— А вы, Гин? Вы-то как с этим живете?
Резкий вопрос, сообщивший о том, что роль молчаливой подушки для чужих эмоций подходит к логическому концу, заставил девушку вздрогнуть.
— Как живете, зная, что кроме кирпича на голову, грабителя в подъезде или удара стихии любой может встретить вот такое? Вы-то как в это влезли? Почему не предпочли неведение? Что вас тянет заниматься...этим?
"И как бы тебе ответить-то? Интересно, что в таких случаях плетут настоящие психологи? Отвечают как следует или за маневры принимаются? А то я, знаешь, могу только в дверь упрыгать — вот и все приемы..."
И правда — почему? Такой простой вопрос, а убегать от него приходится раз за разом, снова и снова обещая себе подумать после еще одного дня, еще одной ночи, еще одного дела, с которого — чем черт не шутит? — можно и вовсе не вернуться: тогда-то точно никому и ни на что не придется уже отвечать...
Почему? Почему она все еще здесь, все еще с Ониши, все еще делает то, чему успел научить ее старый Гин? Почему не исчезла после того пожара, почему не стала, даже не попыталась стать кем-то другим? Да хоть бы и дочкой рыбака с Окинавы...в конце концов, опыт работы по дому растерять было так же сложно, как опыт охоты.
В самом деле, почему? Почему она здесь, почему сидит и хлещет остывший чай по соседству с трупом твари из городских легенд?
Потому что так проще? Несомненно — когда не доходит до дела и кошмарных снов.
Потому что так надо? Кому? Много кому, спору нет — но нужно ли все это ей?
— Не...не знаю, — постаравшись изобразить максимально возможное легкомыслие — до той черты, где отвращение к самой себе становилось почти осязаемым — охотница подернула плечами. — Я не выбирала свое будущее.
"Говоришь так, словно оно у тебя было. Кому ты нужна-то? У тебя что, были какие-то успехи? Где? В физкультуре, что ли? Ну, давай, скажи — что бы ты делала? Улицы мела? Ящики грузила? Подносила бы пожрать в какой-нибудь дешевой..."
— С рождения не выбирала. А уходить, когда знаешь обо всем, бросать на произвол судьбы...
"А кто виноват? Старик? Глупо с него спрашивать. Он дал тебе все, что мог. Готовил к миру, в котором жил сам".
-...неправильно это, вот. Считайте это призванием, — Гин попыталась улыбнуться.
"Попыткой самоуспокоения. Сидеть, обо всем зная — вот как вы сидите — верная дорожка в желтый дом. А так, нате вам — мы не сидим, мы действуем, вклад посильный вносим. Иногда его, вы не поверите, и без микроскопа видно".
— А что же ваши родители?
Хотелось верить, что это была просто крошка, попавшая не в то горло. Хотелось, но, увы, никак бы не вышло — все печенье она давным-давно слопала самым бессовестным образом. Зайдясь кашлем, Гин с силой постучала по груди, дернула воротник.
— Без...без адвоката на такие вопросы не отвечаю, — выдохнула охотница. — Уж простите великодушно.
— Вы простите, — тихо кивнул эксперт. — Вечно лезу, куда не просят...
Разговор требовалось срочно переключить на что-то еще: второй раз маскировать за кашлем нежелание отвечать было бы, несомненно, уже слишком — да и напряженного молчания она бы сейчас точно не вынесла.
— А что там было в семьдесят первом? — выложила последний козырь охотница. — Я ведь слышала, вы там что-то сказали про...
— Ах, это... — Омогучи заметно приободрился, тоже, вероятно, радуясь возможности закрыть неприятную для обоих тему. — Тут такая история...
— Я вся внимание.
— Мои обязанности довольно четко очерчены — я ведь говорил, да? Но в той работе, которой я занимаюсь для Организации, уставов никто не пишет, и последние несколько дней я, помимо возни с телом, помогал Казуо ковыряться в бумагах. Эти, ну, вы знаете, "волшебные архивы", — горько усмехнувшись, Омогучи изобразил в воздухе кавычки. — Мало того, что быстро пролистать не получится — весь обчихаешься вдобавок. Нет, знай мы, что искать, было бы быстрее — так ведь не знали же! Опыт у него приличный, но навскидку ничего не вспоминается — ни имен, ни фамилий...как была эта дама загадкой, так и осталась.
— Найти, я так понимаю, что-то все же удалось.
— В этих ваших полукровках и академия наук все ноги переломает, — вздохнул мужчина. — Каждый — особенный, кто-то раньше стареет, кто-то — позже, кто-то вообще от человека в этом плане неотличим. Черт разберет, сколько лет телу, что у тебя на столе, а без того как поймешь, в каком времени копать? Плясали от слов Казуо о семидесятых, шерстили все дела. Отвечая на ваш вопрос — да, нашли кое-что.
— И что же? Я вам признаюсь — страсть как не люблю все эти "смотрите в следующей серии". Не один пульт разбила с досады...
— Меня бить не надо, меня дома ждут. И вообще, перехожу к сути. Мать-одиночка, трое детей. Работала уборщицей — на дому, в офисе...дома постоянные ссоры, муж поколачивал...картина, в общем, довольно простая. Когда осталась одна...ну, поначалу ей маниакально-депрессивный поставили, отчасти даже подходило...то срывалась на детях, то просила их себя прикончить. Когда кому-то из учителей надоело видеть следы побоев, доложили куда следует...так, если короче, то уже в первый визит без драки не обошлось. Назначили принудительное лечение, детей на время отвезли к папаше...
— На этом, конечно, не кончилось.
— В полицейских архивах вообще мало сказок со счастливым концом. Пару месяцев после выписки она продержалась, а дальше все понеслось под откос. Первым зарезала младшенького, во сне — ему было чуть больше полугода. Успела ранить среднего, старший проснулся, правда брата спасти не успел — четыре ножевых в грудь...запер мать в комнате, сам к телефону...когда полиция вскрыла дверь, лежала на полу и выла, что дикий зверь. Ножницами раскроила себе морду от уха до уха.
— Погодите...так это полукровка или нет? Она...
— По всему, что сейчас известно, выходит, что чертова кровь была. Так, капелька, — Омогучи вздохнул. — Тут полицейские архивы уступили место тем самым, "волшебным". Не знай мы, кого искать — так бы и провозились до следующей жизни...про нее ведь пара строчек всего была, да и те — знаете, какие? Что семья ее из списков выведена веке в восемнадцатом, риск полного регресса почти нулевой, потомком сильных кровей не является, ликвидация не нужна — пусть доживает дни среди мягких стеночек... — отставив в сторону пустую кружку, Шичиро поспешил продолжить. — В общем, больше у Организации ничего не было — и мы снова зарылись в людское. А вот там уже нашлось — из лечебницы она сбежала через полгода. Высадила стекло, выбила чем-то решетку и на асфальт с третьего этажа...держу пари, даже синяков толком не было. При допросе старшего сына было записано, что после своего возвращения с того, первого лечения она заимела довольно странные привычки — вырезала фигурки из бумаги и что-то постоянно бормотала. Парень решил, что лечение помогло, а угроза лишения детей ее образумила — а бумажки, ну, это же сущая мелочь по сравнению с тем, что было. Чем кончилось — уже слышали. Да, чуть не забыл...тело того, старшенького, нашли спустя полгода после ее побега. Лежал в каком-то переулке с перерезанным горлом. Так и вижу, как чья-то карьера под откос пошла...
Выбив из пачки сигарету, Омогучи потянулся за спичками.
— Риск полного регресса почти нулевой, — глухо проговорила охотница. — Однако, кто-то все же...
— Кто-то? — эксперт усмехнулся. — Скорее уж "что-то", если вам так угодно. Знаю, сейчас на нас вовсю ползет какая-то неведомая чертовщина, но мой вам совет — не ищите заговоров повсюду. Улики, уколы...иногда, чтобы кого-то сломать, достаточно глупости. Безразличия. Еще чего-нибудь из той же оперы, в которой мы все поем...
— Спасибо за чай, господин Омогучи, — поднявшись из-за стола, охотница расправила затекшие плечи. — Я, пожалуй, пойду.
— Понимаю, — кивнул Шичиро. — Дела, дела...делать себя сами, увы, они никогда не научатся. Провожать вас, наверное, не стоит?
— Не стоит, — качнула головой в ответ девушка. — Всего вам доброго.
— И вам, сколь это возможно в наше время...ах да, совсем забыл...
Она уже была у дверей. Уже взялась за холодную ручку.
-...вам знаком закон о психической гигиене?
— Что? — резко обернувшись — ботинки визгливо заскрипели по паркету — охотница встала, будто вкопанная в пол. — О чем вы?
— Людей с психическими расстройствами полагается изолировать от общества. С ними не желают общаться, не желают замечать, слышать о них...что уж говорить о том, чтобы приглашать на работу. Если на кого-то из вашей родни выпало такое горе и об этом становится известно посторонним — можете быть уверены, что очень скоро вся семья, вплоть до следующих поколений, окажется в полной пустоте. Почему? — Шичиро выпустил дым. — По той же причине, по которой мы учим своих детей переходить на другую сторону дороги, заметив нехорошего человека или просто нечто непривычное. По той же причине, по которой мы учим их терпеть, когда другие дети будут их избивать. По той же, все по той же причине, по которой никто не придет нам на помощь, когда нагрянет беда, — очередной клуб дыма, очередной бесконечно усталый вздох. — Отвернись. Не смотри. Не лезь. Не замечай. Терпи. Терпи — и оно уйдет само, как ушли в небытие все те несчастные, которых тысячами стерилизовали в больницах — и делают это по сию пору, хотя на дворе не тридцатые и мы с вами далеко не в Германии. Отвернись. Не смотри. Не выходи за черту — и, быть может, тебя пронесет. Быть может, ты сумеешь прожить жизнь, не запятнав себя позором...ведь нет ничего страшнее позора, не так ли?
Ручка двери тихо скрипнула.
-Не знаю, как там насчет чертовой крови, а вот игнорирование проблем, увы, не изжить. Я сам, что уж там, иногда мечтаю о шорах, которые против воли содрали с моих глаз, мне самому, не стыжусь того признаться, далеко не всегда хватает мужества. Одно, впрочем, я знаю точно...
Дверь тихо отворилась.
-...любая чаша когда-нибудь переполняется. Казуо говорил, что нечто грядет, нечто угрожает всем нам. Что ж, рано или поздно реальность хватает тебя за горло и заставляет взглянуть ей в лицо. Почему бы, собственно, не нас?
Шаг за порог.
— Почему бы, черт возьми, не теперь?
Холод морга остался позади. Дальше — только холод улицы.
Над расставленными в строгом порядке яствами поднимался ароматный парок. Заняв привычный столик — выбор, учитывая полное отсутствие посетителей, был более чем велик, но изменять традиции отчего-то не хотелось — Гин несколько мгновений оглядывалась по сторонам, а затем, вдохнув поглубже, решила проверить, сколь велики сегодня запасы ее терпения. Результат оказался не особо выдающимся: полминуты — и охотница, всей душой радуясь, что наблюдать за ней решительно некому, набросилась на еду с таким рвением, что прочь отшатнулся бы самый ненасытный из зверей.
Второй день тоскливого ожидания начался определенно лучше, чем его предшественник — во всяком случае, вспомнить, когда ей последний раз доводилось просыпаться позже семи, Гин вряд ли смогла бы при всем на то желании. Распахнуть глаза не от резкой телефонной трели, ввинчивающейся в голову без намека на жалость, но лишь от света, что пробивается сквозь неплотно занавешенное окошко, спокойно, без суеты, подняться на ноги, не услышав, опять же, ни телефона, ни будильника...нет, это все определенно дорогого стоило. Память о давно минувших днях не упустила случая всколыхнуться, выталкивая на поверхность несколько непрошенных эпизодов. Вот ей всего пять: задыхаясь на четвертом подходе отжиманий — по три за каждый год жизни — измученное тело валится на грубый дощатый пол. Тридцать секунд перерыва — и лучше бы ей встать, пока они не подошли к концу. Вот она каким-то чудом доживает до десяти: забеги вокруг крохотного городка, раз в три дня проходящие под безжалостным надзором черных глаз отчима, сменяются походами в горы — расстояния растут с каждой неделей, как рос год за годом город внизу, словно теленок на плечах древнего грека, превратившийся в конце концов в огромного быка. Боль в суставах не так уж страшна — особенно в сравнении с рассказами старика о тридцатикилометровых ритуальных прохождениях по горам, что в возрасте лишь чуть более старшем, чем ее, практикуют во время обучения охотники Наная: сто дней подряд, с полночи до утра и единственным минутным перерывом на молитву. В сравнении с ними старый Гин и правда делал своей воспитаннице неслыханные послабления, едва ли не целиком оставляя за бортом сложную обрядовую часть — приземленное отношение к магии, которой у нее все равно не было ни шанса коснуться по причине отсутствия Цепей, передалось охотнице в полном объеме. Других уступок, впрочем, было крайне мало: годы спустя, уже подростком, дни напролет отрабатывающим движения и удары сквозь ломоту в каждой косточке, смешанную с онемевшими предплечьями, горящей от нехватки воздуха грудью, животом, что готов был вывернуться наизнанку и едва выносимыми первыми женскими болями, о которых старик вряд ли вообще имел понятие, она пыталась представить, что бы было, добавься ко всем этим пыткам еще и необходимость заучивать мантры, молитвы и до краев наполненные кровью истории об охотниках былых времен. Пыталась, но выводила в качестве итога лишь одно — скорое и неизбежное безумие, начиная понемногу понимать, что представляют собой те, истинные, со слов отчима, охотники, которых ей ставили в пример при каждой, пусть даже самой крохотной, ошибке.
Ужасы прошлого давно остались позади, как и тот, кто их преподавал. Каждый раз, вспоминая его, она неизбежно вспоминала и тот принцип, которого всегда придерживался этот строгий, почти всегда бесстрастный, словно камень, человек: сколь суровым бы ни было обучение, отдых, пусть и краткий, занимал в нем важное место. А что еще нужно телу, как не возможность немного отдохнуть и напитаться чем-то свежим?
Как, например, сейчас...
Соревнуясь по скорости пережевывания еды с самыми запасливыми грызунами, охотница задумчиво рассматривала сонный уличный пейзаж. На голые ветви одетого лишь в корку льда дерева приземлилась синица — спустя несколько секунд к ней подсела товарка, заставив первую птичку спорхнуть чуть пониже...
— Мизукава-сан...
Наблюдая за перепрыгивающими с ветки на ветку птицами — одна из них явно желала чьего-нибудь общества — она не сразу сообразила, что ее саму кто-то только что негромко окликнул.
-...вы не против, если я подсяду?
— Чей это, в конце концов, ресторан? — улыбнулась Гин, ногой отодвигая соседний стул. — Прошу.
Сейдо Томоми, единственный и неповторимый — никто другой, в который раз пронеслась шальная мысль, так бы никогда не вырядился. Присев напротив и выложив руки на стол, хозяин "Очага" замер, явно ожидая, что разговор придется продолжить ей — а для того придется и оторваться от поглощения пищи.
— Посетителей снова негусто, я смотрю.
— Все так, все по-прежнему, — преувеличенно сокрушенно вздохнул молодой человек, поправляя рукава. — Странно видеть вас в одиночестве. У начальства дела?
— Точно так, — кивнула Гин, принявшись за порцию удона. — Но оно скоро прибудет, как же без этого? А пока не прибыло, я вот, бессовестно пользуюсь моментом, — размешивая лапшу в бульоне, продолжила охотница. — Грех пропускать лучшие обеды во всем городе.
