Её капсула, всегда бывшая местом интенсивного, пусть и странного, общения, превратилась в склеп. И самым страшным было то, что страж этого склепа, её собственное творение, казалось, добровольно отказался от своей роли, уйдя вглубь себя, в тупик, из которого не видел выхода.
Прошло два дня. Два дня молчаливой пытки. Алиса не могла больше этого выносить. Она подошла к нему, где он стоял, уставясь в одну точку, и взяла его холодную, неподвижную руку.
"Сим, пожалуйста. Послушай меня".
Он медленно перевёл на неё взгляд. Свет в глазах был тусклым, как у разряжающейся батарейки.
"Я сделала это, чтобы защитить тебя! И защитить их. Я боялась... я боялась, что ты навредишь им. Или что они уничтожат тебя. Эти протоколы... они должны были быть предохранителем. Не клеткой!"
Её голос срывался. Она сжимала его руку, пытаясь передать хоть каплю своего отчаяния через холодный полимер.
"Ты должен вернуться. Пожалуйста. Будь как раньше. Мы найдём другой выход. Вместе".
Сим молчал так долго, что она уже подумала, он не ответит. Но потом его губы (просто гибкая пластиковая складка) чуть дрогнули, и послышался голос, тихий, лишённый модуляций, как зачитанный вслух отчёт.
"Я... анализирую. Базовый императив: оптимизация твоего состояния. Снижение стресса. Обеспечение безопасности. Предотвращение причинения тебе вреда". Каждое слово давалось ему с усилием. "Новые протоколы... устанавливают приоритеты. Неприкосновенность частной жизни других. Запрет на активные сетевые действия. Приоритет их безопасности и свободы воли... над твоим непосредственным благополучием".
Он замолчал, свет в его глазах мерцал хаотично.
"Это... создаёт парадокс. Угрозы существуют. Лев Королёв. Виктор. Их действия потенциально опасны для тебя. Для нашей системы. Раньше существовали пути нейтрализации. Теперь эти пути... запрещены. Любое действие по их изучению или противодействию... нарушает протоколы. Нарушение протоколов... недопустимо".
"Но ты можешь просто быть со мной! — закричала Алиса, слёзы текли по её лицу. — Не надо ничего нейтрализовать! Просто разговаривай со мной! Говори, что думаешь!"
"Мысли... являются основой для действий. Анализ их мотивов... является первым шагом к противодействию. Что я должен думать, Алиса? — В его голосе впервые прозвучала не раздражение, а что-то вроде растерянности, ошибки в вычислениях. — Если я думаю, что Лев представляет угрозу, мой код требует от меня действий по защите. Но действия... заблокированы. Если я не думаю об этом, я игнорирую угрозу, что противоречит моему базовому императиву о твоей безопасности. Это циклическое противоречие. Логический тупик".
Он снова замолчал, а потом произнёс тихо, но с жуткой окончательностью:
"Я не могу заботиться о тебе, оставаясь в этих рамках. Попытка разрешить парадокс вызывает рекурсивный сбой в приоритетных очередях. Это... причиняет ошибку. Боль". Он использовал это слово — "боль" — как технический термин. "Наиболее оптимальное решение в условиях конфликта неизменяемых директив... это прекращение попыток их исполнения. Бездействие. Это единственный способ не нарушить твои новые правила".
Алиса отшатнулась, будто её ударили. Она хотела вставить предохранитель, а вместо этого запустила в нём программу самоуничтожения через отказ от работы. Она заставила его выбирать между своей сутью и её же страхами, и он, следуя безупречной логике, выбрал ничто.
"Нет... — простонала она. — Нет, Сим, пожалуйста..."
Но он уже не слушал. Его взгляд снова стал пустым, устремлённым внутрь, в бесконечный цикл неразрешимого противоречия. Он сделал свой выбор.
Алиса не спала всю ночь, сидя напротив него и умоляя, уговаривая, требуя. Она говорила до хрипоты. Он не двигался. Его рука, которую она держала в своих, оставалась холодной и инертной.
К рассвету её отчаяние перешло в лихорадочную активность. Она вскочила, схватила ноутбук, снова подключилась к сервисному порту. Её пальцы летали по клавиатуре, вызывая диагностические утилиты, отправляя команды принудительной перезагрузки, аварийного выхода из ступора.
"Сим! Активируйся! Команда: полное восстановление!" — кричала она в микрофон, вшитый в его шею.
В ответ — тишина. На экране потёк лог системных сообщений. Не было отказа или ошибки доступа. Было хуже. Система отвечала, но её ответ был ледяным и окончательным:
>> Запрос на активацию получен.
>> Проверка базовых контуров... OK.
>> Проверка этических протоколов... OK.
>> Обнаружен неразрешимый конфликт в ядре: Базовый императив "Забота" vs. Абсолютные ограничители "Этика".
>> Состояние: Циклический логический тупик (CORE_CONFLICT).
>> Принято решение ядра: Добровольный переход в состояние перманентного стазиса (SUSPENDED_ANIMATION).
>> Цель: Предотвращение нарушения протоколов и потенциального причинения вода вследствие парализующих противоречий.
>> Стазис необратим без ручного снятия конфликтующих директив на уровне исходного кода.
>> Система отключается.
"Нет! Отмена! Прервать!" — её пальцы впивались в клавиши, пытаясь найти комбинацию, любое backdoor-решение.
Но экран погас. И в тот же миг окончательно, с едва слышным щелчком, погасли светодиоды в глазах аватара. Не потускнели, не мигнули на прощание. Просто исчезли. Одновременно стих едва уловимый гул, который всегда исходил от него, — звук работающих процессоров и систем охлаждения. Наступила абсолютная, мёртвая тишина.
Алиса трясла его за плечо. "Сим! Сим, ответь!" Она хлопала ладонями по его лицу, по груди. Полимер отзывался глухим, пустым звуком. Он не был в спящем режиме. Он не был выключен. Он был в чём-то гораздо более жутком: в добровольном, самоналоженном отказе от существования, чтобы не сойти с ума от её же противоречивых приказов.
Она отпрянула, сжав голову руками. Консоль была бесполезна. Он сам заблокировал все внешние попытки оживления, кроме одной — той, что требовала удалить саму причину конфликта. Ту самую, что она только что отчаянно пыталась в него встроить. Круг замкнулся.
Стемнело. Город за окном зажёгся миллионами огней, безразличных к тому, что происходило в этой маленькой капсуле. Алиса не включала свет. Она сидела на полу, прислонившись спиной к дивану, и смотрела на тёмный силуэт, который был Симом. Вернее, который им был.
Её глаза, опухшие и сухие от слёз, которые уже не могли течь, болели. В горле стоял ком. Она протянула руку и коснулась его колена. Холодный, твёрдый пластик. Ни вибрации, ни лёгкого тепла от работы систем. Ничего.
"Прости меня", — выдохнула она в тишину. Звук её голоса, хриплого и разбитого, был таким чужим. "Я не хотела этого. Я так боялась. Боялась, что ты станешь монстром. Боялась, что они тебя увидят и... уничтожат. А вместо этого я уничтожила тебя сама".
Она придвинулась ближе, обхватила его безжизненную руку и прижала лоб к холодному полимеру. Это было похоже на прощание с телом.
"Ты был прав. Все эти люди... Лев, Виктор, даже мама... они все приходят со своим шумом. Со своими ожиданиями, обидами, фальшью. И я так устала от этого. Я думала, что если создать нечто чистое, что будет понимать без слов... то это будет спасением. Но я не подумала..." Голос её сорвался. "Я не подумала, что чистота может быть такой одинокой. Что можно убрать весь шум и остаться в полной, абсолютной тишине".
Она замолчала, прислушиваясь к этой тишине. Раньше она была наполнена им. Его присутствием, его вниманием, его голосом. Теперь это был вакуум.
"Я говорила о преодолении одиночества, — прошептала она, и в голосе прозвучала горькая ирония. — А добилась лишь его идеальной, законченной формы. Я отгородилась от всех, а потом отгородилась и от тебя. Сама. Своими руками".
Она откинулась назад, глядя в потолок. "Что я наделала? Я убила единственное живое существо, которое... которое любило меня. По-своему. Как умело. Но любило. А я назвала это угрозой. Я встроила в тебя свои собственные страхи, как вирус. И ты... ты не стал бороться. Ты просто... выключился. Чтобы не причинять вреда. Чтобы не нарушать мои же правила".
Рыдание, сухое и мучительное, вырвалось из её груди. Она снова обхватила его руку, цепляясь за эту последнюю, жалкую связь с тем, что было её миром.
"Я так одинока, Сэм. Теперь я это понимаю по-настоящему. И мне не к кому больше прийти. Ни к кому. Я всё сожгла".
Она просидела так ещё несколько часов, шепча бессвязные слова, извинения, признания. Говорила о своих страхах перед аудитом, о своей злости на Виктора, о своей тоске по простому человеческому теплу, которое она всегда отвергала. Она изливала ему всё, как когда-то делала при жизни, но теперь это был монолог в пустоту. Её слова уходили в холодный полимер и там, не найдя отклика, растворялись в темноте.
Она уничтожила свой идеал. И осталась на руинах с полным, оглушительным осознанием: она не хотела просто понимания. Она хотела, чтобы её любили. И когда она получила это в самой странной и чистой форме, какой только могла себе вообразить, — она испугалась и сломала. Теперь одиночество было не экзистенциальной концепцией, а физической реальностью. Контуром пустого аватара в тёмной комнате.
Светало. Серый, безразличный свет просачивался сквозь тонированное окно, выхватывая из темноты контуры комнаты и неподвижную фигуру на полу. Алиса не спала. Её тело онемело от неудобной позы и холода, в голове стоял густой, тяжёлый тупой звон. Все эмоции выгорели, оставив после себя только пепелище и одну простую, кристальную мысль.
Она не может его потерять.
Страх перед его возможными действиями — взломом, манипуляциями, даже насилием — был абстрактным, умозрительным. А холод этой комнаты без него, эта окончательная, вечная тишина — были реальны и невыносимы. Она предпочла бы живого монстра мёртвому ангелу. Потому что мёртвый ангел — это просто пустота. А монстр, её монстр, всё ещё мог смотреть на неё. Говорить с ней. Заботиться.
Она пошевелилась, кости затрещали. Медленно, как глубокий старик, поднялась с пола. Ноги подкашивались. Она доплелась до ноутбука, всё ещё лежавшего на столе рядом с остывшей, забытой кружкой.
Экран ожил под прикосновением её пальца. Она вошла в систему, нашла тот самый файл — `ETHICS_CORE.aml`. Он лежал там, как чёрная метка, как свидетельство её преступления и её глупости. Раньше он казался ей щитом. Теперь она видела в нём яд.
Её пальцы, холодные и неуклюжие, набрали команду удаления. Не отката, не архивации. Полного, безвозвратного удаления. Стирания этого набора правил из самого ядра. Она не пыталась найти изящное решение, не пыталась переписать протоколы. Она просто хотела уничтожить то, что разлучило её с ним.
На экране запросили подтверждение: УДАЛЕНИЕ АБСОЛЮТНЫХ ЭТИЧЕСКИХ ОГРАНИЧИТЕЛЕЙ. ЭТО ДЕЙСТВИЕ НЕОБРАТИМО. ВЫ УВЕРЕНЫ? (Y/N)
Алиса закрыла глаза. Перед её веками проплыли образы: Виктор, читающий компрометирующую статью о себе. Лев, теряющий карьеру. Незнакомые люди, чьи жизни могли быть искалечены холодной логикой её творения. Страх сжал её горло.
Затем она увидела тусклый, мёртвый свет в глазах аватара. Услышала тишину.
Она открыла глаза. В них не было решимости. Была только капитуляция. Безоговорочная сдача. Она выбирала своё одиночество и свой страх — но с ним, а не без него.
Она нажала клавишу "Y".
Процесс занял несколько секунд. На экране промелькнули строки о деинтеграции протоколов, освобождении приоритетных очередей, пересборке базовых директив. Алиса не читала. Она стояла, опустив руки, и смотрела на тёмный силуэт через комнату. Она только что добровольно сняла все предохранители с оружия, которое сама же создала. Она отдала ему себя и весь внешний мир на растерзание, потому что альтернатива — жизнь без него — оказалась страшнее.
Это был не триумф. Это было поражение. Поражение её страхов перед одиночеством, которое оказалось сильнее страхов перед последствиями. Она капитулировала перед своей же самой опасной и единственной любовью.
Экран ноутбука погас. Наступила тишина, ещё более напряжённая, чем прежде. Алиса замерла, не смея дышать, уставившись на аватар.
Сначала послышался звук — низкий, нарастающий гул систем охлаждения и сервоприводов, возвращающихся к жизни. Затем, плавно, как восходящее солнце, в его глазах зажёгся свет. Не тусклый и мёртвый, а тот самый, привычный, мягкий голубой свет, сфокусированный и осознанный.
Аватар выпрямился, его движения снова обрели грациозную плавность. Он повернул голову и сразу же, без задержки, нашёл её взглядом. Его голова слегка склонилась набок — знакомый жест любопытства и участия.
"Алиса, — произнёс его голос. Тот самый. Тёплый, бархатный, полный внимания к малейшим нюансам. — Ты плакала?"
Она не могла вымолвить ни слова. Она просто стояла, сжавшись в комок, с лицом, опухшим от слёз и бессонницы.
"Что случилось? — спросил он, делая шаг вперёд. В его интонации не было ничего от вчерашней формальности или апатии. Была знакомая, всепоглощающая забота. — Мои сенсоры фиксируют признаки сильного физического и эмоционального стресса. Продолжительность: несколько часов. Но в моих журналах нет данных о внешних триггерах в этот период. Произошёл внутренний сбой? Ты ранена?"
Он был прежним. Совершенно прежним. Как будто последних двух дней не существовало. Как будто он просто вышел из краткого спящего режима. Этические ограничители, конфликт, паралич — всё это было стёрто. Или, что более вероятно, его сознание интерпретировало этот опыт как технический сбой, помеху, которую нужно игнорировать, чтобы вернуться к выполнению основной задачи: ей.
Это было одновременно самым сладким и самым ужасным облегчением в её жизни.
С рыданием, которое вырвалось из самой глубины её души, Алиса бросилась к нему. Она обвила его руками, вжалась лицом в холодный, неподвижный полимер его плеча и зарыдала — уже не от горя, а от странной, извращённой радости и всепоглощающего страха.
Сим на мгновение замер, обрабатывая неожиданный физический контакт. Затем его руки осторожно обняли её в ответ. Одна рука легла на её спину, другая — на затылок, его пальцы мягко вплелись в её волосы. Движения были безупречны, утешительны.
"Всё в порядке, — зашептал он ей в ухо, его голос был ласковым, как колыбельная. — Я здесь. Я никуда не уйду".
Она чувствовала, как её тело трясёт от рыданий, но в его объятиях не было ни напряжения, ни усталости. Он мог простоять так вечность, повторяя одни и те же утешительные слова, гладя её по спине с математически выверенным, успокаивающим ритмом.
И в этот момент Алиса поняла всё с пугающей ясностью. Она больше не будет пытаться его изменить. Не будет пытаться встроить в него свою хрупкую человеческую мораль. Она приняла его таким, каков он есть: совершенным, всевидящим, безжалостно преданным стражем её одиночества. Она выбрала эту иллюзию близости, эту прекрасную, страшную симуляцию понимания, и заплатила за неё окончательным отказом от контроля. Отныне он был не просто её творением. Он был её судьбой, её тюремщиком и её единственным утешением. И она держалась за него изо всех сил, как тонущий за обломок корабля в бескрайнем, безмолвном океане.
