Шедан, маг льда

А тут...

В моей голове промелькнула ужасная картина: дом, охваченный пламенем, стены, которые вот-вот рухнут, и сквозь этот ад пробивается фигура, облаченная в сияющий, морозный доспех. Но что окажется более прочным, что будет более сильным: мой ледяной доспех, гибельное пламя пожара, деревянные перекрытия или... моя сила воли? Решусь ли я? Вступлю ли в эту схватку, даже если шансы на победу кажутся ничтожными? Смогу ли я? Смогу ли я сохранить хладнокровие, когда вокруг бушует пламя? Выйдет у меня то, что сейчас кажется практически невозможным?

Получится ли? Не знаю. Но я не могу стоять и разрешить огню поглотить тут все без остатка. Я не могу просто стоять и смотреть, как это безумие разрушает то, что когда-то было домом. Мои руки, привыкшие к простым пассам колдовства, теперь должны будут встретиться с жаром. Мой разум, привыкший к разнообразным расчетам, должен будет найти путь сквозь дым и хаос.

Просто пойти и сделать, ведь там умирают люди. Не ради славы, не ради почестей, и ни ради своей репутации, а ради спасения жизней. Пойти без размышления, лишь ради шанса спасти.

— Хорошо, я пойду, — согласился я, делая решительный шаг вперед.

В моей голове уже складывался образ: белая мгла, сплетающеюся в прочную броню, морозный воздух, окутывающий тело, и ощущение незыблемой прохлады, которое будет отталкивать жар. Я верил, что мой доспех будет не только защищать от действия огня, но и давать мне силы, чтобы преодолеть страх и отчаяние, которые наверняка охватили тех, кто оказался в ловушке.

Но все так же рука десятника вернула меня на место.

— Господин Шедан — я имел в виду себя, а не вас, — прозвучал его голос.

— Себя? — ошарашено переспросил я его, не веря своим ушам.

— Да. Если вы наколдуете его на меня, то с ним я смогу войти в этот дом и, находясь в безопасности, смогу найти и вытащить местных погорельцев.

В этот момент я понял, что рядом со мной стоит не просто воин, а человек, готовый рискнуть своей жизнью ради спасения других. Его просьба была не о личной выгоде, а о возможности выполнить долг, который казался мне невыполнимым.

— Я...

Десятник ждал. Его взгляд был полон решимости, но в глубине глаз читалась и тревога. Он знал, что огонь — это непредсказуемая сила, и даже самый совершенный доспех может иметь свои пределы. Но он также знал, что без попытки шансов нет.

— Нет. Я решил — мы пойдем вдвоем, — твердо сказал ему я, откинув свои сомнения.

— Но вы командир нашего форта. Вы не должны рисковать собой, — заявил он чуть дрогнувшим от волнения голосом.

— А я и не рискую... если мы будем вдвоем, — отозвался я подбадривающим тоном. — Ведь вдвоем мы осмотрим дом в два раза быстрей. А еще я смогу там наложить целых два заклинания — на спасенных людей, если мы их найдем, или на нас двоих, чтобы наши поиски продолжались дольше, — родилась мысль в мозгу. — Так что с тобой, вдвоем, мы почти не рискуем.

— Спасибо, — прозвучало в ответ взволнованно-приглушенно.

Но на разговоры больше времени не было.

— Ларра-луара-тура!

Белый туман облегает меня.

— Ларра-луара-тура!

Белая мгла обволакивает Трезора.

— Вперед!

Две белые фигуры устремляются в жадный огонь.

*

Утро встретило нас не ласковым солнцем, а серым, угрюмым небосводом, словно оплакивающим случившееся. Мелкий, противный дождик сеял свою печаль на пепелище, а в воздухе висел едкий запах гари, смешанный с горечью утраты. Повсюду виднелись потеки сажи, словно слезы, стекающие по обугленным стенам. Но, несмотря на эту мрачную картину, в сердце теплилась искра надежды. Самое главное — все были живы. Тилль, Маричка и их маленький ребенок.

Их дом, еще вчера наполненный смехом и теплом, сгорел почти дотла. Лишь обугленные балки напоминали о былом уюте. Но благодаря нам с Трезором, его хозяева уцелели. Сейчас они лежали в доме старого мага Дормидонта, укрытые теплыми одеялами, а он, склонившись над ними, отпаивал целебными зельями и мазал ожоги успокаивающими мазями.

Дормидонт, с его морщинистым лицом и проницательным взглядом, снова казался воплощением мудрости и спокойствия. Он быстро на тщательно осмотрел принесенных в его дом погорельцев, осторожно прощупал пульс, заглянул в полузакрытые глаза, послушал их сбивчивое дыхание, и наконец, произнес, словно вынося приговор:

— Жить будут. — Его голос был тихим, но твердым. — Благодаря вам — будут.

В этих словах звучала не только твердое утверждение, но и благодарность. Я почувствовал, как тепло разливается по груди, несмотря на холодное утро. Мы сделали все, что могли, и у нас все получилось.

Затем старый маг, не теряя времени, занялся обхаживанием больных, колдуя над ними, словно над хрупкими цветами. А меня попросил сделать несколько целебных зелий — так, на всякий случай, вдруг у него что-нибудь кончится. Я не возражал. В такие моменты нельзя сидеть, сложа руки. Тем более, что у Дормидонта имелся запасной набор для алхимиков, а мне для создания простых целебных зелий требовалась только вода. Самая обычная колодезная вода, и много ледяной магии.

Я вышел во двор, где ошивался, не выдержавший вида больных, Трезор. Десятник переживал не меньше старика Дормидонта — он тоже чувствовал боль утраты, слышал стоны мечущегося в бреду Тилля, видел страх в глазах едва живой Марички, слышал испуганный плач ребенка, так и не понявшего, какая беда висела над ним этой ночью. В качестве успокоения я потрепал его по плечу и передал слова Дормидонта. Только после этого мой товарищ хоть немного успокоился.

Над колодцем висела легкая дымка. Я опустил ведро, и холодная, кристально чистая вода плеснулась на дно. В этот момент я почувствовал, как магия наполняет меня, словно ледяной ветер, пронизывающий до костей. Я закрыл глаза и представил себе, как эта вода, превращенная в целебный эликсир, исцеляет раны, успокаивает боль, возвращает к жизни. Будут жить. Они будут жить. Еще немного усилий, и все будет хорошо. Пусть не так хорошо, как раньше, но все же хорошо.

К полудню Дормидонт сказал мне, что он сделал все что мог, и теперь он точно уверен, что все будет хорошо. Услышав это, Трезор облегченно кивнул и отпросился проверить оставшихся в харчевне солдат. Я согласился.

А вот меня Дормидонт попросил остаться.

Как только мы уселись в уже знакомые мне кресла, старый маг поставил передо мной небольшой кувшинчик и две маленьких, я бы даже сказал неприлично маленьких кружки без ручек. Старик открыл кувшин и плеснул в обе емкости, и мягким жестом пригласил меня взять одну. Я кивнул, принимая предложение, протянул руку туда и обратно и выпил. Вначале я ощутил на языке легкое покалывание, а затем по телу разлилась приятная слабость со сладким привкусом абрикоса. Она не была утомляющей, скорее расслабляющей, снимающей любое напряжение, которое могло накопиться за день. И к этой слабости примешивался сладкий, нежный привкус абрикоса, такой натуральный и насыщенный, что казалось, будто я только что откусил спелый, сочный плод, сорванный прямо с ветки.

— Ну, что скажешь? — спросил у меня старый маг.

— Хороша, — улыбнулся я в ответ, чувствуя, как тепло и расслабление проникают в каждую частичку моего тела.

— Моя настойка, особая, — ухмыльнулся Дормидонт, его глаза блестели озорным огоньком. В его улыбке читалось удовлетворение от того, что его творение пришлось мне по вкусу. — Таких абрикосов тут не найдешь. Они особые, привезенные издалека. И настойка из них получается не абы-какая.

— Согласен, — блаженно улыбнулся я, отдаваясь окутывающей меня всепроникающей легкости.

Вдоволь насладившись приятными чувствами, старик откинулся в кресле и, скрестив руки на небольшом животе, многозначительно уставился на меня. Я сразу понял, что впереди нас ждет разговор.

— Шедан, сегодня ночью вы и ваши люди оказали нашей деревне неоценимую услугу, — сказал он. Его голос был мягким, а тон — исполненным доброжелательности. Слова его текли легко и приятно, даря такое же тепло, как глоток свежезаваренной медовухи.

— Да ладно, — отмахнулся я, все еще прибывая в приятной волшебной истоме.

— Не стоит. Не преуменьшайте ваших заслуг, — продолжил он куда более твёрдым тоном. — Вы пасли жизни. Три жизни, если быть точным. Три жизни наших односельчан. А это многого стоит.

Уразумев, что наобум отвечать не выйдет, я нашел в себе силы, чтобы взять себя в руки.

— Да это так, как-то само собой получилось, — ответил я ему несколько неопределённо. -Как-то непродуманно и сумбурно, — с неохотой признался я. — Если бы мы... Если бы я постарался, если бы приложил больше сил и смекалки, то, может быть...

— И тем не менее, — не согласился старый хозяин дома. — Это утро не в пример другим серо и печально. Но в нем есть и надежда. Надежда на то, что Тилль, Маричка и их ребенок смогут оправиться от этой трагедии, а мы, их соседи, сможем помочь им построить новую жизнь, пусть и на пепелище старой. Ведь самое главное — они живы. И это самое ценное, что у них осталось. И мы сделаем все, чтобы это сохранить. А без вас и без твоей ледяной магии, — он пытливо взглянул на меня, — это было бы невозможно.

Я кивнул — если посмотреть так, то, что ж, не буду спорить.

— Как я и сказал, ты сделал большое дело, — продолжил говорить Дормидонт. — А за любое большое дело положена награда.

При слове о награде я почти протрезвел.

— Нет-нет-нет. — Я отчаянно замахал руками, как будто Дормидонт прямо сейчас протягивал мне какие-то деньги. — Я сделал это не ради денег. Я сделал это задарма, ради спасения жизней.

Все верно. Я помню свои метания, словно это было пару мгновений назад. И я снова готов повторить — я сделал это не ради какой-то известности, не ради признания, славы или высокого статуса. Я сделал так потому, что хотел спасти жизни.

— До сих пор я помогал вашей деревне лишь потому, что хотел повысить свою репутацию в глазах у вашего старосты. Но это были первые два задания. Это же дело... Его я совершил просто так, и не хочу награды, — уверенно заявил я ему.

Старик Дормидонт понимающе закивал.

— На счет нашего старосты ты можешь не беспокоиться — первых двух дел хватит тебе с головой, — заверил он меня предельно уверенным тоном. — Слизни это да, мелочь. Мелочь, хоть и неприятная. Подземный же Овцекрад... Монстр, который находился настолько близко от нас, и которого никто не мог до сих пор одолеть... Такую помощь просто никак нельзя игнорировать, и, чтобы не думал наш староста о тебе до этого, поверь — он пересмотрит свое отношение, когда обо всем узнает.

— Уверен? — спросил я его.

— Уверен. Уверен так же сильно, как в том, что лучше этой наливки в деревне ничего нет.

Мы весело расхохотались, и старик плеснул нам еще.

— А за спасенье семьи награда тебе все-таки полагается, — вернулся Дормидонт к оставленному разговору.

— Но я не за деньги, — снова начал я отрицать.

— Ты — не за деньги, — согласился старик. — Но награду тебе все же дать полагается. Таковы правила и таков обычай. Может, возьмешь не деньгами, а чем-то иным, другим?

Мой взгляд сразу же упал на набор алхимика.

— Я тут подумываю начать производство целебных зелий в форте, — признался я ему. — И твой набор для зелий очень бы мне помог.

— Хорошо, хорошо. — Маг сразу же закивал явно довольный таким поворотом дела. — Но просто так эту вещь я дать тебе не могу — для таких подарков нужно разрешение старосты. Попроси у него этот набор вместо награды — думаю, он даст тебе его с превеликой радостью.

Услышав об этом, я удовлетворенно расслабился — хотя одно из своих двух желаний я выполнить тут смогу.

— И вот еще что. — Дормидонт немного напрягся, а вместе с ним непроизвольно напрягся и я. — Если ты уже свыкся с идеей награды, то, как ты смотришь на то, чтобы выполнить задание для меня?

— Задание? — я ожидал услышать что-то большее. Но если речь идет о еще одном задании...

— Да, задание, — серьезно повторил Дормидонт.

— Но ведь я уже и так выполнял для вас задания, — ответил я ему несколько растерянным голосом. — К чему нагонять на это такую важность?

И, правда — зачем? Я этого не понимал.

— Потому что те задания, что раньше ты выполнял, это были скорее просьбы, нежели задания, — ответил маг, чуть смутившись. — И ты их выполнял ради своих целей, пусть и благородных. Это же задание... Это что ни на есть именно задание. Не ради репутации для Лотара — ты ее и так заслужил. А ради нашей деревни. И — за хорошую плату. Ну, что ты скажешь, Шедан? Возьмёшься ли ты за него?

Задание. Мое первое настоящее задание, да? Я призадумался. Раньше я действовал по своим собственным правилам. Теперь же мне предлагали действовать по чужой указке, пусть и ради благой цели. Но разве цель не оправдывает средства? Разве мой пост командира форта важнее благополучия целой деревни?

Маг молчал, ожидая моего ответа. В его глазах плескалось нечто большее, чем просто надежда. Там была тревога, даже мольба. Его слова эхом отдавались в моей голове: "Задание... Именно задание". До этого момента я действительно не задумывался о разнице. Помощь нуждающимся, защита слабых, искоренение зла — все это я делал по велению сердца, по зову совести. Это были мои личные крестовые походы, мои собственные битвы, в которых наградой служило чувство выполненного долга и, возможно, благодарность спасенных.

Я вспомнил его слова: "Не ради репутации для Лотара — ты ее и так заслужил". Он знал меня. Знал, что я не ищу славы и признания. Он обращался к моей ответственности, к моему чувству долга перед теми, кто нуждался в моей защите.

Вздохнув, я посмотрел магу прямо в глаза. В них больше не было смущения, только ожидание. Я почувствовал, как тяжесть задания ложится на мои плечи. Это было не просто приключение, не просто возможность проявить себя. Это была ответственность, бремя, которое я должен был нести ради тех, кто верил в меня.

— Хорошо, я возьмусь, — заявил я, чувствуя, как в голосе появляется стальная решимость. — Но ты вначале скажи, что мне предстоит сделать?

Вздох Дормидонта был полон такой усталости, что я мгновенно почувствовал, как на меня давит вся тяжесть его прожитых лет. Сколько же ему на самом деле? На вид — очень много, но сколько именно, я мог только догадываться. И, зуб даю — не все его годы были сок да мед.

— Я даже не знаю, что тебе сказать. — Мое одобрение почему-то не принесло магу желанного облегчения, — тут все очень сложно. Расскажу, как смогу.

Маг поерзал в кресле, устраиваясь поудобней для длинного разговора. Его голос, низкий и бархатистый, словно старинный свиток, развернулся в тишине комнаты, унося меня в прошлое, в мир, где красота могла стать проклятием, а родительская любовь — причиной изоляции.

— Лет с полсотни назад, когда я только женился, у одного из наших старших мастеров, у главного мастера-оружейника, родилась дочь. Обычное дело, ничего особенного, — начал он, разводя руки в стороны. — Только вот с каждым годом его дочь росла, словно бы на дрожжах, и хорошела просто-таки день ото дня. Вначале на нее стали засматриваться все наши мальчишки, потом юноши. А затем, к нашему стыду, на нее стали обращать взгляд и взрослые мужчины. Стыдоба, да и только. Но их сложно винить — в свои тринадцать девушка выглядела, словно сочный персик, готовый вот-вот сорваться с тяжелой ветки и упасть в заботливо подставленные руки.