Бесконечное лето: Город в заливе

Колумбиец продолжал стоять. Так бывает — ударит в дерево молния, выжжет его сердцевину, обуглит корни, но могучий ствол не сдается, цепляя ветвями облака, и постепенно умирая. Пройдет неделя — листва опадет, дерево почернеет, и любой, проходя мимо, скажет: "ну все, не жилец". Но пока лесной великан еще держится, пытаясь нагнать уходящую жизнь, пытаясь выжать из последних утекающих секунд все, что можно.

Безмолвное тело рухнуло на пол, и стало очень тихо, только за закрытой по-прежнему дверью тревожно перекликались люди.

— Борис, можешь с меня слезть, — прошипела Балалайка.

— Не дождешься, — тихо ответил Сержант. Чрезвычайная ситуация обостряла все чувства. — Когда еще представится такая возможность?

— Я не собираюсь делать глупости, — женщина нахмурилась. — Нужно позвонить.

— А подождать это никак не может? — поинтересовался Сержант, напряженно прислушиваясь, что происходит на улице. Там, как и следовало ожидать, не было слышно ничего, но вестись на это не следовало. Если это был тот, о котором говорил покойный ныне Абрего, к его квалификации следовало отнестись с уважением.

— Совершенно точно — нет.

Сержант вздохнул и перекатился набок. Немного помятая Балалайка поправила задравшуюся юбку, набрала короткий мобильный номер, подождала, кусая накрашенные губы, и, когда на той стороне приняли вызов, произнесла всего два слова:

— Прекратить огонь.

* * *

— Не вижу, почему мне следует отчитываться перед вами, — холодно произнесла женщина с обожженным лицом. — Но да, он работал по моему заказу. Мне нужно было покончить с этим идиотским многовластием, этой чудовищной семибоярщиной — и я это сделала. С этого момента Роанапур находится под полным контролем "Отеля Москва".

Сержант покачал головой. События сменяли друг друга слишком быстро даже для него.

— Не могу понять, — снова влез Ружичка. Никто не стал его останавливать — надоело, да и бесполезно. — На вас ведь, дорогой товарищ Балалайка, тоже покушались, разве нет?

— Покушались, если ты помнишь, Александр, как раз на тебя, — женщина усмехнулась, трезво и холодно. — Я в тот момент была далеко, на похоронах Ченга. Идеальное прикрытие... и идеальное алиби. Вот только этот кретин Абрего чуть все не испортил. Видишь ли, стрелок не знал, чей заказ он выполняет — поэтому, увидев, что мы с колумбийцем встретились, решил убить двух зайцев сразу — реабилитироваться после той неудачи в складском районе. И у него даже чуть было не получилось.

На минуту воцарилась тишина. Люди Абрего покинули помещение, ошарашенные и задумчивые. К утру по меньшей мере половина из них дезертирует из рядов картеля.

— И что теперь? — Ружичка выглядел серьезным. Непривычно, траурно серьезным. — Не в смысле — с Роанапуром, тут все понятно, вы его подомнете, не без труда, наверное, но неизбежно. Остальные синдикаты обезглавлены, дезориентированы, и если действовать быстро — а вы наверняка так и будете действовать — будут приведены к покорности. Нет, я про другое — что делать с этим... с убийцей? Он ведь теперь в курсе, кто заказчик — а ваш план как раз и строился на том, что окружающие будут убеждены, будто стрелок охотился на всех боссов без исключения.

— О нем позаботятся, — уронила Балалайка. — И очень скоро.

Парень шумно выдохнул, саданул рукой по колену и вскочил.

— Как же меня это задолбало! — вспышка раздражения, даже гнева, была такой неожиданной, что все вздрогнули. — Чем дольше я смотрю на вас, мои дорогие друзья, тем больше мне кажется, что я тут — единственный взрослый, а всем окружающим — максимум по тринадцать лет!

Сержант от неожиданности закашлялся.

— Поясни, — тихо сказала Балалайка. Синие глаза были бесстрастны.

— На каждом шагу, куда ни повернись — кругом насилие и смерть. Все режут друг другу глотки, ни на секунду не задумываясь об альтернативе. — Ружичка замер посреди комнаты, растопырив руки, эдакий живой перебинтованный крест. — Возможно, кто-то не заметил, но я, выполнив все задания, которые вы тут так долго перечисляли, находя, доставляя, нейтрализуя и спасая, не тронул пальцем ни единого человека. Понимаете? Везде, где вы — и многие другие — начали бы садить из пулеметов, я обходился добрым словом и острой шуткой. И ситуация разрешалась! Я поступал так и знаю, что это правда: говорить и договариваться — всегда лучше, чем ручьями лить свою и чужую кровь.

— С такими способностями, как у тебя, парень, как-то неловко говорить о "добром слове и острой шутке", — хмыкнул Сержант. — Не у всех есть возможность ворочать стотонными каменными плитами и устраивать светопреставления на морях, уж извини.

— С такими способностями, как у меня, вы бы уже три раза взорвали планету, — парировал парень. — А потом еще и Солнечную систему до кучи. Ваши методы устарели еще до начала Троянской войны, обезумевшие вы милитаристы, насилие никогда не может служить приемлемым выходом! Вот вы сейчас собираетесь уничтожить собственноручно нанятого стрелка — но ведь он мастер своего дела, и сколько ваших собственных людей погибнет в ходе ликвидации? И все для того, чтобы сохранить в тайне этот план. Ах, подождите — есть одна сложность: мы ведь теперь тоже о нем знаем. Что делать, получается, нужно будет и нас тоже — того-этого? Не знаю, как это у вас выйдет, но пускай. Но есть еще Датч, старый и надежный деловой партнер, я уже не говорю про Реви, которая вас чуть ли не сестрой считает — что делать с ними?

Он перевел дух.

— Насилие неспособно решить ни одной проблемы, оно порождает лишь само себя, и эта цепь, эта бесконечная цепь все тянется и тянется, подминая под себя все больше и больше людей, пожирая целые страны и континенты, и оставляет за собой только кровь и пепел, боль и смерть... Если, конечно, не попытаться разорвать ее. Уничтожить хотя бы несколько звеньев. Вырваться из порочного круга.

— Предложи вариант, — одними губами выговорила Балалайка. Вся ее холодная ирония куда-то подевалась, лицо побелело. В голове с чудовищной скоростью мелькали и сменялись картины, которых она никогда раньше не видела, картины не из ее памяти, хотя и ей тоже было что вспомнить, но это... это было чем-то совсем иным.

Пожилой мужчина с неподвижным лицом стоит у обгоревшего автобусного остова, держа в руках измазанный чем-то вязким детский рюкзачок.

Девушка лет двадцати пяти с огромными глазами, в которых навсегда застыл страх, пригибаясь, короткими шажками отступает к погребу — дома уже нет, от дома осталась неаккуратная груда беленой глины и дранки.

Трехлетний пацаненок неуклюже бежит по берегу речки, в маленьких ручках — пляжные шлепанцы, за его спиной, в воде, вспухает пенный столб от прямого попадания артиллерийского снаряда.

Длинное щупальце маслянистого химического пламени из огнемета дотягивается до ее лица, кожа идет пузырями, потом высыхает и обугливается с неприятным потрескиванием, словно на сковородке жарится бекон.

Нет, это последнее было уже ее.

— Хорошо, — Балалайка едва протолкнула слова сквозь непослушные, сведенные судорогой мышцы. — Допустим, я тебя услышала. Укажи решение. Не надо глобальных планов, не замахивайся на вселенские проблемы. Скажи хотя бы, что делать в этом конкретном случае — как поступить с Вайтхенером?

— Да отпустить, конечно, живым и невредимым, — мгновенно откликнулся Ружичка. Он снова выглядел почти нормально. — Нет ни единого довода в пользу его смерти, это приведет лишь к новому витку насилия, а болтать он и так не станет — зачем, оно ему совершенно невыгодно. Наконец, этот вариант повышает вероятность того, что и мы тоже останемся живы, а мне такой исход почему-то крайне симпатичен.

Балалайка долго молчала — секунд сорок. Потом бесцеремонно вытащила у Сержанта рацию, перекинула тангенту и ровным тоном сказала:

— Отбой, возвращайтесь.

* * *

Тхирасак Поу сидел на лавочке неподалеку от штаб-квартиры "Отеля Москва" и злобно глядел в небо. Ожидание казалось бесконечным и утомительным, но это было лучшее, что он мог сделать, пока все не решится само собой. Он направил одного фаранг убить другого, тем самым предоставив самому себе возможность выйти из непростой ситуации, не замарав руки — что может быть лучше? Будда ласково улыбался ему с противоположной стороны улицы.

Но внутренний зверь был не согласен, он желал бы вбежать во вращающуюся стеклянную дверь, добраться до верхнего этажа с любимым автоматическим дробовиком наперевес и устроить там кровавую баню. Умом Тхирасак Поу понимал изящность и оправданность принятого решения, но подсознание жаждало насилия.

Наверное, он был плохим буддистом.

Сверху донесся выстрел, другой, третий — и звон разбитого стекла. Таец напрягся, толстое лицо застыло, то ли намереваясь растянуться в довольной улыбке, то ли сжаться в выражении гнева. Три выстрела выглядели как многообещающее начало, но оно не получило продолжения.

Так прошла еще четверть часа. Тхирасак Поу не мог поверить своим глазам — из дома напротив вышел тот самый немецкий фаранг, Вайт Хенер — живой и невредимый, с всегдашней черной сумкой в руке. Выражение его лица было неописуемо, но шаг, как и прежде, размашист и тверд. И он уходил, не бежал, не скрывался от погони, отстреливаясь и хромая — спокойно уходил. Он миновал скамейку с оцепеневшим тайцем и повернул за угол.

Ну уж нет, Тхирасак Поу не для того все это затеял, чтобы сейчас просто так отступить. Он скользнул за ним — куда и девалась медлительность и неуклюжесть — на ходу вытаскивая из-под рубахи пистолет. Если Балалайка и остальные мертвы, а так вполне могло случиться, осталось только пристрелить последнего свидетеля и воспользоваться плодами своего неторопливого, предусмотрительного разума. Он был уже в десяти шагах от неторопливо идущего Вайта Хенера, семи, трех — что ж, пора...

Затвор предательски щелкнул, и фаранг внезапно, каким-то изящным, танцевальным па, развернулся. Сумка полетела на землю, а в руках у него обнаружился блестящий длинноносый пистолет. Вытянутое глушителем дуло мрачно уставилось толстяку прямо в грудь.

Тхирасак Поу завизжал отчаянным тонким голосом, и принялся стрелять.

* * *

Глава 26, где все заканчивается, и, возможно, кое-что начинается

— Ты это предвидел, что ли? — задумчиво спросила Алиса, когда они уже ехали домой — Балалайка любезно предоставила машину. — Этот немецкий дядька, Вайтхенер, который на нас уже давно точил зубы, и жирный обиженный таец — они просто поубивали друг друга в двух шагах от нас. Сразу после того, как ты сказал, что немца нужно отпустить, и Балалайка послушалась. Как ты знал, что все так и будет? Как ты учуял?

Близилась полночь, проносившаяся мимо ночная земля была молчалива и печальна. Покинув владения непривычно тихой Балалайки, ребята распрощались с командой "Черной лагуны". Здоровенный, но — по лицу видно — уставший до чертиков Датч ничего такого не сказал, просто схватил Ружичку за плечи, несколько секунд смотрел в его отчего-то напряженное, небритое лицо, потом хлопнул по спине и рассмеялся.

— Этот парень — что-то особенное! Только по его милости можно на ровном месте вляпаться в смертельно опасную передрягу — и выпутаться из нее спустя полчаса, не получив ни царапины, да еще и с изрядной прибылью. Редкое умение, берегите его!

Бенни прощался с Мику куда эмоциональнее, он, кажется, до сих пор не осознал, как близко был к тому, чтобы не увидеть девушку по эту сторону Стикса больше никогда. Лена с Роком мялись, искоса поглядывая друг на друга, но все в конце концов обошлось хорошо — Рок набрался наглости и все-таки поцеловал девушку в щечку. Та, по своему обыкновению, покраснела как маков цвет, но поцелуй вернула, разошлись довольными, с мечтательным блеском в глазах.

Все еще недееспособную Реви Датч подхватил на руки, и она в таком виде "дала пять" всем присутствующим, пожала руку Алисе, а Ружичке — как давным-давно, пять дней назад — снова показала пальцами "викторию". Решили не обниматься — к чему обнимания среди боевых товарищей?

Славя демонстративно улыбалась всем, но жать руки, целовать и так далее не стала — Датч был этим, такое впечатление, несколько разочарован.

Машина ревела, оставляя позади высохшие асфальтовые заплаты. Роанапур, город в заливе, укладывался спать, не подозревая о решениях, которые были приняты в высоком здании "Отеля Москва". О словах, которые были произнесены и, возможно, попали на благодатную почву и пустили корни в чьих-то головах. Хотя бы так.

— Саш? — Алиса обеспокоенно прислонилась к его горячему сухому лбу. Температура... но это ерунда. И не такие трудности переживали — главное, что все живы, и все уже закончилось.

— Зло и насилие нестойки и распадаются сами по себе, как только в них пропадает необходимость, — с минуту помолчав, ответил Ружичка. Он, похоже, до сих пор витал где-то в облаках, с момента своей внезапной вспышки там, в "Отеле". — Но теперь есть надежда, что Балалайка сообразит то, что я так старательно пытался ей сказать. Она сама и была главным источником смертей и хаоса в Роанапуре — и стоит только прийти в себя и обратиться к другим средствам убеждения — город из криминальной столицы превратится в обыкновенную портовую провинцию, не слишком законную, но куда более безопасную и управляемую.

Надежда слабенькая, конечно. Но иногда это все, что у нас есть.

— Ну, а если вдруг что — мы можем ведь и повторно наведаться к ней, ведь так? — напомнила Алиса. Парень только грустно улыбнулся.

Домик бабушки Бутракхам, утопающий в темном саду, встретил их тишиной и ароматом орхидей и лотоса, смешанным с запахом давно приготовленной и как следует остывшей еды.

— Наконец-то дома! — Алиса плюхнулась на кровать, блаженно раскинув руки и ноги. В соседней комнате шумно и радостно пререкались по поводу спальных мест Мику и Лена, а Славя привычно пыталась их разнять. — Я собираюсь дрыхнуть не меньше шестнадцати часов, и горе тому, кто меня разбудит!

У Ружички что-то случилось с лицом, словно оно было ему велико, и никак не подходило, обвисало.

— Алис, девчонки, — сказал он внезапно чужим голосом. — Подойдите, пожалуйста, сюда, у нас с вами еще несколько дел, которые нужно закончить.

— Очередная страшная тайна из "Совенка", — хмыкнула Алиса, усаживаясь на кровати. — Ладно, давай уже, а то хочется прикрыть глаза минут так на шестьсот.

Девушки заняли свои места. Ружичка вытер губы тыльной стороной ладони.

— Я ведь, когда три дня назад возвращался сюда после второго нашего успешного задания — помните, с учебной гранатой... а, не помните, я же там один был... словом, когда вы тут устроили вечеринку с Датчем, Реви и прочими — я же тогда с получки купил вам всем подарки. Но вручить их прямо в тот же день не получилось, наутро мы рванули на катер искать сокровища, а потом снова как-то все завертелось — так они тут и пролежали. В общем, похоже, нужное время настало только сейчас.

Он пошарил под кроватью и вытащил не особенно и большой мешок. Пошарил внутри вслепую.

— Брал, честно скажу, не сильно заморачиваясь, руководствовался сугубо рабоче-крестьянской смекалкой и мощным принципом "нравится". Хотя, если подумать, определенный смысл они с тех пор приобрели — безо всякого моего участия, правда.