, но он не дал досказать начатую было фразу, оборвал меня:

— Надо! Очень и без отсрочек! Не задавайте лишних вопросов, мадемуазель "почтовая работница-языковой гений"...Всю нужную информацию вашему отцу, то есть отчиму...болтушка бабка Симона сообщит, а он вам всё в красках живописует, а меня увольте...Симона любит посплетничать, — одна радость у старушки, сплетни да старый кот... денег нам нужно немало и в одночасье: мне такой суммы быстро не заработать...Я, знаете ли, еще и подрабатываю, не только в аудиториях корплю...

— И кем, если не секрет? — спрашиваю. — Лектором, наверное?

— Точно! — отвечает. — Читаю лекции стенам в детском садике. По ночам. Сторожем. Ночь — в саду ночую, ночь — у бабки... Черед ночь — дежурства. Там тихо, хорошо...

— А родители?... — вновь вопрос вылетел вперед мысли.

— Отец умер, мать...Да тебе отчим всё потом расскажет в подробностях... Подожди...— взял меня за плечи и надавил слегка, — сама не заметила, как оказалась в кресле, глубоком, мягком, покрытом ворсистым покрывалом, — почти утонула. Эдуард ушёл на кухню, вернулся, прикатив крошечный передвижной столик на колесиках. На столике высилась бутылка коньяка "Васпуракан", две рюмки и конфеты "Ассорти". Извечный джентльменский набор.

— Давай выпьем. За нашу свадьбу. Или за сделку, — как хочешь...— Разлил коньяк: себе — полную рюмку, мне — половину. Сама не знаю: зачем согласилась с ним пить? Стоило бы дядю Семёна подождать...Сама не знаю, что на меня нашло. Выпили, — жарко стало. Эдуард приоткрыл форточку, заметив, что мне воздуха не хватает:

— Когда твой "старик" придёт, как думаешь? Через полчаса?

— Не знаю. Может, ты мне пока всё здесь покажешь? Ну, там, как краны в квартире открывать? — сама не заметила, когда мы с ним на "ты" перешли. Вроде бы вначале неприязнь была, и вот — уже "тыкаем"...

— Действительно, важная наука: открывать краны с холодной и горячей водой, — ухмыльнулся Эдуард. Встал с соседнего кресла, взял меня за руку, только к "кранам" не повёл: уставился, как сыч, тёмными немигающими глазами. Оказывается, разрез его глаз — продолговатый, как у сфинкса. И на горле — кадык четкий, туда-сюда ходит при дыхании, и на виске левом жилка бьется яростно...

— Знаешь, Зоя, у меня столько проблем...Столько бед разом навалилось, а еще месяц назад был я таким же, как ты, "несмышленышем": долго не взрослел, легко быть инфантильным, когда всё у тебя есть, даже работал исключительно из чувства протеста к нашей сытой жизни... Иди сюда, маленькая аферистка...Слушай, так ты откуда родом? — Из Сальска? Знаю, это в Ростовской области, — улыбнулся, так просто, и уголки губ вверх пошли, совсем как у мальчишки несерьёзного. — Бывал. Проездом. По пути на море. Вокзал у вас симпатичный, и стоянка всегда долгая, можно лимонад купить спокойно, не опасаясь, что поезд уедет, не дождавшись...

Он всё говорил, говорил, быстро, словно бы ни о чём, всё тише и тише, пока его губы не оказались у самого моего левого уха: заскользили по ушной раковине, играя и покусывая, ласкаясь котенком шаловливым, — так беспечно и нежно, что я полностью утратила самоконтроль. И вот уже мои губы распахнулись навстречу его жадным, пухлым, но неожиданно жестким и требовательным губам римского императора; злой язык проник ко мне в рот до самого нёба, почти заставив задохнуться, — я не противилась этому ласковому медлительному насилию. Ноги, с которых я так и не сняла сапоги, дрожали, тело трепетало лихорадочно, став почти чужим, так что я не могла более управлять своими реакциями. Сознавала, что поступаю неразумно, отвечая со всей страстью на поцелуи человека, которого всего час знаю, у которого — "куча проблем"...Каких? Может, он — убийца, или взломщик, или... Я открыла глаза на мгновение, и он отпустил меня ненадолго:

— Ты не притворяешься... Ты хочешь меня, Зоя! Как странно: еще час назад я не знал тебя совершенно, и подумывал даже отказаться от этой странной авантюры с продажей квартиры: у нас, знаешь ли, еще есть старая дача, большущая, чудесная, с садом, — в Подмосковье. Она очень дорого стоит, но ее продать трудно, — зима... А тут Симона подвалила с таким выгодным предложением... Я, дурак, еще раздумывал... А тут — ты! Думал, придёт какая-нибудь деревенская клуша, дочка богатого папеньки, наворовавшего денег где-нибудь на сибирских приисках или в побежденном Берлине... Девица, с которой стыдно на людях показаться...

— Так я же такая и есть! — говорю. — Деревенская клуша...Только дядя Семён — простой советский пенсионер, замечательный человек!

— Ну да, "простой"! — засмеялся Эдуард. — Откуда у него тогда столько денег? Ты, наверное, Зоя, и сама не ведаешь: откуда и сколько, ведь ты — падчерица! Да Бог с ним, с твоим отчимом: я счастлив, что тебя встретил, — ты меня от гнетущих мыслей отвлекла, за сколько времени впервые я себя живым почувствовал! Спасибо тебе!

— Ты рад, что я тебя "отвлекла"?! И только? -я попыталась собрать остатки гордости и оттолкнуть его от себя. — Поди вон! Я-то думала...

— Правильно думала: я тобой увлёкся с первого взгляда... Ты же на северную королеву из скандинавских стран похожа... Знаешь, я — бабник, женщины на меня с юности сами вешались, особенно те, кто постарше, но ты... Ты— подлинная королева, Зоя, только цены себе не знаешь... потом вспомню, скажу, какую знаменитую картину ты мне напомнила, — вылетело из головы, не искусствовед... Да не важно... Нам с тобой еще увидеться нужно, обязательно, очень нужно... Сегодня думал: отмечу скромно продажу квартиры, а завтра уже делами займусь, — так вот, давай с тобой и отметим... Кто бы мог подумать, что мне так собственная жена понравится? Фиктивная... Возьми листок: тут телефон этой квартиры, ниже— телефон бабушки, ее Верой Петровной зовут... Постарайся вечером никуда с твоими "стариками" не ходить, скажись больной, — и звони. Я ждать звонка твоего буду. Хочу видеть тебя вновь. Отчиму твоему — спасибо, что свёл нас с тобой: он, похоже, явился орудием провидения, верно? Звучит театрально, но так и есть!

— Верно! — подтвердила я, улыбнувшись: до меня дошло, что сумбурная речь моего мужа вызвана, пожалуй, физическим возбуждением. Как он еще все-таки молод, мой черноокий демон... А я его испугалась вначале... Подумаешь, лорд Байрон... — Поцелуй меня еще, Эдуард! Скоро отчим придёт... — хотела было добавить: "с твоими деньгами", но ума хватило сдержаться с неуместным замечанием.