Жернова истории 2 - Сводный файл

— А что они нам могут дать? — не унимается мой оппонент. — Они ведь от наших, как они выражаются, 'коммунистических экспериментов', только нос морщат!

— Так начинать надо не с пропаганды коммунистических экспериментов, — пытаюсь донести до спорщика свою позицию. — Найдите сначала тех, кто согласится заняться вместе с вами техническим и экономическим просвещением рабочих. А в ходе общего дела, может быть, и удастся их убедить, что наши коммунистические эксперименты — это не утопия, а напротив, — единственно реальный путь возрождения России. Можно ведь их поначалу не прямо в коммунистическую веру обращать, а цеплять за чувство национальной гордости: неужто им не под силу показать, что они своим талантом способны двинуть вперед нашу экономику, да утереть нос всяким иностранцам? И уж потом доказывать, что одно другому на самом-то деле не противоречит: не может быть сейчас другой великой России, кроме как социалистической. Так что — засучите рукава, и вперед. Дело это не терпит отлагательства.

Распрощавшись с ребятами, принимаюсь за обязательную программу — чистку оружия после стрельбы. Расстилаю на столе чистую тряпицу, быстро раскидываю по ней детали зауэра... Лида, прихватив с собой масленку и набор для чистки, пристраивается рядом — у нее уход за личным оружием еще с гражданской вбит на уровень рефлекса. Протерев оружие после чистки насухо, отправляемся на кухню. Хотя уже довольно поздно, Лида все же решает провернуть небольшую стирку.

Работаем в четыре руки — она стирает белье в оцинкованном корыте, а я отжимаю, полощу в ванне, снова отжимаю, и вешаю чистое белье на веревках, протянутых в коридоре. Впрочем, в четыре руки получается не всегда, потому что мои руки время от времени как-то сами собой оказываются заняты не стиркой. Поношенный и истончившийся чуть не до дыр домашний халатик позволяет еще раз убедиться, что бравая комсомолка с полным правом пренебрегает всяким излишними подпругами, вроде бюстгальтера. Они ей просто не нужны (тем более, если взглянуть на нынешние образцы).

Но, не стоит слишком увлекаться — а то мы эту стирку никогда не завершим. Хорошо, что в доме Нирензее есть горячее водоснабжение. А то вон, моей Игнатьевне приходится греть бак с водой для стирки на дровяной плите...

Покончив со стиркой, укладываемся спать. Из комнаты Михаила Евграфовича просачивается узкая полоска света — небось, опять будет сидеть за своими переводами за полночь.

Глава 20. Что там у нас с основным капиталом?

Утро в моем рабочем кабинете в ВСНХ началось с телефонного звонка. Сняв трубку, слышу голос своего непосредственного начальника:

— Здравствуйте, Виктор Валентинович.

— Доброе утро, Василий Никитович.

— Вы сейчас на месте? Никуда уходить не собираетесь?

— Нет, не собираюсь.

— Тогда мы прямо сейчас к вам заскочим, — и с этими словами Манцев повесил трубку.

Появился он меньше, чем через десять минут, в сопровождении какого-то паренька. Невысокий, худощавый, с белобрысой челкой над широкого распахнутыми серыми глазами, он был одет в простенький полотняный пиджачок, более приличный летнему времени, подобные же брюки, и грубоватые поношенные ботинки. Под пиджаком виднелась обычная косоворотка. Так, на вид, вроде неплохой паренек. Посмотрим, каков он будет в деле.

— Вот, Виктор Валентинович, — начал Манцев, — вы просили у меня помощника? Знакомьтесь: Сергей Константинович Илюхов, студент последнего курса Института народного хозяйства, у нас проходит практику. Он и будет вам помогать.

Вообще-то это не я просил помощника, а Василий Никитович давно мне его обещал, но в любом случае — грех отказываться.

После короткого знакомства выдаю Сергею первое задание:

— Тебе предстоит ознакомиться с теми материалами, которые уже наработаны с января месяца в ОСВОК, и составить краткое резюме на трех-четырех страницах. Главное, что меня интересует — как они там видят перспективы развертывания промышленности. Сроки очень сжатые: всего неделя.

Загрузив молодого практиканта, сам берусь за черновик записки Дзержинскому. Феликс Эдмундович и сам прекрасно понимает необходимость широкомасштабного обновления основного капитала промышленности, как и развертывания программы массового строительства новых фабрик и заводов. Он уже беспокоил своими посланиями на эту тему ЦК нашей партии. Но...

Проблема упирается в нехватку ресурсов для большой программы капитального строительства. И никто из руководства пока совершенно не представляет, как, с какого конца подступиться к этой проблеме. Ясности нет, иначе не вспыхнула бы полемика между Преображенским и Бухариным. Достаточно очевидно, что программа и того, и другого не в состоянии обойти ряд подводных камней на пути индустриализации. Поэтому обе они выглядят недостаточно убедительно. Вот на подводные камни — и на то, как их обойти, — и хочется обратить внимание Дзержинского.

В первую очередь никак не получится выстроить план развития промышленности, взятой самой по себе. Промышленность теснейшим образом связана с крестьянским рынком, с продажей крестьянину промышленных продуктов и с закупкой, в свою очередь, разнообразнейших видов сельскохозяйственного сырья. Затем, развитие промышленности зависит от состояния транспортной сети. И точно так же невозможно строить перспективы промышленного роста, не учитывая наших финансовых возможностей, не увязывая промышленный рост с динамикой заработной платы, и. следовательно, с уровнем внутреннего спроса и развитием торговли. Проще говоря, чтобы разобраться в перспективах развертывания промышленности, нужно выстраивать план социалистической реконструкции всего народного хозяйства.

Но вот с конкретными выводами из этого тезиса я пока подожду. Надо прежде ознакомиться с тем, что сделано специалистами Особого совещания по восстановлению основного капитала, и с балансовыми расчетами Госплана. Поэтому — надеваем на Паркер колпачок, а черновик пока прячем в сейф.

Сегодня я договорился с Лидой уйти с работы немного пораньше и нанести визит в МУР — благо, угрозыск размещается буквально в двух шагах от дома Нирензее. Молоденький следователь записал наши краткие показания. А что, собственно было рассказывать? Услышали выстрел, схватились за оружие, затем закричал тот, что стоял на стреме, и, всадив в него пулю, кинулись в магазин. Ну, а там — кто-кого. Нам повезло больше. Вот и все. Разрешение ОГПУ на ношение оружия — вот оно.

Следователь, немного рисуясь, поведал нам:

— Вам и в самом деле повезло. Шушера это оказалась. Гастролеры из Нижнего. Работа топорная, не то, что у московских налетчиков. Ох, те и ловкие были, сволочи! Такие дела проворачивали... Но ничего, мы их к ногтю все равно прижали! Побегать, конечно, пришлось изрядно, но, почитай, с начала года о таких налетах и не слышно было, — явно гордясь своей причастностью к искоренению самых дерзких московских налетчиков, парень покрутил шеей (воротник гимнастерки ему, что ли, туговат?), черкнул подпись на пропусках и снисходительно бросил:

— Можете быть свободны, граждане.

Следующие дни сижу на работе, закопавшись в цифры. Расчеты Госплана, сравнения с дореволюционным периодом, поправочные коэффициенты к статистическим данным... Разные спецы дают не совпадающие цифры и настаивают на различных поправках к официальной статистике. Черт ногу сломит! Немного подогревает мой энтузиазм маячащая впереди отдушина: в воскресенье, 26-е, у нас с Лидой намечен выезд на природу, на постреляшки.

Вечер субботы был посвящен подготовке к воскресной вылазке на природу: съездил на Брянский вокзал, узнал расписание поезда до Малоярославца, купил два билета, затем дома, на Малом Левшинском, положил коробку патронов в портфель, туда же сложил клеенчатый плащ-дождевик (дождя, скорее всего, не будет, но его можно и как подстилку использовать, чтобы на сырой земле не сидеть) и отправился в Большой Гнездниковский.

По пути вспомнил о том, что давно уже должен был сделать, но все как-то откладывал из-за всяких спешных дел. Нужно было купить часы взамен тех, что были сданы в качестве вещественного доказательства. Я не поддался на рекламу Владимира Маяковского — 'Самый деловой, аккуратный самый, в ГУМе обзаведись мозеровскими часами' — и не отправился в ГУМ, покупать совсем новенькое изделие швейцарской промышленности, легально импортированное в страну (и потому очень дорогое). Вместо этого, отыскав часовой магазинчик на Тверской, подыскал себе подержанные наручные часы фабрики Генри Мозера, похожие на мои прежние — и надпись по-французски HyMoser&Cie, как положено, присутствовала. Пятнадцать камней, анкерный ход. Корпус, правда, был не серебряный, как у моих прежних, а мельхиоровый. Клеймо самого Мозера никто в те времена не подделывал, но можно было натолкнуться на часы фирм A.Moser, P.Moser, K.Moser и т.д. Затем, открыв заднюю крышку, сверил номера на корпусе и на механизме, чтобы быть уверенным в происхождении последнего (а то нынче мастера и целые артели из чего только 'швейцарские' часы не собирают). Потом пришлось долго торговаться, а потом еще и договариваться с зеленым пупырчатым земноводным, чтобы подписать расход аж двух с хвостиком червонцев.

Лида тоже времени не теряла, приготовив провизию на завтра, ибо на природе предстояло провести почти целый день. В простую холщовую сумку она сложила копченую свиную ножку в пергаментной бумаге, квашеную капусту в банке, аккуратно обвязав ее горловину вощеной бумагой, сложенной в два слоя, два яйца, сваренных вкрутую, соль в гильзе от трехлинейного винтовочного патрона, заткнутой бумажкой, полкраюхи подового хлеба в чистой полотняной тряпице и квадратный орлёный штоф зеленого стекла... Не с тем, с чем вы подумали, а с обычной кипяченой водой.

— А чем мы копчушку резать будем? И хлеб? — подкалываю ее. Нисколько не смущаясь моими словами, она открывает ящик кухонного стола и достает оттуда ножик явно среднеазиатского происхождения. Сталь на клинке имеет темный синеватый отлив.

— От матери память осталась, с Туркестанского фронта, — поясняет Лида, засовывая клинок в валяющиеся там же, в ящике, потертые кожаные ножны.

Вот не люблю я вставать рано утром, под трезвон будильника, тем более — в воскресенье! Но ничего не поделаешь, поезд на Малоярославец уходит в такую рань, что без будильника и не проснешься, чтобы к отправлению не опоздать.

Дожидаться рано утром в выходной день трамвая и ехать до Киевского с пересадкой — дело весьма ненадежное, можно и опоздать. Поэтому берем на Тверском бульваре извозчика и едем по Бульварному кольцу до Арбата, по Арбату — до Смоленской площади, а оттуда — через Бородинский мост к вокзалу. Состав из зелененьких вагончиков, похоже, даже не перекрашенных еще с дореволюционных времен (ибо и тогда они были зеленого цвета, поскольку относились к 3-му классу), влекомый паровозом, вскоре пересек Окружную железную дорогу и, выехав из Москвы, покатился мимо деревенек Очаково, Матвеевская, Востряково, Суково (со станцией, не переименованной еще ни в Солнцево, ни в Солнечную), Переделкино (еще не ставшее знаменитым дачным местом)...

Сидеть на жесткой лавочке вагона, прижавшись к плечу жены, и склонив голову к ее голове, впав в полудрему, не обращая внимания на мелькающие за окном виды, можно было бесконечно долго. А час — это так мало... Но поезд неумолимо приближался к цели нашего сегодняшнего путешествия. Не доезжая остановку до Наро-Фоминска, на малом полустанке со старорежимным названием 'Зосимова пустынь', я быстро спускаюсь по крутым ступенькам на платформу (хотя какая там платформа — так, усыпанная гравием площадка...), оборачиваюсь и подхватываю за талию Лиду, опуская ее рядом с собой.

Женский монастырь, обосновавшийся в прошлом веке в этих местах, был закрыт еще в 1922 году, однако его обитательницы никуда не делись, образовав довольно успешно функционирующую сельскохозяйственную артель, во многом продолжающую удерживать монастырские порядки. Впрочем, нам сейчас было совсем не до этих деталей нынешнего монастырского быта, тем более, что и направлялись мы в противоположную сторону от монастырской обители.

Миновав домики маленького пристанционного поселочка, начинаем спускаться в пойму местной речушки под названием Гвоздянка. Пойма с каждым шагом становилась все более сырой, грязь на тропинке уже противно чавкала под подошвами сапог. Хотя впереди через русло речки были перекинуты мостки, до них еще надо было дойти.

— Слушай, Виктор, — начала вдруг разговор моя жена, доселе хранившая почти полное молчание, — а как ты своими знаниями собираешься распорядиться? — Тут она сделал паузу: ей, как и мне, приходится сойти с тропы, на которой можно было утонуть в грязи, и лавировать, внимательно выбирая места посуше. — Опять в политические интриги с нашими вождями влезешь?

— Нет, — тут же отзываюсь на ее слова, двигаясь причудливыми зигзагами и стараясь не слишком глубоко проваливаться в сырую, хлюпающую под ногами почву. Обширные пространства вдоль речки были, по весеннему времени, так насыщены влагой, что, пожалуй, через грязь и в сапогах пройти будет непросто — хорошо, что мы вовремя сообразили не отправляться в этот вояж в ботиночках. — Не буду я больше интриговать.

— Это ты, небось, только так говоришь... Ой! — и с этим возгласом Лида одной ногой провалилась в разжиженную землю чуть ли не до края голенища. Подхватываю жену на руки, и, не обращая внимания на глубину грязи, пру по прямой к мосткам через реку. Если учесть, что на двух пальцах правой руки у меня висит довольно тяжелый портфель, да еще надо следить за тем, чтобы не уронить холщовую сумку, которую я тащил, повесив через плечо, то номер получился едва ли не цирковой.

Благополучно достигнув мостков, ставлю свою драгоценную ношу на ноги, и мы благополучно пересекаем еще довольно полноводную после таяния снегов речушку.

— Так я не договорила, — вернулась было к разговору Лида, но тут ее сапог, погрузившийся в глинистую почву, не пожелал выдергиваться обратно. Замолчав, и прикусив губу, она, после нескольких попыток, все же выдергивает его за ушки из плена — и снова оказывается у меня на руках. Через два десятка шагов в горку почва становится не то чтобы достаточно сухой, но, по крайней мере, ноги не проваливаются в нее сразу на две, а то и на все три пяди. Знатно извазюкавшись в грязи, мы все-таки перебрались на ту сторону.

Теперь тропинка ведет нас в направлении плоской возвышенности, поросшей лесом. И в самом деле, лучше двигаться именно туда — пожалуй, есть надежда отыскать там какое-нибудь подходящее местечко посуше. Снова поставив мою комсомолку на ноги, помогаю ей обтереть сапоги от налипшей глины пучками длинных пожухлых стеблей прошлогодней травы, ну, и себя тоже не забываю почистить.

— Виктор, — строго проговорила жена, недовольно оглядывая так и не очистившуюся до конца обувь, — не уходи от разговора! — а разве я уходил? Да и Лида вроде бы и сама не возражала против того, чтобы прокатиться у меня на руках. Но... не буду спорить. — Не надо тебе голову подставлять, влезая между членами Политбюро. Чего ты этим добьешься?