Несчастный рейс 1313 - Том первый

— Мы используем самые современные методики специальных операций. У меня имеется степень магистра по специальности 'Диверсии — отвлечение внимания противника'.

— Банька-сан не противник, но внимание его вы точно отвлекли, — заметила сзади Кейко, старательно очищая личико ваткой с лосьоном.

Состояние русского морпеха как нельзя более точно соответствовало термину: 'когнитивный диссонанс'. При слове 'диверсия' в его памяти немедленно возникали головоломные электрические схемы дистанционного инициирования подрывных систем НВУ-П, а плечи словно начинали ощущать режущие лямки доверху набитого пластитом ранца РД. Но... косметика, сексуальные чулки и бюстгальтеры?!..

Кейко не преминула вставить шпильку. Она помахала у Ивана перед носом кисточкой, пахнущей чем-то приятным:

— Боевой киборг вырубился. Перегрузка систем, не иначе.

Майорша слегка усмехнулась — видимо, удовлетворенная результатом проверки воздействия поражающих факторов на учебного 'противника'.

— Это только вспомогательные меры. Максимальный эффект достигается с помощью комбинации технических средств и оперативных действий прошедшего специальную подготовку личного состава.

Амико тем временем умело и сосредоточенно превращала себя в красавицу. Несмотря на консервативное воспитание, косметикой она пользоваться умела. Благодаря положению отца в обществе, дочери иногда приходилось участвовать в выходах в свет. Правда, там настолько грубый и вызывающий макияж показался бы дикостью.

Кейко поторопилась последовать примеру подруги и получалось у нее не хуже — она тоже давно овладела мастерством дамских хитростей.

Наконец, с трудом сумев закрыть разинутый от удивления рот, Иван потряс головой, смерил непонимающим взглядом готовый к бою игольчатый штык в рукаве и смущенно запрятал его подальше. Потом ошеломленно пробормотал:

— Век живи, век учись!.. Вот она — тысячелетняя восточная мудрость!

— Скорее, вот они, гормоны, — фыркнула Кейко, закончив раскраску, и протянула пенал обратно майорше-настоятельнице. Выглядела она весьма неплохо. Похоже, несмотря на бравурные заявления, боевые девы китайского спецназа в резании глоток разбирались тоньше, чем в прихорашиваниях. Макияж Маэми тоже оказался не так бросок, как у них, и почти элегантен. Превращаться в портовую шлюху она не захотела.

Тем временем очередь автомашин потихоньку продвигалась, и постовые принялись шерстить автобус, находящийся непосредственно перед ЗИЛом. На ржавых боках кое-где просвечивали остатки желтой краски, выдавая его школьное прошлое. В настоящем пожилой трудяга-автобус тоже продолжал свое не слишком заметное, но доброе дело — из последних сил тащил к спасению огромную толпу детишек в зеленых с белым школьных одеяниях; школьников-бирманцев — которым явно пришлось немало пережить. То ли детей пытались эвакуировать организованно, то ли это были воспитанники какого-то приюта, но в окошках мелькали исключительно чумазые детские мордочки: большей частью с азиатскими чертами, но встречались и европеоидные, только темненькие, дравидские физиономии, и несколько лиц почти арабского вида — полный бирманский интернационал. Судя по всему, именно в последних и заключалась загвоздка.

Обходивший автобус кругом боевик вдруг разорался, тыкая пальцем в окна и понося на чем свет стоит пожилого морщинистого водителя и молоденькую учительницу.

— Чего это ему не так? — поинтересовался Иван, видя, что Шун Ци внимательно прислушивается к разговору. Точнее, к безобразной сваре.

— Среди школьников оказались несколько детей из племени рохинджья из Ракхайна. Рохинджья исповедуют ислам, и прочие племена терпеть их не могут, устраивая время от времени погромы, которые несколько лет назад перешли в настоящий геноцид. Он стал одним из поводов для обвинений, которые американцы выдвинули против тогда еще верховного правительства Мьянмы — надо признать, не безосновательных. Но позже, это превратилось в один из важных факторов развернувшейся новой гражданской войны: используя этот повод, в Мьянму с территории Бангладеш вторглись войска ИГ. Там ведь тоже не так давно было свергнуто светское правительство, и большая часть территории находится под контролем радикальных исламистов.

— Выходит, теперь гонителям рохинджья пришлось несладко?

— Мягко говоря. Радикальные исламисты воздают гонителям мусульман сторицей, что, как вы понимаете, не способствует взаимопониманию. А в Мьянме их встретила пятая колонна АРНО — то есть Араканская национальная организация рохинджья, начавшая направо и налево убивать местных буддистов и всех прочих. Теперь уже не докажешь, что погромы были безосновательными. Хорошо еще, что карены не так агрессивны по отношению к мусульманам, как прочие буддисты — у них достаточно вольно с религией. Сильны христианские течения, живы даже традиционные анимистические верования. Но и они не остались в стороне от этой вражды.

Засельцев покачал головой.

— Нехилый тут завязался узелок. Не проще, чем на Ближнем Востоке. Но что нам-то делать?

— Мы воспользуемся ситуацией, — китаянка выпрыгнула из кабины и уверенно направилась к спорщикам.

Там ситуация обострялась — боевики-карены явно не желали пропускать презренных рохинджья — по крайней мере, без дополнительной мзды. Как ни умоляли водитель и учительница, у которых, похоже, уже не осталось денег, караульщики стояли на своем, яростно крича и стуча прикладами в борта автобуса, за которыми сжались перепуганные детишки.

Подошедшая настоятельница-спецназовка выступила в роли миротворца, безошибочно обратившись к одному из каренов, на шее которого на шнурке болтался католический крестик. Она говорила на бирманском языке, поэтому ни Иван, ни японки не поняли ровным счетом ничего.

Поначалу карен-христианин отнесся к внезапно появившейся служительнице культа с подозрением, но, послушав ее спокойные, умиротворяющие речи, кивнул и даже опустился на колено, прося матушку-настоятельницу благословить его. Затем он осадил продолжающих буйствовать напарников. Это заставило их переключить внимание на монашку. Впрочем, на грубых физиономиях был явно написан скепсис: абстрактная христианская проповедь любви к ближнему на них действовала недостаточно эффективно. Дискуссия возобновилась, перейдя, очевидно, к более философским вопросам типа: 'А есть ли бог?' или даже 'А если есть, то какой из них лучше?' Настоятельница умело и хладнокровно провела первую часть сеанса религиозной пропаганды, после чего, коротко глянув на часы, обернулась к машине и подала сигнал.

Иван, незаметно хрустнув под приборной доской костяшками стиснутых кулаков, шепотом бросил в заднее окошко:

— Ну, я пошел. Миссионерство миссионерством, а без мордобоя-то все равно не обойдется.

И выпрыгнул из кабины.

Монашки-диверсантки также дисциплинированно начали действовать по своему плану: те, которые уже высыпали из кузова, сдернули чехлы с установленных на бортах ящиков. Это оказались изрядные музыкальные колонки, совмещенные со светомузыкой. Яркие лампы вспыхнули в лад мощным начальным аккордам некоей мелодии, заставившей колонки задребезжать и запрыгать. Полированный центральный крест, смонтированный на ковчежце, который, как теперь стало ясно, представлял собой мощный музыкальный центр и усилитель, тоже взорвался переливающимся узором из лампочек, представляя собой в наступающих сумерках поистине великолепное зрелище.

Послушно устроившаяся возле креста Амиео, едва услышав вступление, вздрогнула, удивленно распахнув глаза и глядя, как мерцают огни самого настоящего диджей-пульта. Словно насмешливый дьявол превратил объект культа своего врага в орудие праздной веселости. Зазвучала музыка. Знакомая, чертовски знакомая музыка. Стоявшая рядом Кейко моргнула, все еще ничего не понимая.

— Да это же... — выдохнула Амико. — 'Иисус Христос — суперзвезда'...

— А?! — встрепенулась Кейко.

— Финал, — странным шалым голосом сказала Акеми. — Сейчас будет партия Иуды.

Знакомая старомодная гитара из эпохи диско и поздних лет классического рока. Стена звука на заднем плане, где-то совсем далеко. Ожидание, томление, катарсис восприятия, когда где-то внутри, вдоль позвоночника проходит искра, возгоревшаяся из красоты.

Она чувствовала. Даже теперь, изуродованная внутри и снаружи проклятой бедой, смертью и кровью, она все еще чувствовала.

'Каждый раз когда в твои я очи гляжу,

Почему ты так решил, никак не спрошу.

Если знал, неужто все оставил бы так,

На краю времен в земле размером с пятак?'

Непонятно, загадочно и таинственно было все. Откуда в руке майорши вдруг появился маленький, но достаточно профессиональный радио-микрофон? Почему и зачем у китайской диверсантки прорезался пусть и не слишком сильный, но вполне эстрадный голос, и умение двигаться, словно на сцене? Для какой надобности ее подчиненные-монашки разучивали кордебалетную хореографию, долженствующую служить обрамлением для этой престранной солистки? Почему, наконец, эта гротескная странствующая труппа выбрала именно эту, цинично-развеселую и болезненную заключительную арию из полузабытой уже нынешними поколениями рок-оперы?

Зачем вообще весь этот цирк, зачем эта вакханалия громыхающих колонок и цветомузыки в быстро сгущающихся тропических сумерках забытой богом земли?

Замершие от удивления зрители испытывали сильнейшее желание протереть глаза и ущипнуть себя, чтобы проверить: на том ли свете они еще находятся?

От образа сдержанной, холодной и суровой настоятельницы-майорши не осталось ровным счетом ничего. Совершенно перевоплотившись, словно с треском и хрустом ломая все, что до поры окружало ее, Шун Ци вознесла к равнодушным небесам пронзительный, вкрадчиво-богохульный речитатив Иуды:

Everytime I look at you I don't understand

Why you let the things you did get so out of hand

You'd have managed better if you'd had it planned

Пританцовывая, она обошла кругом совершенно сбитых с толку каренов, и вдруг прыгнула прямо к застывшему возле водительской дверцы ЗИЛа озадаченному Ивану. Резко схватив его за воротник, китаянка потащила его к себе, выкрикивая практически в лицо:

Why'd you choose such a backward time and such a strange land?

If you'd come today you would have reached a whole nation

Israel in 4 BC had no mass communication

Don't you get me wrong — I only want to know

Амико опустила руки на пластмассовую панель пульта, не обращая внимания на Кейко, схватившуюся за сердце и сделавшуюся серо-зеленой. Это был абсурд, гротеск, пошлая вакхическая чрезмерность. Знакомая музыка била по ушам, голос майора Шун Ци казался зовом насмешливого беса.

— Это слишком... это слишком... — прошептала Амико, никем не услышанная за ревом колонок.

Она знала эти строки наизусть. Много лет подряд, пока никто не слышал. Столько раз в наушниках перед сном вместе с другими... но почему сейчас, почему в момент, когда безумие едва выпустило их с Кейко из клешней? Неужто боги решили посмеяться? Или это приглашение? Отдаться кровавой пелене вокруг, перестать волноваться и полюбить... это все?

Маленький микрофон, встроенный в панель. Повернутый прямо к ней. Насмешка реальности. Или прихоть того неведомого властелина, злорадно сочиняющего приключения для загнанных беглецов, о котором говорил Иван?

Она сама не поняла, зачем берется за стойку микрофона, зачем наклоняется.

Jesus Christ, Jesus Christ

Who are you? What have you sacrificed?

Jesus Christ Superstar

Do you think you're what they say you are?

Тонкий, но на удивление хорошо поставленный девичий голос вторил майору Шун-Ци и звучавшему из динамиков записанному хору.

Распахнувшая глаза на подругу Кейко из серо-зеленой быстро превратилась в бледно-синюю.

Впрочем, другим зрителям, похоже, представление начало нравиться. Каренские боевики, любуясь тем, как четверка выстроившихся в рядок на дороге молодых монашек исполняет партию кордебалета, задирая ноги так высоко, что это больше напоминало канкан, начали хлопать в ладоши и одобрительно свистеть. Попрятавшиеся в своем автобусе школьники высунули в окна любопытные мордашки и удивленно загалдели, пораженные невиданным зрелищем. На лице стоящей рядом с Иваном молодой учительницы застыло сложное выражение: наверное, она была счастлива, что настоятельница отвлекла внимание боевиков от ее несчастных подопечных, но теперь переживала — вписывается ли эта картина в 12+?

Это было так глупо, так не к месту, что Амико вдруг почувствовала, как с плеч упало что-то незримое, что-то, давившее до сих пор на душу.

Здравомыслие. Да, это оно. Это тугой обруч здравого смысла, заставляющий смотреть на творящееся вокруг глазами цивилизованного человека. Здесь не было цивилизации. Здесь было только безумие, обломки культуры здоровых людей. Эти танцующие монашки, это грязь, пыль, чумазые дети и грубые, дикие взрослые... все это не имело никакого смысла.

Но до сих пор она цеплялась за подобие порядка, за реальность. А ведь реальности не было. Все здесь оказалось балаганом. И оковы реальности вдруг исчезли. На краткий миг, на те секунды, что звучала музыка, Амико ощутила блаженное успокоение.

Бившаяся в тихом припадке Кейко заметила, как вдруг расправила плечи, словно став выше, ее подруга. Песня еще звучала, но Акеми больше не подпевала, только стояла с неожиданно счастливой улыбкой на лице.

Карены продолжали блаженствовать. Долго-долго торчавшие в карауле боевики, выполнявшие роль злобных цепных собак; постоянно потрошившие не желавших раскошеливаться беженцев, проклинаемые и проклинающие в ответ; постоянно находившиеся на взводе, вдруг почувствовали, что мир не так враждебен к ним, если им улыбаются симпатичные монашки. Известное дело, доброе слово и собаке приятно. Окружающий мир внезапно показался им гораздо более хорошим и добрым местом, чем пару минут назад. Теперь карены просто млели, подпевая и подтанцовывая неожиданно налетевшему варьете. Расчувствовавшийся одноглазый пулеметчик в рваной пятнистой панаме нежно похлопал Ивана по плечу и одарил огромной самокруткой с отчетливым конопляным запахом.

Сладковатый дымок плыл в теплом вечернем воздухе, смешиваясь с дикими запахами тропических джунглей, разворачиваясь и скручиваясь в луче музыкального прожектора живописными струйками, кружа голову наркотическим туманом.

Одна из двух оставшихся в кузове китаянок, приплясывавшая и принимавшая соблазнительные позы, наклонилась к Кейко и, перекрикивая грохот музыки, дала указание:

— По сигналу — за пистолеты, и стреляйте в воздух!.. — после чего сиганула через борт и, проделав пару пируэтов, прыгнула точно на колени ко второму пулеметчику, сидящему на бруствере сложенной из мешков огневой точки, откуда торчал ствол китайского крупнокалиберного пулемета. Тот радостно ослабился, хлопая соблазнительно улыбающуюся монашку-диверсантку по крепкой попке.

Вторая китаянка повторила маневр по левому борту, заняв тактически выгодную позицию рядом с караульным, отвечающим за шлагбаум.

Кейко хотелось пошло заржать, совсем не по-женски. Развернувшаяся вокруг фантасмагория, похоже, добила даже несгибаемую Амико, решившую подпевать мюзиклу. Сама же Маэми по какой-то непонятной причине не испытывала когнитивного диссонанса. Все, о чем она сейчас думала, это спрятанный пистолет, готовые зазвучать выстрелы и — кровь. Она невольно облизала запекшиеся губы.