Красный цветок #1

— А чтобы ты спрашивал, — найдя во вредности силу, огрызнулась я.

— Ты должна была её принять.

— Тогда давайте все повторим с начала, — предложила я. — С момента перемещения.

Я смежила веки. Так было легче. По крайней мере, не приходилось видеть точеные черты. Достоинство, неизменно и против воли приводящее меня в щенячий восторг по отношению ко всем Чеар*рэ.

— Кстати, куда более по вкусу мне бы пришлась жертва мужского пола, — не раскрывая глаз, проинформировала я.

— Подбором меню не я занимался, — отозвался гад.

— Скажи, а зачем тебе припекло открывать эти Ткачевские Врата? В вашей семейке все такие классно-умно-замечательные! Что ты здесь делаешь?! Люди хотят власти. У тебя её столько, что она в тебя уже не лезет. Люди хотят удовольствий. Ты с детства успел от них устать. Люди хотят приключений. Так твоя жизнь согласна семейным хроникам одно сплошное приключение. Люди делают что-то ради страсти или любви, но ты бесстрастен и бесчувственен. Я думала, что семья является для тебя значимой величиной, но опять ошиблась. Зак, — зачем?!

Выражение лица Зака*Лара оставалось серьезным. А глаза смеялись. Зло и торжествующе.

— Выбери себе любой ответ, какой захочешь, — ровным голосом произнес он.

— Считай, что правда будет платой за мою сговорчивость.

— Платой за твою сговорчивость является задница Эллоис*Сента, доставшаяся Миа*рону. А я не торгуюсь, девочка.

— Мразь!

— Как будет угодно прекрасной маэре, — склонил он голову в издевательски вежливом поклоне.

А затем направился к дверям.

— Зак, остановись! — в моем голосе прозвучали властные нотки, которые саму заставили удивиться.

Бледная кисть напряженно сжимала тяжелую массивную дверную ручку.

— Как ты здесь оказался? А главное, что ты здесь делаешь?

— С самого начала в мои намерения было оказаться здесь. Рядом с тобой.

Он не смотрел на меня. Я видела только черную спину и струящиеся по ней прямые белые волосы.

— Звучит почти как признание в любви, — горько усмехнулась я.

— Одиф*фэ, ты зло. И пусть сейчас ты ещё почти не вина, это ничего не меняет. Я должен тебя уничтожить. Здесь нет ничего личного. Могу заверить тебя, это действие крайне для меня неприятно. Но долг — есть долг.

— Что за безумие! — покачала я головой.

— Но прежде, чем я сделаю решительный шаг, необходима уверенность, что ошибка исключена. И другие, те, кому предстоит продолжить борьбу, должны видеть, с чем мы имеем дело.

— Я не Литу*эль, Зако*Лар! Как можешь ты верить в сказки!?

Он повернулся, резко шагнув вперед. Полы робы заструились за ним, словно дым над костром. В серых глазах светилась такая неприкрытая ядовитая ненависть, что у меня перехватило дыхание.

Сколько раз Миа*рон тряс меня, швырял, бросал, порой применял острые когти. Но никогда в его глазах я не читала такой удушающей, опустошающей, разрушающей душу, злобы.

— Ты злобный демон, посланный на землю! И я остановлю тебя, клянусь! Если потребуется принести в жертву, которые любят тебе подобные, все, что я люблю, — я сделаю это. Но я задушу тебя, мерзкая тварь. Сброшу в самые глубины Бездны, из которых выползла твоя лживая холодная расчетливая душонка.

Глубина кипящих в нем эмоций потрясла меня. Двуликие! Что я сделала? За что меня так ненавидеть? Мы не ладили, это правда. Но он был Чеар*ре. Часть того целого, что для меня свято.

Молния в серых глазах погасла. Голос приобрел глубокое и тихое звучание.

— Я искренне скорблю по Трем*ри. И мне не менее искренне будет жаль, если погибнет Эллоис*Сент. Буду надеяться, что ты этого не допустишь.

— Ты причастен к смерти Трем*ри?! — опешила я.

— А как иначе можно было заставить всех притащиться сюда? Они должны видеть, на что ты способна, ибо голословным заверениям никто не поверит. Яд глубоко проник, мокирол*ле.

— Негодяй!!! — я даже на ноги подскочила. — Ты сумасшедший негодяй!

— Ой! Вот только давай без лишнего драматизма, — поморщился Зак. — Положительным героем меня, конечно, не назовешь. Но согласись, я не лишен обаяния.

Пока я стояла, нелепо открывая и закрывая рот, от ярости утратив дар речи, Зак выскользнул за дверь.

Пометавшись по комнате, разбив с грохотом об пол и стены все, что можно было разбить, я замерла. События последних оставляли чувство, что у меня растут крылья. Правда, черные и злые. Воистину, вера способна творить чудеса. Я и сама начала сомневаться в том, что я не демон.

* * *

Рыжий принес бумажный свиток, исписанный понятными буквами, что складывались в непонятную зубодробильную белиберду. И велел выучить это в течение суток.

— Если я этого не сделаю? — поинтересовалась я.

— Тогда Миа*рон грозидся принести тебе голову Эллоис*Сента. В сумке. Он почему-то считает, что подобная угроза способна напугать. А по мне, так если твоей голове ничего не грозит, так и бояться нечего.

— Убирайся! -крикнула я.

И принялась послушно зубрить.

По большей части не было страшно. Я заметила, что глядеть в глаза смерти на самом деле не такое жуткое занятие, каким представляется до. И после. Меня не страшила возможность гибели. Меня пугала неизвестность.

Вечером Рыжий принеся поднос с едой, попытался завести беседу. Я поддерживала её в меру скромных возможностей. Больше от скуки, чем из интереса.

— Ты выучила слова заклинания? — спросили меня.

— Да.

— В магическом ремесле малейшая ошибка не допустима. Результаты не предсказуемы. Ты это понимаешь?

— Нет.

— Но ты должна...

— Кстати, отец, что такого сделал тебе этот мир, что ты жаждешь его уничтожить?

— Я не хочу его уничтожать. Я просто выполняю работу.

— Какую?

— Ты задаешь много вопросов, — раздраженно отвернулся родитель.

— Разве? Мне кажется, не так уж и много. Если учитывать, какую роль отвели мне в этом нелепом спектакле. — Я вцепилась ему в рукав, стараясь заглянуть в глаза. — Скажи, зачем вам понадобилось открывать Врата?

— Хватит, Одиф*фэ, — затряс маг головой.

— Какую цель вы преследуете?

— Мои ответы тебе ничего не дадут.

-Просто — скажи!

— Но почему я должен?

— Потом что больше не кому. Я твоя дочь. Ты не можешь держать сторону моих врагов. Ты ведь понимаешь, что для этих людей я не более, чем средство в достижении цели? Что они, не задумываясь, уничтожат и меня, и тебя? Неужели ты будешь спокойно наблюдать, как это происходит?

Санрэн*но молчал.

— Зачем им понадобилось открывать Врата? — продолжала допытываться я.

— Оставь меня в покое, Одиф*фэ!

— Ответь.

Я не замечала, что магия порывистым ветром задувает между нами. Как просительные интонации в голосе сменяются повелительными, властными.

Рыжий, беспомощно озираясь, пятился назад.

— Я не знаю! Просто — не знаю! — Мужчина, выставил вперед руку, стараясь от меня загородиться. — Зако*Лар нашел меня, рассказал о тебе. Хорошо заплатил, чтобы я изобразил ту сценку с захватом. Потом я рассказал тебе о том, кто я. Как он и настаивал.

— Зако*лар? — удивилась я.— Но я думала, что это был...

— Я всего лишь наемник, — испуганно тряс головой Рыжий. — Понятия не имею, что происходит на самом деле.

— Значит, ты не отец мне?

— Нет, это — правда. В этом я не лгал. Увы!

— Убирайся! — со злобой набросилась я. — Немедленно убирайся вон! Ты — отвратителен более других! Ещё раз попадешься мне на глаза, и я потружусь раскрыть Врата для тебя лично!

Папаша ретировался с поразительной скоростью. Он трусил и даже не считал нужным этого скрывать.

Я села, сжимая пальцами пульсирующие виски, стараясь унять клокотавшую ярость. Осознать, почему я чувствую себя разочарованной. Но в благословенном одиночестве пришлось оставаться не долго. Двустворчатые двери вновь распахнулись, пропуская в комнату девушек-дроу. Красотой, на мой субъективный вид, это темное племя не блистало. А может быть, я просто не умею ценить прелесть порождений ночи. Высокие, тонкие, жилистые, словно мужчины, девушки отличались от них лишь наличием грудей.

— Нам приказано прислуживать, — горделиво склонила голову одна из девушек.

— Это честь для нас, — продолжила её товарка.

Их глаза, затянутые матовым мраком, казались незрячими.

— Нам поручено передать вам приглашение на праздник, устроенным в Вашу честь.

Девушки положили к ногам приготовленный наряд. Видимо, Миа*рон решил развлечь меня в своей любимой манере — тряпками. Костюм состоял из кожаных штанов, обтекающих бедро, словно вторая кожа, жилета, застегивающегося на застежку-'молнию', сапог на высоких острых каблуках. Случись дойти до драки, прыгать и бегать на таких будет крайне не удобно.

Девушки с поклоном предложили в дополнение к наряду несколько браслетов, украшенных острыми шипами. И удалились, не запирая за собой дверей.

Темный коридор освещали факелы. В воздухе распространялся тяжелый, удушливый чад. Ступени круто уводили вниз. Камень довлел со всех сторон. Отчаянно хотелось нарисовать знак священного Светлого Круга Жизни, — самого сильного оберега против нечисти. Но оставалось решить вопрос, по какую сторону линии окажусь я сама?

С каждой новой ступенькой мрак сгущался плотнее. Алое, безумно мечущееся под порывами сквозняка, пляшущее пламя, искажало форму предметов. Неприятные, резкие крики, то ли боли, то ли извращенного экстаза, раздражали слух. Заставляли сжиматься сердце.

Я была готова к смерти. Даже самая страшная боль не длится бесконечно. И в этом наше, смертных, преимущество перед теми, кто лишен возможности заплатить отсутствием мысли и чувства за отсутствие боли и памяти. Человеческая плоть хрупка. Со смертью уходит все. Страшнее выжить, утратив память и душу.

'О, Светлые Силы, помогите. Сохраните во Мраке', — прошептала я короткую молитву.

Интересно, слышат ли Боги молитвы демонов? Наверное, слышат. Ибо мы тоже их творение, хоть и темное.

Фигуры склонились в низком поклоне, распахивая передо мной двустворчатые двери. Доски, по которым я шла, не сбавляя шага, источали характерный пьянящий аромат крови, боли и похоти.

Мы, демоны, питаемся исключительно кровью, болью, похотью смертных. А самое сытное, самое вкусно блюдо — людская жизнь. И нет возможности людям заключать с нами союз, потому что договоры бессильны перед голодом.

Мы жрем людей. Все, без исключения демоны — от примитивнейшего набора клыков и зубов до обольстительнейших, богоподобных, чья плоть сплетена из лунных лучей и алмазных граней, демоны не более, чем каннибалы.

Стояла тишина. Сжатая, словно пружина.

Затем она взорвалась, треснула, как пережатая гитарная струна:

— Хвала Матери Тьмы!

— Осанна!

— Тьма и её дети!

— Пусть сгинет истинное порождение Бездны — Свет!!!

Часть меня, древняя и сильная, откликнулась, заворочалась, довольная и уверенная в том, что все правильно: я там, где должна быть; происходит то, ради чего я пришла в этот мир.

Я воплотилась, чтобы сбылось древнее пророчество, исполнения которого так жадно предвкушают копошащиеся внизу твари.

— Литу*эль! Литу*эль! Литу*эль! — неслось из мрака, слегка согретого свечами.

Сотни рук, тел тянулись ко мне.

Добровольная жертва.

— Возьми их, — искушающий шепот. — Они любят получать боль не меньше, чем ты — дарить её.

На мгновение померещились зеленые расширенные глаза Эллоис*сента, безотрывно заглядывающего в душу. Светлые и прекрасные, как звезды... и руки Миа*Рона на белой мальчишеской коже.

Белая простыня. Алые капли крови. Гибкая ранимая шея. Гладкая грудь, по которой острые когти чертят кровавую сеть. Боль в глазах. Стоны, рвущиеся с губ. Руки, судорожно цепляющиеся за складки материи. Сдавленные крики. И вкус боли, пряный, насыщающий, утоляющий. Ломкий хрупкий свет — уходящий, гаснущий. Желание, похоть. Извращенное желание демонов, не схожее с людскими: вонзить когти в тело, вонзить когти в душу. И жрать, тянуть, сосать, вытягивать, словно струны. Брать, не щадя.

Людское тепло и чувства, — лучшие наркотик, лучшая сладость и наивысший оргазм. После которого от человека ничего не остается. Груда пепла. Но плата ли это за наслаждение, которое людям не доступно?

— Хвала Матери Тьмы!

— Осанна!

— Тьма и её дети!

Ветер, бьющий в лицо, раздувал жажду. Опьяняя, стирал сдерживающие начала. Блики и тени — вот все что осталось от мира. Тревоги, ярость, любовь и обида — все растворялось в голоде. Я хотела взять, сжать и высыпать раскрошившуюся оболочку. Звериный рев, заставивший завибрировать пол, жутким эхом прошедший по зале, гармонично влился в общий фон диких истошных воплей — я больше не чувствовала себя человеком. Голод, злая радость, ощущение, будто за спиной реют черные крылья. Чувство полной свободы!

Оттолкнувшись от пола, я взлетела, чтобы ястребом упасть на первую жертву.

Соленая горячая кровь! Тепло разрываемой плоти! Конвульсивные содрогание, хрупкие толчки сердечной мышцы.

Догонять! Разрывать! И не о чем не думать. Мне никто не сможет противостоять

Кровь и крики. Крики и кровь. Дымящаяся, восхитительно алая и соленая.

Очередная жертва. Жалкая, отвратительная, вкусная. С рыжими волосами. С такими знакомыми черными глазами.

— Стой! Ты не можешь его уничтожить!

Я засмеялась!

— Одиф*фэ, да приди в себя! Это же твой отец!

Безумный, безумный мальчик! Так глупо подставляться ради такого ничтожества!

Он просто не понимает, что я убиваю их потому, что единственный, кого я хочу убить, — это он. Его плоть, лицо, тонкое, красивое, манящее, я жажду уничтожить. Он — причина моего голода.

Беги, беги, пока есть возможность! Ведь если я подчинюсь своей жажде, на что я стану любоваться завтра?

Зарычав, я ударила Эллоис*Сента по лицу, сбивая с ног.

Огонь взяв нас обоих в плотное кольцо, начал медленно сжиматься.

Где-то, очень далеко, широкие реки пламени поднимались выше и выше.

Сан*рэно закричал, истошно, отчаянно.

* * *

Высокий помост. Черная фигура с оскаленными, выставленными вперед зубами, с пустыми глазницами. Кажется, фигура скалится и насмехается, раскачиваясь.

Пламя поднимается выше. Треск, отчаянный и грозный, заглушает крики. Слышен только рев огня, его равномерный гул. И мне мерещилось, в огненных языках неистовствует злобный и неукротимый дух маленькой певуньи из Белых Рос, когда-то прельстившейся дешевой славой второсортного мага. Это ему ухмыляется её оскаленный, выгоревшей череп.

Бери то, что принадлежит тебе. То, что когда-то Рыжий обещал Бездне, в которой горит твоя душа, Анна*эйро.

Долг уплачен. Счеты равны.

— Нет!!!

— Счет, Сан*Рэно Сирэн*но, — невозмутимо произнесли мои уста, перед тем, как пламя навеки поглотило его.

Ярость, торжество и Сила схлынули, как волна. Черные крылья опали, уронив на землю.

Вокруг все охвачено пламенем. Опустошенная, я безучастно смотрела, как продолжалась разнузданная пляска. Думая о том, что жизнь полна неожиданной иронии: сумев разжечь чудовищное пламя, я оказалась не способна его унять. И справедливо то, как я сгину. А главное, придется влюбленным (друг в друга) мальчикам закатать узкие аристократические губки — никаких Врат я открывать не стану.