В Турине "на почте" сразу по приезде его ждало пространное послание от Федорчука. Расшифровав и прочитав письмо, Матвеев в первые минуты готов был орать, не выбирая выражений, на тех идиотов (хорошо известных ему), что согласились ввязаться в планируемую авантюру. Ничем иным план похищения провалившегося советского разведчика из-под носа у итальянского правосудия быть не мог.

Ну и что с того, что на имя Ольги из Москвы, а вернее — от куратора "источника Паладин" в Вене, пришёл запрос о прояснении обстоятельств ареста австрийского инженера Конрада Кёртнера? Что с того, что Москва решила проверить, а так ли уж всемогущ этот таинственный источник и, если да, нельзя ли использовать его связи на практике.

"И заодно устроить этакую проверку на вшивость... Они там в стратегические игры играют, а мы здесь вынуждены подставлять свои головы и задницы!"

Впрочем, причину согласия друзей оказать помощь советской военной разведке не только дозированным сбросом актуальной информации, но и так называемыми "активными мероприятиями", Степан понял, как только увидел небольшую пометку Виктора, сразу же за именем разведчика.

"Земля, до востребования".

Всё сразу встало на свои места. Матвеев помнил, как поразила его детское воображение в своё время игра Олега Стриженова — одного из самых любимых актёров советского кино — в этом фильме. Похоже, Витька тоже мало что забыл из своего детства. И, раз уж не удастся спасти Чапаева, то хоть здесь можно переиграть не абстрактную историю, а конкретный, известный с самого детства эпизод, — отомстить за мальчишеские слёзы и сжатые до боли кулаки.

"Избавиться от некоторых детских комплексов? Впрочем, с этим — к Олегу, он у нас мозговед..."

Несколько бессонных часов Матвеев провёл, пытаясь восстановить в памяти всё, что сохранилось от виденного в детстве фильма, но тщетно... Чудес, как известно, не бывает. Тем более, пытаться планировать опасную операцию, основываясь на детских воспоминаниях об игровом кино, да лучше уж сразу пойти и застрелиться.

"По крайней мере, это выйдет менее болезненно и значительно полезнее для сокращения числа идиотов на планете".

Пришлось задействовать все возможные контакты доставшейся ему во временное пользование "университетской сборной" — боевой группы собранной Ицковичем.

"Или Шаунбургом? Связи-то его, старые, но вполне себе крепкие, и я как руководитель исключительно на птичьих правах, с заёмным авторитетом..."

Впрочем, за авторитетом дело не стало. Чего-чего, а уважение, кстати — взаимное, возникло у Матвеева с "ребятами Олега" на третий или четвёртый день работы над планом. И это в условиях, когда встречаться им получалось не более чем на два-три часа в день. И Удо, и Яббо, и даже l'italiano vero Де Куртис быстро нашли общий язык с "геноссе Михаэлем", отдав должное его умению вовремя задавать точно сформулированные вопросы, ответы на которые фактически давали пусть не безупречный, но реальный план, способный привести их безнадёжное предприятие к успеху.

Кстати сказать, на одной из встреч — проходившей четыре дня назад в какой-то полупустой туринской траттории — после особенно жаркой дискуссии о проблемах, вставших перед группой, Степан поднял стакан красного вина и процитировал один из любимых тостов советской интеллигенции семидесятых-восьмидесятых: "За успех нашего безнадёжного предприятия". Собравшиеся смеялись до упада, насколько позволяли правила конспирации, — а они позволяли громко шуметь, много пить и вести себя непринуждённо — оценив тонкость британского юмора.

Но через неделю после приезда Матвеева в Турин, подготовка к операции получила неожиданный толчок в развитии и новое, весьма неожиданное дополнение. На тот момент уже было известно, что Кёртнера собираются этапировать в Рим на судебный процесс по железной дороге в тюремном вагоне, вместе с ещё почти десятком преступников — в основном уголовников разной степени опасности. Среди них, по данным источника в тюремной администрации Турина, должен оказаться не кто иной, как один из донов местной разновидности Onorata Societe, попавшийся карабинерам при попытке перехода границы. И эта новость так бы и осталась забавным штрихом к информационному обеспечению операции, если бы не Федорчук...

Регулярный обмен "горячими новостями" с Виктором мог считаться практически безопасным, если конечно "на хвосте" Матвеева уже не сидела итальянская контрразведка, а месье Раймона Поля не "пасли" их немецкие коллеги. Но, поскольку признаков слежки или повышенного интереса со стороны кого бы то ни было, ни к первому, ни ко второму не наблюдалось, то можно было в эту безопасность поверить, пусть и на время.

Когда Степан поведал сочтённую им курьёзом подробность о местном "крёстном отце" отправляемом по этапу вместе с объектом операции, он не думал, что она вызовет такую реакцию Федорчука.

"Как, говоришь, его зовут? Паоло Миланезе? Паша Миланский, значит... Вот что, Майкл — я тебе отправлю небольшую бандероль курьером, думаю, через три дня она у тебя будет. А пока, слушай, как говорится, сюда..."

Витька, конечно, не знал всех подробностей, но и без них поведанная история напоминала сюжет детективного романа: промотавшийся французский аристократ, его юная любовница — австрийская баронесса, мутные гешефты и уголовные делишки, переданный на сохранение перстень дона, невыполненное обещание, смерть... и посылка, переданная через семь лет. Голова кругом шла от таких раскладов. Просто Монте-Кристо какой-то, или еще где, как любит выражаться Олег.

"И как это наша Кисси всё успевает? И в уголовщину ввязаться, и покойницей побыть, тьфу-тьфу, всего несколько дней, правда... Какая интересная у людей жизнь!"

И с этого момента один из авторитетов местного преступного мира, сам о том не подозревая, стал действующим лицом в операции по спасению советского разведчика. Или даже не так: стал объектом отдельной операции — прикрытия и отвлечения... Сыграть дона "втёмную" и сделать его обязанным — такая случайность стоила того, чтобы за неё ухватиться.

"Кажется, уже близко, — подумал Матвеев, взглянув на дорожный указатель. Часы на приборной панели показывали половину двенадцатого. — Ну, ещё один рывок, и главное — ни пуха, ни пера! К чёрту!"

На заднем сиденье, проснувшись, заворочалась Фиона. Вот уже в зеркале заднего вида появилось её милое заспанное лицо в обрамлении спутанных темно-русых волос.

— Не смотри на меня, — кокетливо-жалобно сказала она — я выгляжу ужасно. Если бы не этот дорожный костюм, я была бы похожа не на путешествующую леди, а на какую-нибудь Джуди О'Грэди после ночи на сеновале. — Золотистые глаза леди Таммел постепенно наполнялись искорками, без преувеличения сводившими Степана с ума.

— Не буду, — рассмеялся Матвеев — Тем более что мне нужно смотреть на дорогу. Даже если бы я и хотел тобой любоваться — не могу. И, кстати, с добрым утром, дорогая!

— И тебя с добрым утром, — прозвучало в ответ под аккомпанемент звуков скользящей по волосам щётки. — Мы можем где-нибудь остановиться? Где есть крепкий кофе, свежие булочки и горячая вода?

— Подожди, до Мазоне осталось совсем немного. Там, как утверждает путеводитель, есть несколько неплохих тратторий и даже один ресторан с европейской кухней.

— Всё равно, лишь бы быстро, уютно и вкусно. И горячая вода! Ты мне уже обещал. — Фиона потянулась вперёд всем телом, обняла Степана за плечи сзади, и поцеловала в шею, прижавшись к спинке переднего дивана "Татры".

— Подожди любимая, — Матвеев готов был задохнуться от нахлынувшей нежности, но... Но не время сейчас, товарищ! — Нам, кажется, приказывают остановиться.

Посреди дороги, подняв руку в требовательном жесте, стоял сержант Добровольной Милиции Национальной Безопасности. На обочине, возле "Фиата" "Ардита", взяв наизготовку пистолеты-пулемёты, расположились два рядовых чернорубашечника.

Матвеев прижал "Татру" к обочине и остановился, опустив стекло водительской двери. Демонстрируя свою значимость и важность исполняемого дела, сержант приблизился к машине неспешно. Он даже немного выпятил подбородок, но с точки зрения Степана, всё равно не стал похож на Муссолини.

"Сколько раз говорил: это не театр! Южная кровь играет... Commedia dell'arte, мать твою!"

— Ваши документы, сеньор! — сержант протянул руку в открытое окно.

— Пожалуйста, вот мой паспорт... — Матвеев протянул чернорубашечнику книжечку с "двуспальным английским лёвою".

— Кто ещё с вами в машине? — шелест лениво проглядываемых страниц паспорта сопровождал слова.

— Моя жена, леди Фиона Таммел. — Сказал Степан, и услышал с заднего сиденья сдавленное "ох!".

— У неё есть документы? — сержант приблизил лицо к стеклу пассажирской двери и несколько секунд пристально смотрел на Фиону, отчего та, не смутившись, гордо выпрямила спину и ответила итальянцу таким холодным взглядом, что мог бы заморозить несколько кубических футов воздуха.

— Конечно. Предъявить? — пришло время "напрячься" и Матвееву.

"Играем-то для одного зрителя! Клоунада, блин..."

— Нет, — чернорубашечник улыбнулся и отрицательно махнул рукой. — Я мог бы пожелать вам счастливого пути, сеньор Гринвуд, но вынужден вас попросить об одолжении, — несмотря на такую прелюдию, просительных ноток в голосе сержанта так и не появилось. — Не могли бы вы подвезти одного из моих подчинённых, и ещё одного сеньора до Аренцано. Это на побережье... А то наша машина внезапно сломалась...

— Конечно, это мне не совсем по пути, но крюк не велик... Хорошо, подвезу! Только, можно ускорить этот процесс? Мне хотелось бы попасть в Геную сегодня, — Степан сделал вид, что снизошёл до просьбы чернорубашечника исключительно под давлением обстоятельств, и сопроводил свой ответ нетерпеливым жестом — "мол, давайте, быстрее, загружайтесь!"

Сержант с благодарностью кивнул и махнул рукой рядовым. Один из них открыл дверь "Фиата" и помог выйти из машины мужчине в когда-то дорогом, но весьма потёртом костюме.

Матвеев внимательно посмотрел на идущего в его сторону "товарища Этьена" и отчего-то ему в голову пришла странная мысль: "А всё-таки жаль, что он не похож на Стриженова..."

Глава 12. Катарсис

1. Алексей Николаевич Володин, он же Федор Кравцов, он же Тео, он же дон Теодоро или полковник Теодоро, конспиративная квартира ИНО НКВД, Мадрид, Испанская республика, 20 января 1937, полдень.

Возможно, это был острый приступ маниакально-депрессивного синдрома. Кравцов терпеливо примерил на себя диагноз, но остался "увиденным" недоволен.

"Дурью маюсь!"

— Давайте, Иван Константинович, еще раз со всеми подробностями, — предложил он, но, судя по выражению лица оперативника, тот уже "три раза сказал все, что мог".

Однако приказ начальника, он и есть приказ. Как там говорится? "Я начальник — ты дурак, ты начальник — я дурак..."

— Вот предполагаемый график движения, — сказал лейтенант Вересов и положил перед Кравцовым лист бумаги с тщательно прорисованными линиями дорог и поясняющими надписями. Не карта, но и не кроки. "График".

"Пусть так".

— Насколько уверенно можно утверждать, что речь идет об одних и тех же людях? — Кравцов уже видел этот "график" и на карту местности его накладывал, и вопрос, если честно, можно было сформулировать иначе: короче и не таким канцелярским языком.

— Мы... — Вересов споткнулся об это слово, поднял взгляд на Кравцова и даже чуть покраснел от смущения, — то есть я, — поправился он. — Я думаю, что это одни и те же люди, товарищ капитан государственной безопасности. Вероятность ошибки оцениваю в пятнадцать-двадцать процентов. Все-таки возможны и совпадения. Автомобили марки "Фиат" в Испании не редкость. И тип "Balilla" тоже. С другой стороны, свидетели указывают на то, что в машине едут двое мужчин, одетых в республиканскую военную форму. Вот здесь и здесь, — лейтенант указал пальцем на схеме, — и позже, здесь, их видели вне автомобиля. Армейский капитан одет по форме, во всяком случае, по мнению видевших его людей из общего ряда не выбивается. Высокий, худощавый — говорят еще крепкий, поджарый — смуглый или сильно загорелый, темноволосый. Держится уверенно. Говорит по-испански — два свидетеля слышали его речь — с каким-то акцентом. Речь культурная, так что, возможно, акцент мадридский. С ним доброволец-интернационалист в галифе, крагах и кожаной куртке. На голове необычная фуражка — по описанию похоже на "тельмановку". Блондин, кожа светлая, хотя и загорелая, высокий, широкоплечий, по-испански не говорит, но зато говорит с капитаном по-немецки. Два свидетеля. Тут и тут.

— Два мужчины, один автомобиль... — задумчиво сказал Кравцов. Ему страшно хотелось поверить в свою удачу, но он боялся спугнуть ее "каким-нибудь резким движением".

— Два мужчины, — повторил за ним Вересов. — Федор...

— Я не Федор! — резко прервал его Кравцов. — А вы не мальчишка, которого нужно учить азам. Иначе вас здесь не было бы!

— Так точно! — попытался "вытянуться" Вересов.

— А это вообще глупость, — усмехнулся, закуривая, Кравцов. — И чтобы больше по званию не обращались. Идет?

— Тогда уж, и вы не "выкайте", — насупился оперативник.

— Идет, — кивнул Кравцов. — Так что ты мне хотел сказать, когда принял Алексея Николаевича за Федора Георгиевича?

— Я хотел сказать, что все уж больно хорошо складывается: люди, маршрут, время, автомобиль... Но ни с одним свидетелем мы лично не говорили. Все только телефон да телеграф... Нет личных впечатлений, да и разговор по-испански со всеми особенностями местного говора... Высокий... Это насколько? Если по местным понятиям, так и я высокий. А если по немецким стандартам, то совсем даже среднего роста. Поджарый... Еле перевели...

— Ладно, — согласился Кравцов, — я понял твои сомнения. И двадцать процентов ты на них правильно отвел. Давай теперь посмотрим откуда и куда они идут, если это все-таки одни и те же люди.

— Идут от Пуэрто Альто, — лейтенант отошел к стене, на которой висела карта и указал место. — Не точно, разумеется, но с данными о переходе линии фронта совпадает.

— А брюнет откуда взялся? — пыхнул дымом Кравцов.

— Ищем, — развел руками Вересов. — Я закурю?

— Мы, кажется, отношения уже выяснили.

— Ну, тогда, закурю, — Вересов достал пачку местных сигарет и прикурил от никелированной зажигалки. — Темная история. С брюнетом, я имею в виду. Возьмет время выяснить. А едут они в Мадрид, я так понимаю, и еще... Что-то им там настолько сильно понадобилось, что они ни перед чем не останавливаются...

— Вот это-то как раз понятно... — Кравцов встал из-за стола и прошелся по комнате.

Если бы не карта на стене, это была обычная гостиная в квартире состоятельных испанцев. Мебель, вещи... Все — местное, испанское. А вот он, Федор Кравцов, и лейтенант Вересов — чужие.

— Думаю, что идут они без подготовки, без документов, без отработанной легенды. Отсюда и кровь. Это, понимаешь ли, экспромт, попытка взять нас "на арапа".