— Мы были так осторожны, чтобы не выдать себя, — сказал Тиндуф, печально качая головой. — И это сводит на нет всю нашу хорошую работу. Не можем ли мы подождать еще немного с Проз?
— Каждая секунда, когда Адрана связана с этим черепом, говорит против нее, — сказала Фура. — Я бы сейчас включила радиоречь без объяснения причин, но чувствую, что многим обязана вам. — Она уже стояла у пульта, поднеся коммуникатор к губам. — Я буду краткой и уменьшу мощность до минимума, на который только буду способна, чтобы они вообще не смогли нас обнаружить.
— Я был бы разочарован, если бы вы не подумали о своей сестре, — сказал Эддралдер.
— Это значит, что я получила ваше одобрение, не так ли?
— Если бы это был только я, то вы бы согласились, и от всего сердца. Пока моя дочь находится на моем попечении, я категорически не одобряю вас. Не потому, что мне не нравится Адрана, — из вас двоих, я думаю, она нравится мне больше, — а потому, что это решение подвергает опасности Меррикс, а она — все, что у меня есть.
Меррикс повернулась к отцу. — Тогда не обращай на меня внимания, отец. Если я должна быть твоим оправданием за то, что ты бросил Адрану и других людей на том корабле, я скорее отрекусь от тебя. Я видела слишком много жестокости и трусости в своей жизни, чтобы пережить еще один подобный случай.
— Даже когда она отчитывает вас, — сказала Фура, улыбаясь Эддралдеру, — все равно дает вам повод гордиться собой. Вы хорошо ее воспитали.
Она нажала на кнопку включения радиоречи, прочистила горло. — Мистер Кэйзарей говорит, что товар поврежден и продолжать его использование опасно. Он верит, что его сообщение будет получено и на него незамедлительно отреагируют все заинтересованные стороны, включая мистера Калла.
Фура отняла коммуникатор от губ, но не сразу положила его обратно на пульт.
— Что это было? — спросил Эддралдер.
— Я не могла использовать имя Адраны или название этого корабля, — сказала он, — не тогда, когда нас могли подслушивать все без исключения. Калл — это имя, которое Лагганвор использовал, когда работал под прикрытием, и он узнает его, если никто другой не узнает. — Фура изменила настройки сигнала, чтобы выбрать канал ближнего действия. — Проз? Теперь ты можешь войти. Я окликнула "Веселую кобылу" по радиоречи.
Раздался треск, затем ответ. — Ты уверена, девочка, что они тебя услышали?
Фура покраснела, вспомнив резкие слова, которые она произнесла в адрес Прозор перед тем, как ей выйти наружу. В ответе Прозор она не услышала и намека на обиду, и эта легкая готовность простить заставила ее смириться и устыдиться своего характера. — Думаю, что это вероятно, но не могу знать наверняка. Уровень сигнала был настолько низким, насколько я могла установить, и они не будут настолько глупы, чтобы подтвердить получение.
— Тогда, если не возражаешь, я продолжу отправку еще на несколько минут.
— Все в порядке, — согласилась Фура, понимая, что спорить было бесполезно. — Но не дольше. Проз, я хотела сказать...
— Занята, девочка, оставь на потом.
Фура повесила коммуникатор.
Меррикс дотронулась до руки отца, словно желая заверить его, что ее чувства к нему так же крепки, как и до их появления. — Это было правильно, — сказала она. Затем с необычным самообладанием обвела взглядом взволнованное маленькое собрание. — Все только что изменилось для нас, и все же кажется, что ничего не изменилось. Как будто этот сигнал радиоречи вообще никогда не раздавался.
— Так и было, — сказала Фура. — И боюсь, мы узнаем, что это значит, скорее раньше, чем позже.
Она чувствовала себя спокойнее, чем когда-либо за последнее время. Зуд в ее глазах исчез; искры и завитки глоуи временно отступили под кожу, словно полки золотых солдат отступили за какую-то линию обороны, готовясь к следующему наступлению. Она понимала, что это всего лишь временное прекращение огня, горькое перемирие, которое вскоре станет недолговечным. Она и глоуи заключили сделку, и ни один из них не получил явного преимущества. Ей разрешили подать сигнал Адране, но ценой за это стали дозы мефрозина.
Решетка динамика затрещала. — Это Серт, — раздался голос, глухой и пронзительный, как будто она говорила через трубы какого-то огромного органа. — Дульные вспышки, за кормой, и их много. Я подумала, тебе стоило бы знать.
19
Там было холодно, и это был такой холод, который прижимался к телу, как компаньон. Адрана подтянула колени к груди, скрестив руки на плечах, словно хотела прижать к себе последний лучик тепла.
Она помнила, что была где-то в другом месте — в каком-то месте, где был яркий золотой свет, и мальчик, который, казалось, знал ее имя, — но не помнила, что произошло после этого места, или как она здесь оказалась, или как долго она была в этом месте, за исключением того, что прошли часы, а может быть, и много часов.
Ее окружение было легко оценить. Это была каменная камера, что-то вроде темницы, с изогнутыми стенами без окон, образующими купол над ней. Двери не было, и единственным входом в купол было небольшое отверстие прямо над ней, на вершине купола. Должно быть, она уже рассматривала его раньше, предположила она, но снова осмотрела с каким-то слабым, угасающим интересом, просто на случай, если упустила какую-то слабость или особенность, которые могли бы намекнуть на выход из этого замкнутого пространства. Однако дыра была слишком узкой, чтобы пролезть через нее, даже если бы она нашла способ добраться до нее, и это было только начало узкого прохода, который уходил все выше и выше в мрачную полутьму. Свет, просачивающийся сквозь эту шахту, каким бы слабым он ни был, был единственным, что она могла видеть.
Возможно, именно холод привел ее в сознание после того, как она так долго просидела на полу. Он проник сквозь ее одежду и кожу и теперь был глубоко в костях, готовясь к длительному пребыванию там. Она вздрогнула и пошевелилась — и почувствовала под бедрами шершавый край.
Она на чем-то сидела. Подвинулась, чтобы рассмотреть это, заглянув между своих обтянутых юбкой ног и ботинок. Должно быть, это все время было там, прямо под ней. Дверь в полу: деревянный люк, край которого слегка выступал над истертыми каменными плитами, из которых состоял пол. Очевидно, именно так она и оказалась в камере, если только кто-то не позаботился о том, чтобы убрать камни из стены, а затем снова сложить их, как только она оказалась внутри.
Она встала, понимая, что лучше стоять, чем прижиматься к холодному полу, и наклонилась, упершись руками в колени, чтобы получше рассмотреть люк. На нем не было ни замка, ни ручки; она не могла ничем воспользоваться, чтобы поднять крышку и посмотреть, что под ней. Может быть, ее втолкнули в эту камеру, а дверь заперли снизу? Она ничего не помнила.
Она присела на корточки, почти прижав колени к камню, и вдвинула пальцы в узкий шов между люком и окружающим полом. Щель была крошечной, но достаточной, чтобы просунуть в нее кончики пальцев и немного приподнять. Ногти хрустнули. Она все равно продолжила, кряхтя, прилагая все больше и больше усилий. Ногти были неважны.
Люк поддался. Ей удалось поднять его на петлях примерно на ширину пальца, а затем он пошел легче, заскрипев при его подъеме почти до вертикального положения. Она была немного удивлена, что люк вообще открылся. Сначала думала, что стоит попробовать открыть люк рычагом, но была почти уверена, что он будет заперт снизу.
В камере было холодно, но еще более пронизывающим холодом веяло из черной дыры в полу. Свет из дыры в потолке совсем не проникал в темноту. Она надеялась увидеть лестницу, ведущую вниз... надеялась что-нибудь увидеть... но, несмотря на всю информацию, которую могли собрать ее глаза, под ней с таким же успехом могла быть бесконечная черная пустота. Внезапно она почувствовала гораздо меньше уверенности в том, что открыть люк было разумным поступком. И теперь, когда она задумалась над этим вопросом, то поняла, что сидела на нем, совершенно определенно сидела на нем, как будто держать этот люк закрытым было намного важнее, чем открыть его.
Склонившись над черной пустотой, она начала закрывать люк. Однако сделать это оказалось труднее, чем открывать. Ей пришлось сильно надавить на него, используя всю свою массу в качестве рычага, но даже тогда он закрывался медленно, с каким-то злым, преднамеренным нежеланием. Ее сердце бешено колотилось. Ей действительно нужно было закрыть его и заставить себя снова сесть на него. В этой пустоте было что-то такое, о чем она забыла, но что теперь возвращалось в ее сознание. Что-то такое же темное, холодное и затхлое, как само пустое пространство, но это было нечто, движущееся, голодное, и оно ощупью тянулось вверх, к прямоугольному источнику света, которым она его теперь снабдила, тянулось и тянулось...
Неровный яркий свет ударил ей в глаза. Что-то происходило с каменной стеной! В одной ее части зигзагообразный луч света пробивался между зазорами, где камни соединялись друг с другом. Камни расшатывались, свет расширялся. Два или три камня полностью освободились и упали на пол. Она все еще пыталась полностью закрыть крышку люка. Та наклонилась примерно на тридцать градусов, но она могла видеть слишком большую часть черной пустоты под собой. Теперь целая секция стены обрушилась, выбитые камни катились по полу, некоторые из них протискивались в щель между люком и дырой. Она отшатнулась, раздумывая, повернуться ли ей к свету или к темноте, когда из дыры вывалился камень, и у нее возникло ощущение какой-то отчетливой, организованной формы — структуры в темноте, — которая очень близко подошла к поверхности и раскрыла какую-то длинную, сочлененную часть себя.
Теперь исчезла целая секция стены. Она зажмурилась от света и подняла руку, чтобы прикрыть глаза. Через осыпающийся порог переступила фигура с каким-то острым инструментом в руках. В этой фигуре было что-то любопытное, отклонение от ожидаемой формы, незавершенность там, где должны были быть ноги...
Хриплый голос, далекий и приглушенный, позвал ее по имени.
— Капитан Несс!
Из дыры в полу высунулась суставчатая конечность, покрытая черной шерстью и заканчивающаяся единственным когтем цвета эбенового дерева. Фигура у осыпающейся стены настойчиво поманила ее к себе. Затем что-то острое вонзилось ей в кожу головы, оторвав нейронную корону, и она поняла, где находится и что произошло.
Каюта с костями. Она все еще была в каюте с костями.
Ласлинг открыл дверь снаружи и на всякий случай прихватил с собой топор. Теперь он оттеснил Адрану в сторону — ласково, заботливо, но решительно — и обрушил топор на маленький череп, превратив его в облако серо-коричневых осколков, в сердцевине которых все еще мерцали искорки.
Облако костей рассеялось. Мерцающие искорки гасли одна за другой, пока ничего не осталось.
Лагганвор поддерживал ее голову, пока Ласлинг подносил кружку к ее губам. Вуга стоял перед ней, скрестив руки на груди, наблюдая за ней с благоразумной осторожностью, как будто допускал, что она может вернуться к тому безумному состоянию, в котором была, когда с нее сняли нейронную корону.
— Клянусь, я бы открыл эту дверь в условленное время, что бы ни случилось, — говорил Ласлинг. — Что-то внутри меня подсказывало, что все это неправильно. Но потом Фура позвала нас по радиоречи...
Голове Адраны потребовалось немало времени, чтобы избавиться от ощущения присутствия этой камеры с каменными стенами и ужасной пустотой под полом. Теперь она была вне каюты с костями, вернулась на корабль — вернулась в настоящий момент, — но у нее было тошнотворное предчувствие, что стоит ей только ослабить бдительность, как ее снова засосет в эту холодную, залитую серым светом тюрьму.
— Фура говорила по радиоречи? — спросила она, выпив еще воды, потому что у нее очень пересохло во рту и горле, что было необъяснимо, учитывая, как мало времени на самом деле прошло.
— Она говорила намеками, — сказал Лагганвор. — Но намерение было достаточно ясным. В этом черепе было что-то, чего мы не должны были знать. Что-то с ним было не так — "испорченный товар".
— Как только они пронюхали о нашем намерении использовать его, — сказал Ласлинг, почесывая пальцем обломок зуба, — Разер, должно быть, подал сигнал тревоги. Он единственный, кто, вероятно, что-то знает об этом черепе.
— С мальчиком действительно что-то случилось, — сказал Вуга, обменявшись настороженным взглядом со своим старым коллегой. У него были тяжелые веки, один глаз заплыл и слезился. — Какие-то странные дела, о которых я слышал вполуха, были связаны с черепом. Но это были всего лишь слухи.
— Если бы вы знали... — начала Адрана. — Или хотя бы подозревали...
Вуга с отвращением посмотрел на нее. — Ну, конечно, я знал. Я просто подумал, что лучше оставить такие важные вещи при себе. В конце концов, не мешало бы немного исправить ситуацию.
— Он не знал, — твердо сказал Ласлинг. Он фыркнул, как человек, прочищающий нос, и ущипнул себя за кончик носа, как будто там было больно. — Возможно, Вуге наплевать на то, что его любит хоть одна душа в Сообществе. Но он честен и справедлив, и если говорит, что не связывает историю Разера с этим черепом, то ему можно поверить на слово. Правда в том, что никто из нас ничего не знал об этом мальчике, и никто из нас не знал, что на "Веселой кобыле" был еще один череп.
— Я склонен в это верить, — сказал Лагганвор так, словно был ее личным советчиком, нашептывающим на ушко мудрые советы. — Капитаны часто знают о себе гораздо больше, чем остальная команда. О существовании этого черепа и его возможностях не должен был знать никто, кроме Уэрранвелла и мальчика. — Он осторожно кашлянул. — И могу ли я предположить, что взаимные обвинения сейчас несколько излишни? Череп исчез. Мы прислушались к предупреждению.
— Я все еще хочу поговорить с Фурой, — сказала Адрана. — У нас есть телеграф. Если она отправила это сообщение, то будет ждать ответа. Я знаю, что прошло много часов...
Лагганвор коснулся царапины на щеке, какой-то свежей раны, из которой все еще сочилась кровь. — Прошло не так много времени, как вы думаете. Вы были без сознания какое-то время, но это были минуты, а не часы.
— Нет, — сказала она. — Прошло несколько часов. Я была в той камере... в этом холодном месте с каменными стенами. Я была там очень, очень долго. — Она посмотрела на их лица.
— Я... сопротивлялась, не так ли? Всякий раз, когда вы пытались меня вытащить?
Ласлинг потрогал свой нос. Вуга потер глаз. Лагганвор приложил палец к царапине.
Никто ничего не сказал.
— А... Фура? — спросила она, опасаясь ответа, который могла получить. — Что помешает мне послать ей телеграмму?
— Ничего особенного, — ответил Лагганвор. — За исключением того, что у Фуры и ее команды есть другие, более важные дела, требующие внимания.
— Что вы имеете в виду?
— Она пожертвовала своей невидимостью, чтобы предупредить нас о черепе, — сказал Ласлинг. — Значит, Инцер Сталлис точно знает, куда стрелять.
Адрана наблюдала за битвой c мучительной тошнотой и головной болью, которая ощущалась так, словно тупая сторона топора медленно вонзалась в ее череп, раскалывая кости и мозг. Она была в смотровой, рядом с ней был Лагганвор. Их глаза были прикованы к телескопам с большим увеличением, направленным на небольшой, почти беззвездный участок космоса. Они смотрели в сторону от Сообщества, на приблизительный набор координат, где, как ожидалось, должна была находиться "Мстительница".
