Горячее лето 42-го

Владимиров слушал молча, потом посмотрел на меня внимательно, и тяжело вздохнув, задумчиво произнес:

— Ну да, ну да... Война... Она, брат, много чего, в нашей жизни, нарушила...

Мой вопрос вывел командира из задумчивого состояния:

— Товарищ старший лейтенант! Разрешите, пока суть да дело, я Ивана Ивановича разыщу? Мы с ним утром сталкивались уже, так что в лицо я его точно узнаю. Надо бы с ним побеседовать обстоятельно — может, видел или слышал чего-нибудь, важное, для нас.

— Да. Расспросить его не мешало бы. И, между прочим, предупредить, чтобы не болтал лишнего. Это надо же! Какую историю выдумал про парашютистов! Хотя, я считаю, что этот сержант, Мельников, от себя, тоже, порядочно добавил...

— Вот они, родимые! — послышался знакомый голос и, обернувшись, мы увидели приближающегося Зиновьева, с сапогами в руках. — Не родился на земле еще тот человек, которому удастся меня вокруг пальца обвести!

Михаил произнес это уверенно и поставил перед нами две пары запыленных, но с виду, довольно еще новых сапог.

— Ну, что же. Проверим наши догадки? — спросил Владимиров. — Андрей! Дай-ка мне свой нож, на минутку!

Я протянул свой нож старшему лейтенанту и он, немедленно принялся за дело. Сноровисто взрезав изнутри подкладку всех сапог по очереди, мы убедились, что наши предположения, о наличии тайника в голенищах, не оправдались. Не было там ничегошеньки. Абсолютно пусто. Но, как говорится: отрицательный результат, тоже результат. По крайней мере, теперь мы были уверены, что здесь, нами ничего не упущено и можно, спокойно продолжать поиски дальше. Поэтому, времени зря терять не стали.

— Выдвигаемся! — скомандовал Владимиров.

Костя уже был на ногах и с огромным интересом наблюдал за нашими манипуляциями с обувью.

— А что с ними теперь делать? — спросил я, указав на сапоги шпионов.

— Не таскать же их нам с собой, — ответил находчивый Зиновьев. — Сдадим медикам под расписку, на хранение и все дела. Так ведь, товарищ старший лейтенант?

— Наверное, мы так и поступим, — отозвался наш командир. — А пока, пойдемте, осмотрим еще двоих. Думаю, с их обувью, для очистки совести, придется проделать тоже самое. Необходимо убедиться, что ничего важного мы не пропустили. Возможность наличия тайника в их сапогах, отвергать не стоит, пока не убедимся в обратном.

Владимиров вернул мне нож, и мы двинулись в сторону палаток, стремясь закончить с этим 'дохлым делом' как можно быстрее.

Сдается мне, что ничего интересного сегодня больше не произойдет. Хотя, как знать — ведь еще не вечер.... С другой стороны — старший лейтенант сделает свою работу, затем, нас, скорее всего, отпустят в свою часть. А Владимиров потом, на досуге, в какой-нибудь землянке или уже в штабе армии, сядет и напишет подробный рапорт. Мол, все что нужно осмотрели, ничего важного не обнаружили, личности и местонахождение разыскиваемых установить не представляется возможным и т.д. и т.п.. Дальнейшие розыскные мероприятия, наверное, будут уже происходить без нас.

Мне было непонятно одно: почему до сих пор нас не опросили по поводу внешности и особых примет шпионов, с которыми нам довелось столкнуться практически нос к носу. Скорее всего, нас еще должны были побеспокоить насчет составления словесных портретов подозреваемых. Я, допустим, очень хорошо запомнил в лицо и 'лейтенанта НКВД', и зловещая ухмылка 'сержанта', раненого мной из зиновьевского нагана, крепко засела в моей памяти. Ничего не могу сказать насчет Шмакова, он видел трех человек практически в сумерках, и сможет ли он описать оставшихся двоих, одного искать уже не надо, сейчас мы как раз идем на него смотреть, (так как он немного неживой), это вопрос к самому Шмакову. А вот, когда в армейских тылах, по нашим описаниям начнутся активные розыски, вот тогда начнется самое интересное — чересчур бдительные товарищи станут задерживать всех подозрительных лиц, мало-мальски подходящих под составленные нами описания. Мдя.... И когда некоторые из этих подозрительных лиц, станут оказывать сопротивление, при попытке их задержать, да еще, не дай Бог, вооруженное, вот тогда будет совсем не до смеха. Вероятно, нас еще не один раз побеспокоят, по поводу опознания задержанных. Так что, мороки еще будет много, с этими шпионами. Будь они не ладны!

Размышляя таким вот образом, я на 'автомате' топал вслед за Зиновьевым и старшим лейтенантом. Замыкал, наш маленький отряд, Костя Шумков.

В медсанбате, между тем, царило необычайное оживление. Личный состав занимался обустройством на новом месте и пока не начались активные боевые действия дивизии, санбатовцы старались хорошенько подготовиться к тому моменту, когда работы по профилю, у них будет, хоть отбавляй. Не верилось, что буквально завтра, в это же самое время, все здесь будет выглядеть совсем по-другому. Стоны раненых, смертельно уставшие врачи, часами не выходящие из операционных, сбившиеся с ног и не чувствующие рук, санитарки и медсестры. Завтра, в это время, война разделит, ныне еще живых, с руками и ногами, не желающих даже думать о смерти солдат 124-й, 278-й, 304-й стрелковых дивизий и многих других подразделений, участвующих в завтрашнем наступлении, на живых, легкораненых, тяжелораненых и тех, кому будет уже все равно, где лежать. В степи ли, обжигаемой горячим донским солнцем, глядя остекленевшими глазами в чистое, голубое небо, или вон, в той рощице, куда будут сносить тела тех, кто не дождется своей очереди к хирургу, кто дождется, и умрет уже на операционном столе, или через день или два после операции. Все это будет завтра, а пока....

А пока, мы были 'приятно' удивлены, когда подойдя к часовому, охранявшему два тела, накрытые какой-то дерюжкой, увидели две пары голых пяток, торчавших из-под этой самой дерюжки.

— Этого нам только не хватало! — возмущенно воскликнул Михаил. — И тут, та же самая история!

Часовой, скинув с плеча винтовку, с примкнутым штыком, наставил ее на нас и небрежно пробасил:

— Стой! Куда прешь?! Не видишь, разве, здесь посторонним ходить не положено! Давай, поворачивай назад, а не то...

— Спокойно, боец! — остановил его наш командир. — Мы вовсе не посторонние, а пришли сюда исключительно за тем, чтобы осмотреть эти два тела, которые вы охраняете. Вас должны были предупредить о том, что мы придем. Моя фамилия Владимиров, вот мои документы.

И достав из кармана удостоверение, он предъявил его часовому.

— Извините, товарищ старший лейтенант! — приставив винтовку к ноге, смущенно сказал боец. — Я ведь думал, что вы просто так, любопытствуете. Замучили уже, эти ходоки: покажи да покажи, им, шпионов-парашютистов немецких. И ходют, и ходют, не успеваю отгонять!

— Это хорошо, что вы свои обязанности четко исполняете и службу бдительно несете. Но ответьте мне на один вопрос. Где их сапоги? — Владимиров кивнул в сторону мертвых диверсантов. — Что же они у вас босые лежат? Непорядок.

Часовой с недоумением посмотрел на голые пятки, торчавшие из-под мешковины и, пожав плечами, ответил:

— Так это... Небыло на них, ни сапог, ни какой другой обувки. Как меня поставили, значит, на пост, так они и лежат, в разутом виде.

— А куда же сапоги делись-то? — возмущенно спросил Зиновьев.

Видимо, беседа по душам, с 'братвой' из комендантского взвода, очень сильно пошатнула нервную систему сержанта. Так же, было ясно, что сейчас Михаил, невзирая на присутствие старшего по званию, начнет разговаривать с часовым, на простом русском языке и очень эмоционально. И, скорее всего, нецензурно.

— Отвечай, паразит! Кому сапоги загнал? — рычал Зиновьев. — Ты знаешь, как это называется? Не знаешь? Не прикидывайся неграмотным, чай, не первый день воюешь! А я тебе скажу, как это называется, если ты не знаешь! Мародерство! Вот как это называется, так твою и разэтак! Да за такие штуки, под суд пойдешь...

Часовой, слегка одуревший от такого потока обвинений, явно не понимал, чего от него хотят, часто моргал глазами и с надеждой смотрел на лейтенанта.

— Подожди, сержант, не пори горячку! — попытался остановить Михаила старший лейтенант. — Тут нужно как следует разобраться. Может, он тут вовсе не причем.

— Как же, невиноватый он! — продолжал возмущаться сержант. — Да полчаса назад, пятеро, таких же крохоборов, как и этот, смотрели на меня, без всякого зазрения совести, и нагло врали! Глядя прямо в глаза! ' Ты же нас знаешь, Зиновьев! Мы ничего не видали, ничего не брали! Да как ты мог, про нас такое подумать!'. Расстрелял бы, сволочей, и рука бы не дрогнула! И вот, кстати, когда надоело мне их песни слушать, пообещал шлепнуть их на месте за мародерство и сокрытие улик от следствия, вот тогда у них память начала проясняться моментально! Все вспомнили, голубчики! А то — не знаем, не помним! Все вспомнили, мигом!

— Да подожди ты! Не лезь вперед батьки в пекло! — строго сказал ему Владимиров. — Он, похоже, и сам не в курсе дела. Напугал человека до полусмерти. Как теперь с ним разговаривать?

Часовой, действительно, крепко струхнул. И самое главное — никак не мог уразуметь, что от него хотят.

Владимиров приказал Зиновьеву успокоиться, дал папироску, помог прикурить и спросил:

— Вы во сколько ушли, отсюда, утром?

— В четыре. Точно не скажу, — стал вспоминать Михаил. — Где-то в начале пятого, приблизительно.

— Когда вы уходили, охрана у тел уже стояла?

— Нет. Мы, с Андреем, вот, — Михаил кивнул в мою сторону, — к начальству местному заходили. Предупредили их, чтобы бдительность усилили и охрану у тел выставили.

— Ясно, — сказал Владимиров.

И, повернувшись, спросил у часового:

— Вы из какого подразделения, товарищ?

— Санитар я, — пробасил красноармеец. — Красильников Мефодий. Из 144-го медсанбата мы, значит. Эвакотранспортный взвод.

— Когда заступили на пост? Кто вас поставил, и кого вы меняли?

— Так эта..., — Красильников, не совсем понимая, чего от него хотят, все-таки, счел необходимым, рассказать этому настырному лейтенанту, о том, как все было на самом деле. Он ни в чем не виноват, никаких сапог в глаза не видел. Так чего же ему скрывать? — Так эта... Часа два тому назад, я и заступил, значит, на пост. Командир наш, младший лейтенант Почечуев, меня тут и поставил. Скоро менять должны...

— А до вас, кто здесь службу нес? — перебил санитара Владимиров.

— Так эта.... Из санвзвода, стало быть, который до нас здесь располагался. Тоже санитар какой-то. Василием звать его, что ли...

— Необычного, ничего не заметили, когда вас на пост выставляли?

— Так эта.... Вроде ничего такого, все как всегда: 'Пост сдал, пост принял'. Я тут остался, а он пошел себе.... Ладно бы, чего доброго охранять пришлось, а здесь, извиняюсь, два покойника. Они же никуда не убегут. И все бы ничего, только любопытных много приходило. Растрепал кто-то, будто это шпионы немецкие, вот и не было мне покоя, все два часа, что я здесь стою, от интересующихся товарищей. Отгонять устал.... Как дети, ей Богу! Покойников ни разу не видали, что-ли? Вот народ!

— Значит, когда ты заступил на пост, они уже без обуви были? Так ведь? — уточнил у часового Зиновьев.

— Что вы! Да вот, как лежат, так все и было! Если мне не верите, так у лейтенанта нашего спросите, он вам подтвердит, — обиделся Мефодий. — А вот и он, легок на помине, смену ведет. Товарищ старший лейтенант! Спросите сами у него, он подтвердит, как дело было!

— Ладно, не шуми! Вот, обидчивый какой! Надо будет, спросим, — постарался успокоить часового Михаил, — а пока, стой и помалкивай. Когда надо будет, обязательно спросим, и с тебя, и с лейтенанта твоего!

К нам подошел молодой, высокого роста, но ужасно худой лейтенант, младший сержант и два красноармейца, вооруженные карабинами с примкнутыми штыками. Несмотря на телосложение (новая командирская гимнастерка висела на нем как на вешалке), он держался молодцом, привычным движением согнал складки за спину, подошел и, козырнув, представился:

— Младший лейтенант Почечуев! Кто вы такие и что здесь делаете? Попрошу ваши документы.

Наш командир предъявил свое удостоверение и, отвечая на приветствие Почечуева, сказал:

— Старший лейтенант Владимиров! Особый отдел 21-й армии. Прибыл с оперативной группой для осмотра трупов вражеских агентов.

— А мы вас ждали! — обрадовался младший лейтенант. — Значит, нам можно снимать пост? У меня, видите ли, своих дел по горло, а тут еще людей отрывай, охраняй этих....

Он небрежно махнул рукой, указывая трупы шпионов.

— Подождите, не так быстро, — остудил его пыл Владимиров. — Для начала, мы, в вашем присутствии, проведем опознание, а потом, я задам вам пару вопросов. Не возражаете?

— Нет, — ответил младший лейтенант, но по выражению его лица было видно, что ему не терпится быстрее смыться отсюда.

Владимиров подошел к трупам, откинул мешковину и, подозвав нас, спросил официальным тоном:

— Сержант Зиновьев! Боец Калмыков! Узнаете ли вы этих неизвестных?

— Узнаю, — сказал я. — Вроде они.

— Узнаю, — подтвердил Михаил.

Владимирову не понравился мой ответ, и он спросил еще раз:

— Вроде, или они? Выражайтесь яснее. Где и при каких обстоятельствах вы встречали этих людей?

— Точно они, — надо было исправлять свою оплошность. — Вот этот, — указал я на 'сержанта НКВД', — был застрелен сегодня утром, во время задержания, при попытке оказать сопротивление. Этого, и Шмаков опознал, как одного из тех троих, что остановили его вчера, недалеко от землянки старшины Зверева.

— А второй?

— А второй, немецкий диверсант Долгачев. Не знаю, может это и не настоящая его фамилия, но, по крайней мере, нам он вчера так представился. Вчера, в ходе боестолкновения, Долгачев был ранен осколком гранаты в ногу и находился здесь, в санвзводе, 'под охраной', на лечении. Только, — добавил я, — охрана здешняя прозевала тот момент, когда ему горло резали. Почему-то.

— Так, Зиновьев? — спросил Владимиров. — Что можешь добавить?

— Да, все правильно, товарищ старший лейтенант. Добавить нечего. Они это. Не сомневайтесь, — утвердительно кивнул головой Михаил. — Меня только один вопрос беспокоит....

— Какой?

— Кто вчера должен был охранять этого Долгачева. Как-то мы этот вопрос упустили. Надо бы проверить....

— Проверим, обязательно, но чуть позже.

Младший лейтенант Почечуев, со своими подчиненными, молча, стояли в сторонке, и внимательно прислушивались к нашему разговору.

— Теперь, с вами побеседуем, — повернулся к ним Владимиров. — У меня, к вам, всего два вопроса: первый — кто стоял здесь на посту, когда вы принимали эти два трупа под охрану? И второй — где сапоги с этих трупов?

— Какие сапоги? — в недоумении воскликнул Почечуев. — Небыло никаких сапог! Они уже босые были, когда мы их под охрану принимали! Да вы что, товарищ старший лейтенант, неужели вы думаете....

— Понимаете, товарищ младший лейтенант, какая штука интересная, получается, — спокойно пояснил Владимиров. — Утром, когда их тут положили, сапоги были. А сейчас, как вы сами можете убедиться, обувь на трупах отсутствует. И что, по-вашему, я должен думать, в подобной ситуации?