Лорд Хот метался по постели не в силах заснуть. Скрип койки сопровождался ноющим жужжанием кровососущих насекомых, преследовавших его армию всюду, где бы они ни разбили лагерь. К гаму примешивалось шумное порхание малокрылых полуночников, пикирующих вниз, чтобы полакомиться теми насекомыми, что сами лакомились его солдатами. Результатом была назойливая, сводящая с ума какофония, которая висела где-то на грани слышимости.

Но не это лишало его покоя, и даже не стойкое марево, из-за чего по ночам было нестерпимо жарко. И не военные стратегии и боевые планы то и дело мелькали в его сознании. Это была скорее общая сумма всех волнений, умножаемая фактом того, что не видно было конца проклятой, отвратительной войне. Незначительное раздражение, которое многие еще терпели в первые месяцы пребывания на Руусане, благодаря чувству разочарования и бесцельности переросло теперь в нестерпимую муку.

Со злобным ворчанием Хот отбросил тонкое покрывало, зашвырнув его в дальний угол палатки. Он опустил ноги на пол и присел на край, опершись локтями в колени и обхватив голову руками.

Вот уже два стандартных года он вел кампанию против Братства Тьмы на Руусане. В самом начале многие джедаи приняли его сторону. И многие из них погибли; их было слишком много. Под командованием лорда Хота они жертвовали собой во благо высшей цели. Но теперь, даже после шести крупных битв — не вспоминая уже о бессчетных перепалках, рейдах, незначительных столкновениях и мелких стычках — ничего так и не решилось. Кровь тысяч была на его руках, но он так и не приблизился к цели.

Волнение начало уступать место отчаянию. Моральный дух был ниже, чем когда-либо. Многие солдаты считали, что Фарфэлла прав: генерал позволил Руусану стать своей безумной одержимостью и теперь вел их на верную смерть.

У Хота уже не оставалось сил, чтобы с ними спорить. Порой ему казалось, что он забыл причины, по которым вообще оказался здесь. Возможно, однажды в этой войне и имелась добродетель, но подобное благородство уже давным-давно было не в чести. Теперь он сражался ради мести, во имя павших джедаев. Он сражался из ненависти к темной стороне и тому, что она символизировала. Сражался из-за гордыни и отказа признать поражение. Но, прежде всего, он сражался потому, что уже не знал ничего другого.

Но если он сдастся сейчас, будет ли это иметь хоть какое-то значение? Если приказать бойцам отступить, эвакуироваться с планеты на кораблях Фарфэллы, изменится ли хоть что-что? Если посторониться и передать бремя борьбы с ситами — на Руусане или где-то еще в Галактике — другому, обретет ли он, наконец, мир? Или же его просто предадут все те, кто в него верил?

Распустить Армию Света сейчас, когда Братство Тьмы еще существует — значит оскорбить память всех тех, кто пал в конфликте. А если отступить, многие обязательно погибнут, а сам он навсегда будет потерян для Света.

Он откинулся на койку и снова закрыл глаза. Но заснуть никак не удавалось.

— Когда все варианты ошибочны, — пробормотал Хот во тьме, — есть ли разница, какой я выберу?

— Когда путь перед тобой неясен, — отозвался призрачный голос, — позволь мудрости Силы руководить твоими действиями.

Хот резко приподнялся, чтобы всмотреться в темноту палатки. Фигура, стоящая возле входа, была едва различима среди теней.

— Перникар! — воскликнул он, а затем вдруг спросил: — Это явь? Или же я крепко сплю в своей кровати и всего лишь вижу сон?

— Сон — это иная форма реальности, — произнес Перникар, иронично покачав головой.

Он медленно побрел по палатке. Когда он приблизился, Хот понял, что видит прямо сквозь него.

Призрак присел на койку. Пружины не скрипнули; словно тот был невесом и неосязаем.

Это точно сон, — понял Хот. Но он не хотел просыпаться. Вместо этого он отчаянно ухватился за шанс вновь повидать старого друга, даже если тот был просто иллюзией, вызванной в воображении его собственным разумом.

— Мне тебя не хватало, — сказал он. — Твоих напутствий, твоей мудрости. Сейчас они нужны мне еще больше, чем всегда.

— Ты не горел желанием слушать меня, когда я был жив, — ответил призрак Перникара, задев самые потаенные чувства вины и раскаяния, похороненные глубоко в подсознании Хота. — Ты многому мог у меня научиться.

Забавная мысль осенила генерала.

— Неужто я все время был твоим Падаваном, Мастер Перникар? Таким молодым и глупым, что даже не подозревал, что ты пытаешься выучить меня путям Силы?

Перникар негромко рассмеялся.

— Нет, генерал. Мы оба уже немолоды — хотя и делили вместе немалую долю глупостей.

Хот угрюмо кивнул. На мгновение он замолчал, просто наслаждаясь присутствием Перникара, несмотря даже на то, что тот был здесь только духом.

Потом он задал вопрос, зная, что должна быть причина этой искусной шараде, сотворенной его подсознанием:

— Почему ты пришел?

— Армия Света — орудие добра и справедливости, — сказал Перникар. — Ты боишься, что оступился, но вглядись в Силу и узнаешь, что нужно сделать, чтобы снова отыскать тропу.

— Тебя послушать, так это очень просто, — проговорил Хот, чуть качнув головой. — Неужели я и вправду так низко пал, что не могу даже вспомнить основы учения нашего Ордена?

— В падении нет стыда, — вставая на ноги, сказал Перникар. — Стыдно, когда ты отказываешься подняться вновь.

Хот тяжело вздохнул.

— Я знаю, что должен делать, но у меня не хватает средств. Бойцы на грани гибели: они изнурены и подавлены силами противника. А остальные джедаи больше не верят в наше дело.

— Фарфэлла по-прежнему верит, — заметил Перникар. — Несмотря на все ваши разногласия, он всегда оставался лояльным.

— Сдается мне, я навсегда прогнал Фарфэллу, — признал Хот. — Он не хочет иметь ничего общего с Армией Света.

— Тогда почему его корабли до сих пор на орбите? — парировал Перникар. — Ты прогнал его в гневе, и он боится, что ты мог перейти на темную сторону. Покажи ему обратное, и он снова последует за тобой.

Перникар отступил на шаг назад. Хот почувствовал, что начинает понемногу возвращаться в сознание. Он мог бы перебороть это. Мог постараться изо всех сил остаться в мире грез. Но были дела, которые предстояло сделать.

— Прощай, старый друг, — прошептал он. Глаза его медленно раскрылись, обнажив осознанный мир и пустую темноту палатки. — Прощай.

Сон этой ночью к нему не вернулся. Вместо этого он долго и тщательно раздумывал над тем, что сказал ему Перникар. Его близкий друг всегда был тем, к кому он обращался во времена смятения и неурядиц. Логично, что его разум вызвал в воображении образ Перникара, чтобы снова наставить его на путь истинный.

Он знал, что ему нужно будет сделать. Он переступит через гордыню и попросит у Фарфэллы прощения. Им придется отложить в сторону свои личные разногласия и действовать во благо джедаев.

Выйдя по утру из своей палатки, он первым делом решил отправить к Фарфэлле посланника. Но к собственному удивлению обнаружил, что один из людей Фарфэллы уже явился поговорить с ним.

— А я все гадала, проделала ли я это путешествие напрасно, — признала посланница, когда лорд Хот пригласил ее в свою палатку. — Я боялась, что вы откажетесь даже видеть меня.

— Приди вы на день раньше, вы оказались бы правы, — сознался он. — Прошлой ночью мне было... откровение, которое многое изменило.

— Тогда нам повезло, что я прибыла сегодня, — с радушным поклоном ответила она.

— Да, повезло, — пробормотал он, но что-то ему подсказывало, что сон вовсе не имел родства с удачей. Воистину, Сила была могучим и таинственным союзником.

* * *

Бэйн по-прежнему ощущал яд в своем организме, ведя землеход по безбрежным и пустым равнинам Амбрии. Грохот двигателя не мог полностью заглушить дребезжание и лязг хлама, сваленного в кучу в багажнике. Шум не давал ему полностью выбросить из головы воспоминания о предыдущих владельцах транспорта, но он не ощущал никаких угрызений совести за их смерть.

Он оставил их лежать на земле — посреди поля боя, где они собирали трофеи. Их смерть дала ему силу держаться, но волна энергии, которую он ощутил, уже отступала. Ему хватит сил не подпускать синокс еще несколько часов, но необходимо было отыскать настоящее лекарство.

Нужно найти Кэлеба. Если он сможет добраться до целителя, надежда остается. Но до жилья человека было еще очень далеко.

Это лишь вопрос времени, когда его тело поддастся параличу а разум поглотит лихорадочное безумие, вызванное токсином. Однако гнев еще позволял ему сохранять ясность мыслей.

Он не был зол на Гитани. Она поступила так, как должно поступать служителю темной стороны. Его ярость была направлена вовнутрь — на собственную слабость и неуместное высокомерие. Следовало предвидеть подлинную глубину коварства Гитани.

А вместо этого он позволил ей отравить себя. И если он сейчас умрет, его великое откровение — "Правило двух", спасение ситов — умрет вместе с ним.

* * *

Кэлеб почувствовал приближение землехода задолго до того, как увидел или даже услышал его. Это походило на сильное волнение ветра, черную тучу, заслонившую солнце. Когда транспорт затормозил перед лачугой, Кэлеб уже сидел снаружи и поджидал его.

Человек, вышедший из машины, был крупным и мускулистым — прямая противоположность худощавому и жилистому Кэлебу. Он был одет в темную одежду, с пояса его свисал крючковатый светомеч. Кожа была серой, как зола, а черты лица искажала гримаса жестокости и презрения. Хоть он и не был восприимчив к Силе, Кэлебу не составило труда распознать в незнакомце слугу темной стороны. Единственное, чего он не мог почувствовать — это каким сильным на самом деле был зловещий посетитель.

Но Кэлеб и прежде имел дело с могущественными созданиями. И джедаи, и ситы в прошлом приходили к нему, и он прогонял их всех. Он оставался слугой простого народа, тех, кто не мог помочь себе. Он не желал быть частью войны между Светом и Тьмой.

Мужчина чопорной походкой направился к нему. Из почти омертвевающих пор сита разило отвратительным зловонием яда. Этот смрад смягчался лишь запахом кипящего супа, висящего над огнем. Калеб расшевилил угли прутом, восстанавливая жар костра, и между делом приглядевшись к неестественному цвету лица своего гостя. Симптомы синокса были безошибочны. Он предположил, что этот обреченный человек проживет еще день, прежде чем умрет.

Он не заговорил пока мужчина не подошел вплотную, маяча над ним, словно призрак самой смерти.

— В твоем теле яд, — безмятежно произнес Кэлеб. — Ты пришел за лекарством, — продолжил он. — Я не дам его тебе.

Мужчина не отозвался. Не удивительно, учитывая его состояние. От яда язык его пострескался и разбух, а горло пересохло и покрылось нарывами. Когда он опустил руку на рукоять светомеча, его намерение стало понятно без слов.

— Я не боюсь смерти, — сказал Кэлеб ничуть не изменившимся голосом. — Ты можешь пытать меня, если хочешь, — добавил он. — Боль для меня не имеет значения.

И в подтверждение своих слов он погрузил руку в кипящий котел. Запах ошпаренной плоти смешался с ароматами супа и яда. Выражение его лица не изменилось, даже когда он вытащил руку и поднял ее, чтобы показать.

Кэлеб увидел сомнение и замешательство в глазах незнакомца, взгляд, который он наблюдал уже очень много раз. В прошлом стоицизм служил ему хорошую службу, часто расстраивая планы тех ситов и джедаев, что его разыскивали. Они не могли понять его, а именно это и было нужно.

Его нисколько не заботила их война или то, какая из сторон лучше. На самом деле, во всей Галактике существовало только одно, что его волновало. И это представление было его единственной надеждой защитить ее от стоящего перед ним чудовища.

* * *

Бэйн был сильно озадачен действиями своевольного человека. Его последняя надежда на жизнь только что отказала ему, и он совершенно не знал, что с этим делать. Он чувствовал мощь в этом человеке, но она не была мощью темной или светлой стороны. То была даже не мощь Силы в обычном понимании. Он черпал энергию из почвы и камней; гор и лесов; земли и неба. Несмотря на иную ее природу, Бэйн чувствовал, что сила мужчины была велика. Он нашел ее непривычность беспокоящей, тревожащей. Неужели он проиграет эту битву разумов? Неужели этот простой человек — человек с бледнейшим проблеском Силы — действительно был способен бросить вызов Темному Повелителю ситов?

Будь разум целителя слаб, Бэйн мог бы просто заставить его подчиниться приказу, но его воля была так же тверда, как черный металл котла, в который он опустил свою руку. К тому же он продемонстрировал, что боль и угроза смерти не в состоянии заставить его изменить свое мнение. Даже сейчас Бэйн чувствовал, как разум Кэлеба выстраивает стены, чтобы заблокировать боль, пряча ее так глубоко, что она почти исчезала. Но он прятал и что-то еще. Что-то, что отчаянно старался утаить от Бэйна.

Бэйн прищурился, когда понял, что это. Он пытался скрыть присутствие другой, защищая ее любой ценой от туманного, лихорадочного восприятия Темного Повелителя. Он перевел все внимание на маленькую, ветхую лачугу целителя. Мужчина не сделал ни единого движения, чтобы остановить его. Он вообще не отреагировал.

Дверь была прикрыта лишь длинной занавеской, безмятежно колышущейся на ветру. К дальней стене безмолвно прижалась молодая девушка с расширившимися от ужаса глазами.

Зловещая улыбка облегчения коснулась уголков губ Бэйна, когда он увидел правду. У Кэлеба все же имелись слабости; кое-что его заботило. Вся его сила воли была ничем из-за одного маленького недостатка. И Бэйн не против был воспользоваться им в своих интересах, чтобы получить необходимое.

Мысленным приказом он поднял перепуганную девчонку в воздух, выволок ее наружу, и подвесил вверх ногами над кипящим котлом целителя.

Кэлеб вскочил на ноги, в первый раз продемонстрировав настоящие эмоции. Он потянулся к ней, но потом отдернул руку; глаза его заметались между дочерью и человеком, который буквально держал ее жизнь в кулаке.

— Папочка, — прохныкала она. — Помоги.

Мужчина склонил голову, признавая поражение.

— Хорошо, — сказал он. — Ты победил. Ты получишь лекарство.

Исцеляющий обряд длился всю ночь и весь следующий день. Кэлеб прибегнул ко всем возможным травам и корешкам: некоторые были сварены в кипящих водах его котла; другие растерты в пасту; а кое-что разложено прямо на разбухшем языке Бэйна. На протяжении всего процесса Бэйн был на чеку, готовый обрушить месть на дочь целителя, если его попытаются предать.

Но по прошествии нескольких часов он стал понемногу ощущать, как синокс выходит из тела, вытягиваемый лекарствами. Вечером следующего дня все следы яда улетучились.

Бэйн вернулся в лагерь, чтобы собрать вещи. Вскоре он был готов оторваться от земли и оставить Амбрию.

После завершения лечебного ритуала он, недолго думая, решил избавиться как от отца, так и от дочери, за свидетельство его слабости. Но то были помыслы человека, ослепленного своим высокомерием. Его недавняя встреча с Гитани показала ему все опасности такого пути.