— И каковы наши шансы справиться с этими его защитами, которыми он отгораживается ото всех? Или хотя бы помочь ему взять под контроль какую-то часть его собственной силы?
Он долго размышлял над её вопросом, под треск огня в камине рядом с ним.
— Почему бы вам не спросить об этом своих Компаньонов? Быть может от вас он и может отгородиться, но сомневаюсь, что ему удастся подобное с Ифандес.
Она прикрыла глаза рукой и покачала головой:
— Боги, и какого чёрта я сама не подумала об этом?
И тут же послала Мысленно:
:Келлан?:,— зная, что то же самое сделал и Джейсен, обратившись к Фелару.
:Я здесь:— был ей тут же ментальный ответ.
Она отослала ей ворох спутанных и очень взволнованных мыслей, обозначив вставшую перед ними проблему, и выждала, пока Келлан переварит всё это и, быть может, посоветуется с Феларом и Ифандес.
:Ифандес говорит, узы слишком сейчас слабы.:— был ответ, щедро сдобренный острым привкусом беспокойства.:То и дело почти исчезают... и мальчику временами причиняет боль общение с ней.:
:А мы можем тут как-то помочь?:вмешался в контакт Джейсен, и если там и было что-то, помимо подлинного сострадания Ваниелю, то Сейвиль ничего иного не ощутила. Через него она смогла слышать Фелара.
:Физический контакт:— кратко сказал Фелар.
Келлан согласилась.
:И как можно больше. Это укрепит узы. Сейчас же она пока не может помочь ему совладать с тем, что он творит.:
:А когда узы окрепнут, сможет?:спросил Джейсен.
:Вероятно.:сказал Фелар.
:Есть надежда:добавила Келлан.
Джейсен со своего конца комнаты глянул в глаза Сейвиль и кивнул, слегка помрачнев. При данных обстоятельствах им приходилось хвататься даже за эту надежду, пусть и призрачную.
* * *
Больше не было прежней боли. Не сейчас. И это не оттого, что он выпил этот обжигающий напиток, который дал ему рыжеволосый Целитель. Внутри, в тех укромных уголках его сознания, которые так и полыхали болью.... там по-прежнему был пожар, но теперь какой-то, словно бы, очень далёкий. Как будто боль эта была не его, а чья-то ещё. Он не мог ни на чём подолгу сосредоточиться, так что всё, казалось, не имело никакого значения.
И лишь одно опустевшее место внутри оставалось прежним: лишь там продолжало болеть так, словно снадобья Целителя не могли добраться сюда. Место, где раньше был Тайлендел..., а теперь....
Впрочем, снадобья позволяли забыться сном. Обычным, без сновидений. А тогда ему снова приснился снег.... И потому и случился припадок.
О, боги... он-то думал... думал, те снежные сны не повторятся больше. Думал, Ленди избавил его от них навсегда. Впрочем, теперь это были уже не сны про то, как он заперт в ледяных стенах. Так что, может быть, Ленди и вправду помог.... А быть может, и нет. Он не мог сказать наверняка. Как бы ни было, сон на сей раз оказался другим. Ярким, гораздо явственней прежних снов, и гораздо более подробным, чем прошлые.
Он был в ущелье, на узкой горной тропе, ограждённой двумя какими-то очень уж гладкими стенами. И он знал — там, во сне, — что то была не обычная тропа — это был проход, прорубленный, пядь за пядью, магией. И ещё он знал, что магия та была злой, извращённой. Она несла в себе отголоски боли и смерти. Так, как если бы каждая пядь этого ущелья была куплена пролитой кровью.
Стояла ночь. Пасмурная и ветреная. В воздухе пахло снегом. В том самом месте, где он теперь находился, ущелье только что заметно сузилось, оказавшись засыпанным лавинами снега с обеих сторон. Ему было жутко холодно, несмотря на меховой плащ, оттягивавший его плечи. Ступни словно превратились в глыбы льда, наподобие тех, что венчали стены этого ущелья. С чувством мрачного торжества он увидел, что теперь здесь смогут пройти одновременно не более двух человек. И он знал, что эти завалы — его рук дело. Ему было нужно сделать площадку, на которой, судя по всему, в-одиночку придётся сдерживать целую армию.
Потому, как это армия сейчас заходила сюда, в ущелье.
Он послал за подмогой. Послал Ифандес и Тайлендела....
Тайлендела? Но Тайдендел же мёртв....
... и ещё он знал, что помощь, по всей видимости, не подоспеет.
Он выждал, пока чужаки, ни о чём не подозревая, окажутся практически носом к носу с ним. А он отлично знал, что пока что его не могут видеть, ибо это он так велел. И тогда он вскинул высоко над головой правую руку, и полыхнул магический огонь. Такой яркий, что передние ряды этой кошмарной армии так и отпрянули. И черные, как непроглядная ночь, тени, упали за ними на снег. Он не проронил ни слова. Да и что тут было говорить? Он преградил им путь, и это было всё, что от него требовалось пока что.
На них были тяжеленные доспехи, на тех воинах. Доспехи из какого-то тускло-чёрного материала и такие же шлемы. И этот вес они несли с той же лёгкостью, с какой Ваниель носил свой собственный плащ из белоснежного меха. У них были незатейливые круглые щиты, всё из того же тускло-чёрного материала, и длиннющие палаши. Остальная одежда, что виднелась из-под доспехов, и плащи, наброшенные сверху, были довольно пёстрых расцветок. Двигались они так слаженно, так чувствовали плечо соседа по строю, что там, во сне, что-то подсказало Ваниелю, что солдаты эти были вымуштрованы рукой столь безжалостной, что куда там до неё Джервису!
Они уставились на него, и долгое время стояли, не шелохнувшись....
Потом передний строй расступился, и из-за него вышел маг.
Да, то был Чародей, можно было не сомневаться. Ваниель ощущал эту тяжкую Силу внутри него. И то была Сила того же свойства, что и проложившая это ущелье. Сила, за которую было заплачено многими муками. И иссякнув, она не могла быть восполнена иначе, чем новыми муками и убийствами.
У Ваниеля же за спиной были силы самой жизни. Сила спящей земли, сила живого леса....
Он раскинул свои руки, и от него полилась животворная энергия, возводя преграду посреди ущелья...
...как заслонку посреди собственного сердца...
... заграждение, за которым он мог укрыться. Он встретился с чародеем лицом к лицу, с гордо поднятой головой, с вызовом в каждом мельчайшем жесте: ну, давай, попытайся, пройди!
Но ряды воинов расступились снова, и к первому колдуну присоединился второй, потом третий. И Ваниель ощутил, как заныло вдруг сердце, прочитавшее смертный приговор в этом их тройном превосходстве против него одного.
И всё же он не сдвинулся с места....
Пока в его сознание не вклинился Мардик.
И это было невыносимо больно — прикосновение — как будто на свежую рану сыпанули вдруг соль. И он принял прикосновение за атаку чародеев, а потому ответил на этот удар своим смертоносным ударом. И лишь потом до него дошло, что....
...это же сон, о боги... это сон, это всё не взаправду! И это Мардик....
Он попытался вернуть свой удар. Оттянул его обратно. Однако это заставило так резко оборванную энергию хлынуть назад, туда, откуда она пришла, вызывая каждым своим касанием ужасные муки. Он попытался остановить этот мощный поток, но добился лишь того, что всё внутри смешалось, и он сам превратился в комок терзаемых оголённых нервов, перестав уже соображать, где находится и что происходит. Это была страшная боль, боль без конца, без границ, и он бился в ловушке страданий и муки. Он кричал, но никто не мог его слышать. И он совершенно погиб... уже не чуял своего тела, ничего не видел, не слышал. Лишь тонул в этом море страданий....
И вдруг — словно шок... Как будто его ударили....
Он очнулся, хватая ртом воздух и продрогнув до самых костей, но хотя бы снова в своём обычном теле, болевшем, как любое нормальное тело.
Потом у него на миг помутилось в голове, и он очнулся от того, что Целитель тряс его за плечи и что-то ему говорил.
Он был мокрый до нитки и весь дрожал.
Мардик.... Что с Мардиком?
Герольд Джейсен удерживал его прямо, практически держа на руках...
И Тайлендел, мёртвый, лежит бесформенной массой у ног Джейсена. Я виноват, о, боги, это моя вина....
Горе обрушилось на него с новой силой. Но где-то там, в глубине своего сознания, он вдруг понял, что они всё чувствуют — то, что чувствует он. И он запретил себе... оборвал эту утечку....
В мёртвой тишине внутри своего разума он услышал сокрушённые мысли Джейсена. Так отчётливо, словно тот шептал их ему прямо в ухо.
:Боги... о, боги мои, я же не знал, я даже подумать не мог... Я-то полагал, что он просто играет с мальчишкой. Думал, он... о, боги, что же я натворил!:
И он отшатнулся от этого непрошеного сочувствия, от этих мысленных фраз, которые были сейчас, как кислота на его раны. И этот канал он закрыл столь же безжалостно, как и первый.
И вот тогда подоспели снадобья, а с ними — забытьё. Благостное бесчувствие.
Он забылся сном, и его ничто уже не тревожило, даже беспокойство за Мардика.
Было так темно. В комнате не оставили ни огонька, и при данных обстоятельствах это было, наверное, даже мудро. Уделом его теперь стали эти обрывки мыслей, витавших вокруг него: вот мысленный голос Сейвиль, вот Джейсен (мысли его мрачны от чувства вины, и Ваниель никак не мог взять в толк, с чего бы). Вот Мардик.... Будь он сейчас на своих двоих, он бы, наверное, покачнулся в облегчении, услыхав этот последний голос.
Значит,явсё же не прикончил его... боги благословенные, я его не прикончил.
Он уплыл в новое, ещё более глубокое забытьё, где больше не слышал ничего. Где утратил и собственные мысли. И где были лишь сон, да скорбь, которая уже вовек его не покинет.
* * *
Сейвиль стояла перед садовой дверью и, вцепившись одной рукой в дверной косяк, молилась. Она молилась нечасто, как и большинство Герольдов. Молиться, ведь, обычно означало что-то просить.... А те, кто становились Герольдами, относились к тем людям, которые не станут ждать помощи со стороны, пока не утратят последней надежды.
Что до Сейвиль, то она, наконец, кажется, дошла до этой самой точки.
Прямо за окном, завернутый в одеяла, полулёжа сидел Ваниель, привалившись к боку Ифандес. Он дремал на солнышке, по-прежнему в своём легком забытьи из-за снадобий Андрела. Сюда его вынес Джейсен, и так тщательно защитил собственное сознание от случайных утечек каких-либо мыслей, что даже лёгкого Взгляда Сейвиль хватило, чтобы увидеть, что он буквально дрожит от напряжения. Через пару меток свечи — всё, что смог дозволить Андрел в такую холодину — Джейсен вернётся за мальчиком.
Это был уже третий день затишья. Кризисы больше не повторялись, и, казалось, уже сделано всё, чтобы их не вызвать, тем не менее, Сейвиль каждую ночь ждала повторения.
Ваниель вздохнул во сне, одна рука его выскользнула из-под одеяла и обвилась вокруг шеи Ифандес. Компаньон ткнулась носом ему в ухо, но вместо того, чтобы отстраниться, он лишь теснее прижался к ней.
Не успела Сейвиль как следует осознать этот первый положительный признак укрепления связи мальчика с его Герольд-Компаньоном, как кто-то постучался в наружную дверь. Сейвиль слегка обернулась и услышала, что Донни, стуча каблучками, спешит на стук через общую комнату. Дальше — негромкий разговор, не слишком внятный, чтобы понять, что там такое.
Потом голос за дверью зазвучал громче:
— Прошу вас! Я сестра Ваниеля.... Дайте мне хотя бы поговорить с моей тётушкой....
Сейвиль сорвалась с места и, быстро пройдя через комнату Ваниеля, распахнула дверь. Только одна из его сестер могла вот так вот возникнуть на пороге её дома — та, что была отдана в обучение с надеждой на карьеру в Гвардии.
— Пусть войдёт, Донни, — сказала Сейвиль... и удивлённо моргнула: девчонка в дверях была копия её самой лет в семнадцать-восемнадцать.
Помогайте ей боги... ясное дело, зачем она подалась в Гвардию, — ни с того ни с сего подумалось Сейвиль. Девчонке достался этот проклятый нос Ашкевронов.
Те же самые мысли, очевидно, пронеслись и в голове девушки.
— Вы, должно быть, моя тётя Сейвиль, — отважно произнесла она, застыв в дверях, словно по стойке "смирно". — У Вас тоже этот нос. Я Лисса. Могу я как-то помочь?
Сейвиль решила, что, пожалуй, ей нравится эта резковатая девчонка.
— Возможно, пока не знаю, — отвечала она. — Для начала зайди, Лисса, да расскажи мне, что именно ты слыхала.
Лисс с содроганием отвернулась от садовой двери.
— Он выглядит так, словно его проволокли физиономией по девяти кругам преисподней, — сказала она.
— И это ещё лучше, чем каких-то три дня назад, — отвечала Сейвиль.
Она хотела ещё что-то добавить, но в дверь апартаментов снова постучали, и она услышала, как Донни отвечает на сердито грохочущий голос, слишком хорошо знакомый Сейвиль.
— В гробу я видал это её "слишком занята"! — бушевал Лорд Витген Ашкеврон. — Я не для того едва не загнал своего лучшего скакуна, чтобы теперь выслушивать про всякие "неотложные дела", разрази меня гром! Где она, чёрт её подери?
Сейвиль — и Лисса тенью, не отступая ни на шаг от неё — стремительно подошла к двери, распахнула её и встала перед Витгеном — осанка гордая, ноги слегка расставлены, руки скрещены на груди.
— Чего тебе надо, Витген? — очень ровным голосом произнесла она, чуть прищурив глаза в смеси досады и тревоги.
— А чего, по-твоему, мне может быть надо, чёрт тебя подери? — рявкнул он, не обращая внимания на Донни и Лиссу, словно их тут и не было. Он упёр руки в бока, и грозно расставил ноги. — Хочу знать, какого чёрта ты тут сделала с моим мальчишкой, которого я тебе прислал! Я прислал его тебе сюда, чтобы ты сделала из него мужчину, а не превратила в развратного дружка содомита! — Лицо его с каждым словом становилось всё мрачнее, а голос всё громче. — Я....
— Аяполагаю, что ты сказал более чем достаточно, Витген, — резко оборвала она его, пока он не накрутил себя до предела своего воображения. — "Я, я, я"! — да чёрт-то тебя возьми, пустоголовый скандалист, это что, всё, о чём ты способен сейчас думать? Лишь о себе? Да Ваниель чуть не умер четыре дня назад, а три дня назад почти умер снова. Он может даже не дожить до очередной свечной метки, может сойти с ума, а ты сейчас можешь думать лишь о том, что он сделал нечто такое, что идёт в разрез с вашими провинциальными предрассудками?! Боги всевышние и преисподней, у тебя что, язык не поворачивается назвать его настоящим именем? Только — "этот мальчишка"?!
Она двинулась на него с такой яростью на своем лице, что он реально сдал на шаг назад, и в глазах его мелькнули обеспокоенность и удивление. Лисса шагнула одновременно с ней и встала рядом, напрягшись каждым мускулом и до боли сжав кулаки.
— Врываешься сюда со скандалом, тогда как мы тут, быть может,... быть может,... едва привели его в чувство. И никаких нам "прошу вас" или "позвольте"? Ты даже не соизволил поинтересоваться, а в состоянии ли он вообще сейчас нормально связать хотя бы пару слов! Так нет же, всё, на что ты способен, это орать, что этояпревратила его в "дружка содомита", тогда как ты прислал его сюда затем, чтобы из него сделали тут человека. Мужчину! — она хохотнула, издав горлом хриплый каркающий звук. — Боги мои... а кем же, чёрт тебя раздери, он по-твоему, был? И ещё скажи мне, Витген, что за настоящий мужчина мог сбагрить своего сына в чужие руки лишь потому, что бедняжка, так уж вышло, не отвечает его представлениям о мужественности?
